«То, как мягко ее руки лежат на раздутом животе… это убивает меня», – думаю я.

– Так сколько вы были без работы? – напрямик, довольно резко спрашивает Джеймс.

– Я не считаю себя в полной мере безработной. Я покинула дом Кингсли летом. Они пригласили меня в свой дом на юге Франции в качестве прощального подарка, а потом я прошла короткий, но интенсивный курс в Италии, в центре Монтессори.

Жду реакции на это сообщение.

– О, Джеймс! Я всегда говорила, что нам стоит записать мальчиков в школу, работающую по методике Монтессори.

– Это был удивительный опыт, – продолжаю я. – Прямо горю желанием применить на практике полученные знания.

Мысленно делаю себе памятку о том, что нужно перечитать информацию о системе воспитания Монтессори.

– Это помогает с четырехлетними злоумышленниками? – ухмыляется Джеймс.

Я не могу удержаться от короткого смешка.

– Несомненно. – И тут, как по заказу, на меня высыпается содержимое целой пачки восковых мелков. Я пытаюсь подавить реакцию вздрогнуть от неожиданности. – Эй… ты хочешь раскрасить меня?

Близнец, встретивший меня у входной двери – я понимаю, что это он, только по его зеленой рубашке, – шипит на меня сквозь зубы. Он хватает с пола пару мелков и, прицелившись, швыряет ими в меня.

– А ну-ка, прекрати, Ноа, – говорит его отец, но мальчик и ухом не ведет.

– Не принесешь ли мне какую-нибудь бумагу? – прошу я, не обращая внимания на то, как саднит щеку.

– Мне очень жаль, – оправдывается Клаудия. – Я бы сказала, что они – дерзкие, но, по сути, не такие уж и злоумышленники. Только Ноа время от времени ведет себя буйно.

– Осложнения при родах, – тихо добавляет Джеймс, пока мальчики ссорятся, выясняя, кому из них сходить за блокнотом.

Я перевожу взгляд на Клаудию и жду ее объяснений. Как бы то ни было, я и так уже все знаю.

– Это осложнения не при моих родах, – объясняет она, с нежностью поглаживая ладонью живот. Потом, уже шепотом, добавляет: – Близнецы – не мои. То есть они, конечно, мои, но я – не их биологическая мать. Это просто к вашему сведению.

– О… Все в порядке. Поняла.

– Моя первая жена умерла от рака, когда мальчикам было два месяца от роду. Болезнь появилась ниоткуда и отняла у нее жизнь, – замечая тотчас же появивше еся на моем лице огорчение, Джеймс машет руками. – Нет, ну все действительно в полном порядке.

Я тут же меняю выражение эмоций – немного поджатые в сочувствии губы и почтительный быстрый взгляд из-под бровей. Это все, что требуется.

– Эй, а ты – молодец, – хвалю я, когда Ноа мчится ко мне, размахивая блокнотом. – Ну а теперь почему бы тебе не поторопиться, чтобы мы посмотрели, кто сможет собрать с пола больше мелков? А потом устроим конкурс, оценим, кто лучше нарисует мой портрет. Хорошо?

– Холосо! – кричит Оскар. Он уже подпрыгивает от волнения. Его щеки розовеют.

Ноа останавливается и с секунду пристально смотрит на меня – должна признаться, это сильно нервирует, – а потом спокойно вырывает лист из блокнота.

– Это тебе, Оскар, – и отдает листок брату.

– Умничка! – одобряю я. – Ну а теперь – марш рисовать, и приходите вдвоем, только когда закончите!

Близнецы сбрасывают с ног свои дурацкие тапочки – с изображениями героев мультфильмов или кого-то в этом роде – и затихают за столом с мелками. Оскар просит у брата синий цвет. Ноа дает ему нужный мелок.

– Я впечатлен, – скрепя сердце признает Джеймс.

– Полнейшее отвлечение внимания, сдобренное малой толикой здоровой братской конкуренции.

– Мы ищем кого-то, кто мог бы жить здесь с понедельника по пятницу, Зои. У вас не возникло бы с этим трудностей? – Щеки Клаудии приобретают коралловый оттенок, заставляя меня представлять, как я прикасаюсь к ним, этим маленьким пятнам румян, большим пальцем. Все понятно: прилив жара, свойственный беременности.

