Группировку генерала Драценко разбили наголову.

Победе этой не уступала другая. Советское главнокомандование согласилось с доводами Кирова, Войска Астраханского края передали Восточному фронту — точнее, его Южной группе, которую возглавляли Михаил Васильевич Фрунзе, Валериан Владимирович Куйбышев и видный военный специалист Федор Федорович Новицкий.

Приказ еще подписывался в штабах, когда 30 июня пал Царицын.

За ним, по замыслу белых, должна была пасть к их ногам и Астрахань: 1 июля заговорщики окончили подготовку к выступлению.

Но в ночь на 2 июля их выловили в разных частях города.

Раскрыл заговор чекист Георгий Александрович Атарбеков, мыслитель по призванию и юрист по образованию.

Он учился в Баку и Эривани, прежде чем поступил в Московский университет. Эриванская жандармерия устраивала у него обыски, московская полиция арестовывала его. Атарбекова как большевика арестовывали и в Тифлисе, преследовали и в родном армянском городке Эчмиадзине. Послереволюционные события бросали Георгия Александровича на передовую то в Сухуме и Гаграх, то в Майкопе и Армавире. О профессии адвоката не доводилось и вспоминать..

Чекистский талант Атарбекова открыли в Пятигорске руководители Северокавказской республики, вскоре убитые авантюристом Сорокиным. Назначенный в августе 1918 года заместителем председателя ЧК, Георгий Александрович обнаружил умело замаскированное вражеское гнездо накануне мощного мятежа. По выражению Орджоникидзе, рука Атарбекова обезглавила этот контрреволюционный заговор.

Чекисты выследили шайку фальшивомонетчиков. Георгий Александрович без крайней надобности ввязался в поимку их. Раненный в перестрелке с ними, он лежал в госпитале, когда взбунтовались сорокинцы. Из-за высокой температуры, из-за пылающей раны Атарбеков ничего не в силах был сделать для погибающих северокавказских руководителей. Его самого прятали от бандитствующих сорокинцев. Тогда или несколько позднее, пережив в Калмыцкой степи распад XI армии, Атарбеков стал по-настоящему зрелым чекистом.

Знакомый с ним по Пятигорску, Киров в Астрахани поручил Георгию Александровичу всю чекистскую работу. Ровно за неделю Атарбеков раздобыл достоверные сведения о назревшем мятеже. С ценностью сведений сочеталось глубокое истолкование их. В значительной степени именно это позволило Ревкому встретить во всеоружии мятеж 10–11 марта 1919 года. Предсказания Атарбекова сбылись математически точно.

Легко было уверовать, что с подавлением мятежа астраханские контрреволюционеры сокрушены. Но Атарбеков предостерегал от самоуспокоения.

Постепенно выяснилось, что в городе существует хорошо налаженная белогвардейская организация, получающая помощь извне и поддерживающая постоянную прочную связь с Колчаком и Деникиным. В ней не было ни одного рабочего, ни одного крестьянина, она состояла из царских офицеров, купцов, чиновной знати и попов, среди которых выделялись епископы Митрофан и Леонтий.

Им поставили цель: изнутри взорвать оборону Астрахани, чтобы упростить соединение деникинских и колчаковских войск. Вражеские лазутчики проникли в важные советские учреждения и в воинские части. Прибывший из Москвы граф Нирод счел, что наиболее стойки рабочий батальон и чекистский полк. Весь личный состав их, а также нескольких ответственных работников заговорщики решили отравить. Одни заговорщики хотели дожидаться, пока деникинцы вплотную подойдут к городу, другие настаивали на самостоятельном выступлении.

Образованные и умные, опытные и злобные, заговорщики изощрялись в хитрости понапрасну: каждый шаг их прослеживали чекисты.

Заговорщиков насчитывалось свыше шестидесяти. Всех их обнаружили, обезвредили. У них изъяли огромное количество цианистого калия и морфия, подложные паспорта и служебные удостоверения, секретные военные карты, оружие.

