— Так дом купила ваша сестра?

Лоретта усмехнулась:

— Сестра сказала, что устала содержать меня. Пусть я, мол, живу в ее доме, а когда она оставит свой пансион, буду о ней заботиться.

— Интересно, — заметила Джесс. — Я понятия не имела, что дом принадлежал вашей сестре.

Она почему-то считала, что Лоретта преуспела в жизни больше сестры и той после ухода на покой пришлось воспользоваться расположением Лоретты.

— Я же говорила, девчонки приносили ей большие деньги. Вот как.

Мысли Джесс вернулись к загадочному письму. В 1968 году пятьдесят тысяч были действительно большими деньгами. Даже для пансиона для «богатых девчонок». Кто мог заплатить мисс Тейлор такие деньги? Неужели пребывание в «Ларчвуд-Холле» стоило пятьдесят тысяч и потому мисс Тейлор могла позволить себе приобрести дом для сестры?

Ей вспомнился еще один случай, имевший отношение к баснословным деньгам. Но там было не пятьдесят, а двести тысяч долларов.

Именно столько ее отец заплатил семье Ричарда. Заплатил отцу ее ребенка за то, чтобы он не пытался связаться с Джесс, а делал вид, будто ничего не произошло. Чтобы Ричард исчез.

Она закрыла глаза и припомнила день, когда узнала о подкупе. Джесс была потрясена. Она тайком выбралась из «Ларчвуд-Холла» в город и пришла к отцу, рискуя навлечь на себя его гнев. Пришла узнать, осталась ли у него хоть крупица любви к ней.

В офисе его не было, но Джесс уловила знакомый запах трубочного табака и поняла, что он где-то рядом. Она уселась в большое кожаное кресло возле его стола и начала выдвигать ящики, надеясь найти какое-нибудь доказательство того, что он любит ее и не предал, как Ричард.

И тогда Джесс увидела его чековую книжку.

«Л.Х.» Одна тысяча долларов». Следующая запись — точно такая же. «Л.Х.» означало, безусловно, «Ларчвуд-Холл». Ей стало нехорошо, когда она поняла: отец даже не решается полностью написать название, опасаясь, как бы кто-то не увидел запись и не догадался, что его единственная пятнадцатилетняя дочь «ищет неприятностей» и позорит имя отца.

Следующая запись: «Брайант. Двести тысяч долларов».

И тут вошел отец и заорал:

— Какого черта ты здесь делаешь?!

Чековая книжка упала на пол.

— Почему? — дрожащим голосом вымолвила Джесс. — Почему ты столько заплатил Ричарду?

Отец самодовольно улыбнулся:

— Он охотился только за твоими деньгами, как я и думал.

Джесс попыталась возразить. Отец засмеялся:

— Джессика, говорю тебе, он смылся. Он и его плебеи-родители взяли деньги и были таковы.

«Взяли деньги и были таковы». Эти слова еще звучали у нее в ушах, когда она вернулась в настоящее, в дом, купленный когда-то мисс Тейлор.

Пятьдесят тысяч — это далеко не двести. И все же что-то общее здесь должно быть. Что же?

Нет, вероятно, она все выдумала. Почерк на конверте принадлежал не ее отцу. И даже не его секретарше, единственной живой душе, которая писала Джесс после смерти ее матери.

И этот почерк не имел ничего общего с тем, которым было написано анонимное письмо.

И все-таки что-то тревожило Джесс. Допив чай, она вежливо попрощалась. Теперь надо ехать домой, позвонить Джинни и спросить, не напоминает ли ей о чем-нибудь сумма в пятьдесят тысяч долларов.

Но прежде чем уйти, Джесс оставила Лоретте номер своего телефона и попросила позвонить, если та вдруг наткнется на что-то важное. Лоретта прокаркала невразумительный ответ, и Джесс наконец оставила дом мисс Тейлор.

Вечером, когда Джесс дозвонилась Джинни, та закричала:

— Да ты с ума сошла! За пансион приходилось платить тысячу в месяц плюс еще какую-то сумму за медобслуживание. Послушайся же помню. Я стянула у отчима десять тысяч, и этого мне хватило.

— Ох, Джинни, — простонала Джесс. — Что же мне теперь делать? Там больше ничего не нашлось…

— Знаешь, раз там было пятьдесят кусков, значит, случилось что-то гадкое. Колоссальные бабки по тем временам… почти для всех нас.

— Помнишь, я в «Ларчвуде» рассказывала тебе, как увидела отцовскую чековую книжку и узнала, что он откупился от Ричарда?

Джинни засмеялась в трубку:

— Признаться, меня это не особенно удивило.

— А меня очень. Он заплатил двести тысяч.

Джинни присвистнула:

— Двести кусков? Обалдеть. Значит, у одних такие бабки были, а у других нет.

— У мисс Тейлор, по-видимому, были. Во всяком случае, пятьдесят.

— Наверное, она получила их от твоего отца.

— Но я же помню записи в чековой книжке. Все правильно, он каждый месяц переводил по тысяче. За что бы он стал платить ей столько?

— Не знаю. Может, она и с ним спала.

— Джинни…

— Ладно, извини. Я не хотела.

— Ну хорошо, — сказала Джесс. — Во всяком случае, в записях мисс Тейлор ясно сказано, что мой ребенок отдан Готорнам.

— А мой — Эндрюсам, — вставила Джинни. — Ребенка Пи-Джей взяли Аршамбо, а Сьюзен… Господи, да как же их?

— Рэдноры.

— Точно. Из Нью-Джерси.

Джесс засмеялась:

— Как только ты помнишь?

— Еще бы! Ведь наша встреча — довольно важное событие в моей жизни. Хотела бы я знать, пытался ли сын Сьюзен найти ее?

— Сомневаюсь. Она написала мне на Рождество, что вышла замуж за профессора по фамилии Берт и они собираются в Англию. Он будет преподавать в Оксфорде.

— Ха! Значит, шерсть и твид. Не сомневаюсь, у нее все будет в порядке.

В «Ларчвуде» Сьюзен Левин, более взрослая и опытная, чем несовершеннолетние девчонки, не очень-то сошлась с ними. Пять лет назад Сьюзен презрительно скривила губы, узнав, что сын не желает ее знать и ему вполне хватает приемных родителей. Джесс опять вспомнилась их встреча. Удивительно, что именно Джинни преуспела в жизни больше всех.

— Джинни, может, забыть обо всем?

— И что? Сходить с ума при каждом следующем письме?

— А если это развлекается сумасшедший?

— Возможно, да. Только ради чего? Ни у кого нет причин так с тобой поступать.

Джесс не говорила Джинни про Чарльза и не стала упоминать, что Чак в Бостоне. Ей не хотелось делиться этим даже с Джинни, которую невозможно шокировать тем, что она подозревает собственных родных.

— Послушай, что мы имеем? — продолжала Джинни. — Письмо из Вайнарда, якобы от твоей дочери. Потом телефонный звонок. А теперь ты говоришь, что мисс Ти получила пятьдесят кусков черт знает от кого и черт знает за что. Может, тут и нет никакой связи, но я бы на твоем месте постаралась выяснить. Пятьдесят кусков тридцать лет назад могли означать только какое-то темное дело.