– С этим не возникло бы вообще никаких трудностей. – Я думаю о квартире, в которой живу, и обо всем, что там находится. Потом размышляю о том, что смогу поселиться здесь. Мое сердце трепещет, и я делаю глубокий вдох. – Прекрасно понимаю, почему вам требуется кто-то под рукой на всю рабочую неделю, без перерыва.

Если честно, график этой работы просто идеален.

– Но вы можете уходить домой на уик-энды, – предлагает Клаудия.

Я тут же падаю духом, хотя и не показываю своего разочарования. Я должна подстроиться подо все, чего они от меня хотят.

– Я могу исчезать в пятницу вечером и волшебным образом появляться вновь в понедельник утром. Но могу оставаться и на уик-энды, если буду вам нужна. – Этот ответ, надеюсь, удовлетворит их на данном этапе. На самом деле этот номер не пройдет. Я не могу полагаться на судьбу.

– Смотри! – кричит Ноа и машет клочком бумаги в мою сторону.

– Ох, держи это в тайне до тех пор, пока не закончишь, – говорю я мальчику и обращаюсь к его родителям: – Поступая на работу, я предпочитаю становиться частью семьи, но сохранять при этом дистанцию – вы наверняка понимаете, о чем я говорю. Я – здесь, если нужна вам, и исчезаю, если надобности во мне нет.

Клаудия кивает в знак одобрения.

– Большую часть времени я нахожусь в море, – сообщает мне Джеймс, хотя ему и не нужно этого делать. – Я – военно-морской офицер. Подводник. Главным образом вы будете иметь дело с Клаудией.

«Главным образом вы будете иметь дело с…». Он говорит так, словно мысленно уже принял меня на работу.

– Вы хотите осмотреть дом? Увидеть, где будете жить? – Клаудия поднимается, уперев руки в поясницу типичным для беременных жестом.

– Конечно.

Мы начинаем с осмотра нижнего этажа, и Клаудия принимается водить меня из комнаты в комнату. Все они внушительных размеров, и по виду некоторых не скажешь, что сюда когда-либо заходят.

– А в этой комнате мы бываем не слишком часто, – говорит Клаудия, когда мы заходим в столовую, эхом повторяя мою мысль. – Только на Рождество и по каким-то особым случаям. Когда друзья заглядывают на ужин, мы предпочитаем принимать их на кухне.

В столовой холодно, здесь я вижу длинный отполированный до блеска стол с располагающимися вокруг него двенадцатью резными стульями из столового гарнитура. Тут же выделяются декоративный камин и замысловатые лепные карнизы, а по центру висит люстра темного оттенка фиолетового. Комната красивая, но неуютная.

Мы снова проходим через выложенную шахматной плиткой прихожую.

– А в эту комнату мальчикам… ну, в общем, они заходят сюда крайне редко.

Она имеет в виду, что им не позволяют здесь бывать, догадываюсь я. Клаудия показывает мне огромную комнату с роскошными кремовыми диванами. Тут нет телевизора, только множество старых картин на стенах и антикварные столики со стеклянными блюдами и лампами на них. Я представляю, как близнецы в донельзя грязнющих ботинках скачут с дивана на диван, размахивая огромными палками, в то время как изысканные украшения интерьера летают по воздуху, а картины рвутся. С трудом сдерживаю улыбку.

– А тут мы смотрим телевизор, – объясняет Клаудия, когда мы останавливаемся у следующей комнаты. – Если затопить камин, здесь становится по-настоящему тепло и уютно.

Клаудия удерживает дверь открытой, и я заглядываю внутрь. Моему взору предстают большие пурпурные диваны и толстый пушистый ковер. Вдоль одной из стен тянутся книжные полки, забитые под завязку книгами в мягких обложках. Я уже представляю, как читаю здесь мальчикам, ожидая, когда Клаудия вернется домой, наполняя ей ванну, гадая о дате ее родов. Я буду идеальной няней.

– А вот и детская. – Она медлит, положив пальцы на ручку двери. – Вы наверняка хотите сюда войти? Обычно здесь что-то вроде небольшого зоопарка.

– Просто замечательно, – отзываюсь я, проходя мимо Клаудии. Здесь я обязана показать себя с лучшей стороны. – Отлично! У вас много конструктора «Лего». Мне это нравится. Ух ты, да вы только посмотрите на все эти книги! Я настаиваю на том, чтобы читать детям как минимум три раза в день.

Ох, надо бы мне быть осторожнее. Клаудия уже смотрит на меня так, словно я неправдоподобно идеальна.