— Действительно, и совсем близко. А ты откуда знаешь?

— Мой дом, вернее, дом моих родителей в пяти милях севернее пристани.

— Вот это да!

— Дом моих родителей и моя яхта. Так что…

— Что?

— А то, что коли уж я не получаю приглашения на ужин с тобой в Нью-Йорке, я проведу уик-энд, плавая на яхте вдоль Мэриленда. Если хочешь, мы можем поехать туда вместе, а вечером, если тебя не слишком вымотают труды садовода, мы поужинаем в охотничьем клубе «Мальборо». Алекса, только скажи…

— Да.

— Доброе утро!

— Привет.

От желания поскорее увидеть Джеймса у Алексы учащенно забилось сердце. Правда, она боялась, что ее впечатлительность может сыграть с ней злую шутку. Стерлинг был в тот вечер в шелковом смокинге, и был лунный свет, и дивные розы, и…

Но когда Джеймс в субботу заехал за ней, Алекса убедилась в том, что даже при ярком свете утреннего солнца его глаза остались темно-голубыми, почти синими, такими же, как и при лунном свете, улыбка такой же чувственной, волосы такими же черными и блестящими. В потертых синих джинсах он был не менее элегантен, чем в смокинге. Высокий, стройный — само изящество и сила. Да, в случае с адвокатом Стерлингом не одежда красила человека, а скорее наоборот.

— Ты готова? — минуту спустя поинтересовался Джеймс.

Ему тоже потребовалось некоторое время, чтобы освоиться с тем, что перед ним та самая Алекса. Он уже почти убедил себя, что очаровавшая его беззащитность ослепительно красивой актрисы всего лишь иллюзия. Но нет, прежнее впечатление не исчезло: за сияющим светом изумрудных глаз, зовущих и интригующих, скрывается страстная и глубокая натура.

— Готова.

— И это весь багаж? — удивился Джеймс, принимая из рук Алексы небольшую сумку.

— Да, здесь только платье для сегодняшнего ужина да несколько книг о разведении роз. В коттедже у меня есть запасные джинсы.

— А лопата?

— Питомник «Мальборо» любезно поставил мне весь необходимый инвентарь, рассаду и даже краткие инструкции. Надеюсь, что советы «Мальборо» совпадут с содержанием хотя бы одной из прочитанных мной книг.

— А между собой рекомендации в этих книгах согласуются?

— Нет, — рассмеялась Алекса. — Масса незначительных расхождений, из чего я делаю вывод, что скорее всего выращивание роз и точные науки — занятия, далекие друг от друга.

— Вероятно, так оно и есть. Мне кажется, разведение роз — дело достаточно сложное. Однако если тебе хочется выслушать мнение еще одного эксперта в этой области, по пути мы можем остановиться в Инвернессе и осмотреть тамошние розы.

— В Инвернессе?

— У моих родителей. У них там довольно много роз. Я предполагаю, что подобная экскурсия будет тебе полезна.

— Хорошо. Давай остановимся в Инвернессе.

— Выбери запись на свой вкус, — предложил Джеймс, когда они миновали Манхэттен и выехали на федеральную дорогу. — Кассеты лежат в бардачке.

Алекса просмотрела записи: Вивальди, Моцарт, Бах, Бетховен, Шопен — самые прекрасные, самые значительные произведения великих композиторов. И так хорошо знакомы Алексе благодаря Кэт. И благодаря Кэт эта музыка будила воспоминания и чувства… гордость и вину, надежду и боль, ненависть и любовь.

— Никаких Принцев, Мадонн? Нет даже «Битлз»? — Алекса прищурилась и театрально ужаснулась:

— Ты безнадежный классик, да?

— Не безнадежный. — Улыбнувшись, Джеймс включил радио: оно уже было настроено на популярную станцию «легкого рока». — Между прочим, после вечера в четверг я безнадежно влюбился в «Пенсильвания-авеню».

— Эпизод, показанный вечером в четверг, был заключительным в этом сезоне, снятым специально, чтобы поддержать напряжение и интерес у зрителя, — смущенно пробормотала Алекса, потрясенная тем, что Стерлинг, у которого вся неделя расписана по минутам, удосужился посмотреть ее фильм. — Весенний и летний повторы начнутся на следующей неделе.

— Значит, я вынужден ждать до самой середины сентября, чтобы узнать, спасется ли Стефани Винслоу из пламени?

— Да. Хотя тебе удалось вырвать шесть миллионов именно для того, чтобы она выжила, — еще раз поблагодарила Алекса и тут же поддразнила Джеймса:

— Конечно, если бы ты был моим агентом, тебе разрешалось бы читать предварительный сценарий и даже присутствовать на закрытых съемках в июле.

— Я не собираюсь становиться твоим агентом: хочу просто наслаждаться твоей игрой вместе со всем миром. Кроме того, — тихо добавил он, — не хочу рисковать и нарываться на споры с тобой из-за разных взглядов на работу артиста.

— Ого! Ну и амбиции у адвоката!

Они оба улыбнулись, и Джеймс после нескольких минут молчания спросил:

— А как обстоят дела с твоим спектаклем?

— Критикам и зрителям нравится, но я до сих пор не могу понять, какой дьявол дернул меня согласиться играть Джульетту? Я чувствую себя просто мошенницей.

— Почему?

— Почему? Умереть из-за любви! Moi[6] ?

— Александра, кажется, мне послышался некоторый цинизм при слове «любовь»?

— Конечно! И не некоторый. Джеймс, только не говори мне о том, что ты неисправимый романтик, — съязвила Алекса, убежденная в том, что такой человек, как Джеймс Стерлинг, не верит в романтические чувства.

— Я позволяю себе быть скептиком, но ни в коем случае не циником.

— То есть?

Джеймс колебался с ответом, пытаясь понять, насколько можно открыться. Но ведь он сам хотел узнать об Алексе правду, скрывающуюся за блеском ее славы, поэтому справедливо было бы и ей надеяться на откровенность Джеймса. Да… даже несмотря на то что откровенность в данном случае может прозвучать скорее как «прощай», чем «здравствуй». Собственно говоря, об этом он всегда — ласково, с извиняющейся интонацией — говорил своим возлюбленным, прежде чем распрощаться с ними.

— То есть я, вероятно, не создан для всепоглощающей любви. В моей жизни уже есть две страсти — работа и яхта, и я вполне счастлив. — Увидев в глазах Алексы восторг, а вовсе не разочарование, как ожидал, Джеймс понял: говоря о своей фальши в исполнении роли Джульетты, она была искренна, а не пыталась этой хитрой уловкой вытянуть из Джеймса его мнение о романтической любви. — В отличие от тебя я действительно верю в такую любовь, как у Ромео и Джульетты. Я лишь скептически отношусь к тому, что подобная любовь может случиться со мной.