Розенкранц возбужденно вскакивает.

Розенкранц

– Ты! Никогда! Лжешь! (Овладевает собой и, усмехнувшись в пустоту, садится.)

Актер

– Мы актеры... мы отказались от самих себя, как требует наша профессия, – уравновесив это дело мыслью, что кто-то на нас смотрит. Оказалось – никто. Нас купили. Пока продолжался длинный монолог убийцы, мы, не смея шелохнуться, застыв в своих позах, сначала с надеждой, потом с неуверенностью, потом уже в полном отчаянии обшарили глазами каждый куст, каждый бугорок, каждый угол – но вас нигде не было. И все это пока убивец-король клялся горизонту в безмерных своих прегрешениях... Потом головы зашевелились, шеи стали вытягиваться – осторожно, как у ящериц, труп невинной Розалинды подал признаки жизни, и король запнулся. Даже тогда сила привычки и упорная надежда, что наша публика все-таки следит за нами из-за какого-нибудь куста, еще долго заставляла тела наши бессмысленно двигаться, рты раскрываться – хотя уже ни складу ни ладу не было, – пока все это, как телега о камень, не споткнулось о тишину. Никто не подошел. Никто нас не окликнул. Тишина была ненарушимой, гнетущей, бесстыдной. Мы сняли наши короны, и мечи, и золотое тряпье и молча двинулись по дороге к Эльсинору.

Тишина. Потом Гильденстерн начинает аплодировать в одиночку с плохо скрываемой иронией.

Гильденстерн

– Превосходно, превосходно. Браво. Если б еще эти глаза могли плакать... Может, только метафор многовато, а? Подумай. Это не критика – так, дело вкуса. Итак, вы здесь – чтобы отомстить. В переносном, конечно... Впрочем, мы в расчете – это чтоб вы знали, кому обязаны приглашением играть при дворе.

Розенкранц

– Да, мы рассчитываем на вас, ему надо отвлечься. Мы думаем, вы как раз то, что ему нужно. (На его лице возникает еле заметная улыбка, но он тотчас берет себя в руки.) Что вовсе не означает обычное ваше похабство – не следует трактовать августейших особ как людей с заурядными извращениями. Они ничего не знают об этом, а вы ничего не знаете о них, что делает сосуществование возможным. Итак, дайте принцу простой хороший спектакль, понятный для всех членов семейства, – или вам придется паясничать в таверне уже нынче вечером.

Гильденстерн

– Или завтра.

Розенкранц

– Или никогда.

Актер

– Мы имеем право выступать здесь. И всегда имели.

Гильденстерн

– Что, играли для него прежде?

Актер

– Да, сэр.

Розенкранц

– А что он предпочитает?

Актер

– Классику.

Розенкранц

– С перчиком.

Гильденстерн

– А что даете нынче?

Актер

– «Убийство Гонзаго».

Гильденстерн

– Чудные стихи и масса трупов.

Актер

– Содрано с итальянского...

Розенкранц

– О чем там?

Актер

– О короле и королеве...

Гильденстерн

– Своих не хватает! Что еще?

Актер

– Кровь....

Гильденстерн

– Любовь и риторика.

Актер

– Точно. (Собирается идти.)

Гильденстерн

– Ты это куда?

Актер

– Могу приходить и уходить как захочу.

Гильденстерн

– И знаешь все входы и выходы.

Актер

– Я бывал здесь и раньше.

Гильденстерн

– А мы только нащупываем почву.

Актер

– Если щупать, то лучше голову – пока на плечах.

Гильденстерн

– Исходишь из опыта?

Актер

– Из прецедентов.

Гильденстерн

– Будучи здесь не первый раз.

Актер

– И знаю, откуда ветер дует.

Гильденстерн

– Значит, и нашим и вашим. Неглупо. Впрочем, это норма, учитывая, так сказать, род занятий.

Лицо актера не выражает ничего. Он снова пытается уйти, но Гильденстерн его удерживает.

– Говоря откровенно, мы дорожим вашим обществом за неимением другого. Слишком долго были предоставлены самим себе... В итоге неуверенность, связанная с чужим обществом, оказывается даже привлекательной.

Актер

– Неуверенность – нормальное состояние. Вы не исключение.

Он снова пытается уйти; Гильденстерн удерживает его.

Гильденстерн

– Но ради всего святого – что нам делать?!

Актер

– Расслабьтесь. Реагируйте. Как все люди. Нельзя же идти по жизни, на каждом углу задавая проклятые вопросы.

Гильденстерн

– Но мы не знаем, что происходит. И что нам с собой делать. Мы не знаем, как нам поступать.

Актер

– Как? Естественно. Вы же знаете по крайней мере, зачем вы здесь.

Гильденстерн

– Знаем только то, что нам говорят. А это – немного. И, кроме того, мы не убеждены, что это – правда.

Актер

– В этом никто не убежден. Все приходится принимать на веру. Правдиво только то, что принимается за правдивое. Такова плата за существование. Можно быть нищим, но все в порядке, пока есть такое покрытие и пока его можно разменять. Человек основывается на предположениях. Что вы предполагаете?

Розенкранц

– Гамлет переменился, внешне и внутренне. Мы должны выяснить, что повлияло.

Гильденстерн

– Он не слишком идет навстречу.

Актер

– А кто идет – в наши-то времена?

Гильденстерн

– Он... э-э-э... мрачен.

Актер

– Мрачен?

Розенкранц

– Безумен.

Актер

– В каком смысле?

Розенкранц

– Ох. (К Гильденстерну.) В каком смысле?

Гильденстерн

– Ну, не то чтобы безумен – подавлен.

Актер

– Подавлен.