Стояло теплое мартовское (почти апрельское) утро, ярко светило солнце, и в воздухе пахло весной. Джесс смотрела из окна мастерской в сторону парка и размышляла о том, скоро ли поднимутся над землей пурпурные головки крокусов и скоро ли нарциссы явят миру свою золотистую красоту. Приятнее думать о цветах, чем высчитывать, сколько же дней прошло с тех пор, как она беседовала с Филипом, мучиться вопросами о том, ее ли дочь Эми и, если дочь все-таки жива и знает, где живет Джесс, почему сама не дает о себе знать.
А еще невыносимее представлять себе, как Чарльза его вторая жена играют роль радушных хозяев и угождают Море и ее дружку.
Швейные машинки жужжали у нее за спиной, работницы усердно трудились над драпировками для клуба, а Джесс думала о том, что Мора была права. Нельзя только работать и заботиться о других. А вечерами кутаться в старый халат, даже если он такой удобный. Может быть, когда-нибудь в далеком, подернутом густой дымкой будущем у нее появится мужчина, не похожий на Чарльза, он разделит С ней радости и тревоги и будет любить ее. И она полюбит его. И еще он примет Джесс с ее прошлым и заключит в объятия ее ребенка…
Она настолько погрузилась в свои размышления, что заметила Филипа только тогда, когда он приблизился к дому, взглянул на нее зелеными глазами и помахал рукой. Джесс встрепенулась и пошла открывать.
— Филип! — Она радостно улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Я не ждала вас.
— Вы всматривались куда-то, и я решил, что выглядываете меня.
Джесс засмеялась:
— Я смотрела на крокусы и гадала, когда они зацветут.
Филип помрачнел.
— Да шучу я, шучу! Итак, чему обязана вашим визитом?
Он внимательно посмотрел ей в глаза, и она ахнула, мгновенно вернувшись в реальный мир, где не бывает любящих мужчин и катамаранов.
— Вы что-то выяснили.
— Где мы можем поговорить наедине?
Джесс оглядела мастерскую. Работницы трудятся не покладая рук, но они не глухие и что-то услышат даже сквозь шум машинок. Она взглянула в сторону окна.
— В парке. Позвольте, я надену пальто.
Парковая скамья еще не высохла после утренней росы, но Джесс не заметила этого. Она сидела совершенно неподвижно, засунув руки в карманы легкого полотняного пальто, и слушала рассказ Филипа о беседе с доктором Ларриби. А еще Джесс прислушивалась к собственному дыханию; казалось, каждый вдох помогал ей впитывать слова Филипа и проникать в их смысл.
Когда он закончил, Джесс не шелохнулась и не произнесла ни слова.
— Итак, если верить доктору Ларриби — а я склонен ему поверить, — можно не сомневаться, что Эми не ваша дочь, — подытожил Филип.
У ног Джесс ходил голубь. Время от времени он запрокидывал головку, и его маленькие черные глазки внимательно смотрели на нее. Голубь явно надеялся на то, что эта женщина даст ему хлебные крошки.
А в ее животе снялись с мест бабочки. Бессознательным жестом она повернула на пальце кольцо, которое не снимала тридцать лет. Кольцо матери. Знак материнской любви.
— Моя дочь жива, — прошептала Джесс.
Филип закинул ногу на ногу.
— Этого мы пока не знаем. Но можем предположить, что жива.
— Где же она? В Вайнарде?
— Возможно. Повторяю, нам ничего не известно. Мне придется копнуть глубже.
Джесс подняла глаза на высокие деревья. На их ветвях уже набухли почки, и очень скоро здесь зашумят тенистые зеленые кроны. Она подумала про Мору, которая недавно обрела вкус к независимости. Мора будет сильной натурой. Характер у нее нелегкий, но сильный. У Моры хватит мужества все понять.
— Мне нужно найти ее.
Ветерок унес ее слова в глубину парка.
Филип кивнул:
— Я помогу вам.
— А ваш брат… Ваш бизнес…
— Переживут. — Внезапно Филип улыбнулся и дотронулся до рукава Джесс. — Кроме того, мне почему-то кажется, что Пи-Джей хотела бы, чтобы я вам помог.
Джесс вспомнила эту авантюристку с каштановыми волосами. Придя в ее квартиру и предложив» организовать встречу, она сразу услышала: «Да, я хочу увидеть своего сына». Единственная из всех. Сьюзен долго колебалась, а Джинни первым делом завопила: «Да ни за что на свете, да я скорее умру!»
Джесс улыбнулась и погладила Филипа по руке.
— Да, — сказала она. — Пи-Джей была бы рада.
Джинни лежала, растянувшись на диване, смотрела краем глаза на экран телевизора, жевала третий за утро сырный круассан и слушала доносящийся с автоответчика далекий голос Джесс:
— Эми не моя.
Консуэлло вошла в комнату, удивленно уставилась на говорящий телефон и потянулась к трубке.
— Не надо! — крикнула Джинни. — Уходи. Vamoosenote 7 .
Экономка покачала головой:
— Вы не говорить ваш друг. Почему?
Джинни приподнялась. Автоответчик издал характерный гудок и отключился.
— Не ваше дело, сеньора. А теперь vamoose. Оставь меня в покое.
Консуэлло уперла руки в необъятные бока.
— Сеньор Джейк будь стыдно.
Джинни стряхнула крошки на белый ковер.
— Смотритесь на вы, — продолжала Консуэлло. — Вы есть жутко.
— Я твоя хозяйка. А это означает, что тебе следует немедленно захлопнуть пасть и убраться. Оставь меня одну.
— Одну? Вы хотеть одну? Лицо у вы как свинья!
Джинни всегда удивлялась, почему ни один мексиканец, сколько бы он ни прожил в Штатах, не может научиться прилично говорить по-английски.
— Ни один хотеть у вас быть. Даже дочь от вы, — ворчала Консуэлло.
— Не смей говорить о моей дочери.
— Лайза хорошая девочка. Другая мама быть хорошее ей. Фыркнув, Консуэлло вышла из комнаты.
Джинни тихо выругалась, передразнивая выговор Консуэлло, взяла пульт дистанционного управления и выключила телевизор. А все-таки в одном отношении экономка права: она была «жутко».
Джинни со стоном опустила ноги на пол и с трудом села. Когда она в последний раз виделась с Лайзой? Кажется, в выходные. Только не в последние, а за неделю до того. А может, и две недели прошло, трудно припомнить. Лайза явилась без предупреждения, когда Джинни нежилась в горячей ванне.
В другое время Джинни не смутилась бы, если бы дочь застала ее обнаженной. А тут она взглянула на себя, на свой округлившийся живот, рыхлые бедра и сконфузилась. Несомненно, внезапно появившаяся страсть класть в рот все, что попадалось на глаза или под руку, уже сказывалась.