6 июля Атарбеков на пленуме горсовета рассказал о провалившемся заговоре, предупреждая:

— Не нужно сидеть и думать, что больше уже контрреволюции в Астрахани не существует. Нет. Это далеко не так. Белогвардейцы не успокоятся…

Они и не успокоились, умело расквитавшись с чекистами за свой провал.

Белогвардейцы пустили по городу клеветнический слух, изображая Атарбекова и его помощников преступниками. Заодно с обывателями клевету подхватили некоторые ответственные работники. Это привело к авантюре, в закоперщики которой втравился некий Аристов.

Он был сложной личностью, положительное в нем густо перемежалось с отрицательным.

Жизнь Аристова Мины Львовича могла сложиться ярче. Сын казака-урядника, он увлекся социал-демократическими взглядами на гимназической скамье, был исключен из университета за участие в студенческих волнениях. Сменив университет на юнкерское училище, Аристов с 1910 года служил в казачьих войсках, заведовал станицами. В 1917 году, решительно порвав сословные путы, подъесаул стал большевиком.

Солдаты избрали его командиром пехотного полка, единственной в Астрахани воинской части. В январе 1918 года Аристов руководил подавлением контрреволюционного мятежа. Успех возвел бывшего подъесаула на пост губернского военкома. А попойки, местничество, запальчивость и необузданность характера скинули с поста еще задолго до приезда Кирова в Астрахань. Бывший губвоенком командовал то боевыми отрядами, то ударными ротами.

Вечером 21 июля Аристов запиской пригласил Атарбекова в порт, будто бы для срочного секретного разговора. Атарбеков хворал и направил туда своего помощника Шаварша Меграбовича Амирханяна, недавнего учителя, будущего председателя Центральной контрольной комиссии Компартии Армении. Подосланные Аристовым молодчики напали на чекиста, затащили в каюту отшвартованного у пристани парохода, избили, хотели утопить. Вмешался матрос, удержавший их от самосуда. Запертого на замок Амирханяна утром освободили с извинениями: выручил Киров.

Призвать Аристова к ответу местные руководители не пожелали. Наоборот, они требовали суда над чекистами, заученно повторяя белогвардейскую клевету.

Это не было случайностью.

Слабость подлинно пролетарской прослойки усугублялась в Астрахани тем, что самые стойкие коммунисты сражались на передовой. Губернскими и городскими организациями руководили люди, которые, как правило, были в партии без году неделю или долго развращались меньшевистско-эсеровской средой, очень сильной в этом торгашеском городе даже после Октября. Кичливо-заносчивые, они твердили, что местные работники, «тутошние», сами справятся с обороной Астрахани, и высокомерно относились к приезжим, «назначенским».

Вмешательство ЦК партии зимой утихомирило «тутошников», а обходительность Кирова, деловито заставлявшего всех работать по способностям, почти полгода приглушала кляузы еще в зародыше. Благотворно сказывалось и то, что в Астрахани почти безвыездно находился старый большевик Иван Петрович Бабкин, чрезвычайный уполномоченный ЦК РКП(б) и Совнаркома.

Летом, с расформированием XI армии, местничество вновь дало себя знать.

Все более зарываясь, «тутошники» жаждали полновластья, и им не давало покоя, что чекисты, несмотря на расформирование армии, по-прежнему подчиняются военным, а не местным органам. Именно поэтому астраханские работники — кто по недомыслию, кто из карьеристской корысти — затеяли авантюристическую интригу, основанную на белогвардейской клевете.

Да и подоспела клевета в удачный для них момент. Уже не было Реввоенсовета. Механошин уехал, получив новое назначение. Отозвали из Астрахани и Колесникову, председателя губкома РКП (б). Бабкин и Бутягин отсутствовали, находились в Москве, Киров был поглощен военными заботами. Около двух месяцев на его плечах лежали почти все организационные тяготы обороны края в неимоверно сложных условиях, вызванных и белогвардейским наступлением, и контрреволюционным заговором, и теребившими войска бесконечными реорганизациями, и продовольственными нехватками. И поскольку клевета была направлена против чекистов, они не могли суровыми мерами пресечь ее, как это следовало сделать по законам военного времени.