Рихтерман повел Сергея Мироновича к своему доброму знакомому Петру Алексеевичу Ржаксинскому, который ведал медицинской частью всех пятигорских госпиталей. Помимо того, в госпитале на Дворянской улице Ржаксинский был главным врачом и хирургом. Врачами были также дочь Ржаксинского, Зинаида Петровна, и ее муж, Александр Иванович Виноградов,

Как вспоминал Виноградов, едва он пришел домой, Рихтерман сказал ему, что необходимо найти для Кирова безопасное убежище на ночь. Дополняя воспоминания мужа, Зинаида Петровна писала, что всю семью поразило самообладание Сергея Мироновича. За обедом он оживленно говорил о всякой всячине, словно в гости пришел. Рихтерман же, перенесший в царское время немало арестов и тюремных отсидок, не мог скрыть волнения, особенно когда раздавался звонок. С наступлением сумерек Ржаксинский и Виноградов доставили Кирова как хирургического больного на Дворянскую, в госпиталь, где поместили в отдельную палату под чужим именем. Всю ночь он через третьих лиц продолжал общаться с Анджиевским.

Ранним утром, по словам Виноградова, Киров уехал в Невинномысскую. Рихтерман говорил, что Сергей Миронович за день побывал в нескольких городах и станицах, встречаясь с партийными работниками и участниками проведенной им в сентябре конференции военных комиссаров. Убедившись, что войска верны долгу и дадут отпор любым враждебным проискам, Киров на тайном совещании в Пятигорске предложил выманить Сорокина в Невинномысскую, арестовать там и отдать под суд.

Сорокину сказали, что раскрытый им заговор требует обсуждения на чрезвычайном съезде Советов республики и что необходимо также переизбрать ЦИК. Тот вообразил, будто его клевете поверили, и одобрил эту мысль, пожелав созвать съезд в Пятигорске или Минеральных Водах. Сорокину возразили: там полно обывателей, которые превратно истолкуют его поведение, гораздо предпочтительнее прифронтовая станица Невинномысская. Сорокин клюнул и на вторую приманку, не подозревая, что в Невинномысскую брошены две отборные дивизии, снятые с передовой.

Делегатов всюду выбрали с исключительной быстротой. 27 октября, за день до открытия чрезвычайного съезда, его большевистская фракция постановила объявить Сорокина вне закона, известив о том телеграммой все войска и население.

Сорокин узнал о телеграмме в пути на съезд и, бросив свой бронепоезд, метнулся на автомашине в степные районы, собираясь, вероятно, близ Кизляра перебежать к белогвардейским мятежникам-бичераховцам. Но за Ставрополем советский кавалерийский полк догнал, разоружил преступника и его конвой.

Сорокина и его сообщников расстреляли.

Искоренение сорокинщины усилило боеспособность Северокавказской армии. Совместно с отрядами Серго Орджоникидзе она выиграла несколько серьезных сражений.

В ноябре Терская область была освобождена от врага.

Сергей Миронович был тогда в Москве. Очевидно, именно в те дни Ленин и Свердлов увидели в Кирове уже не только одного из одаренных местных работников, а многообещающего партийного деятеля. Ему поручили снарядить вторую военную экспедицию, еще более крупную. Отчасти цель ее была прежней — снабжение войск Северного Кавказа, преобразованных в XI армию. Но лишь отчасти. Экспедиция имела особое задание, совершенно секретное.

Помощниками Кирова назначили Оскара Моисеевича Лещинского и Юрия Павловича Бутягина.

Бутягин, тверяк, охочий до шуток, говаривал, что благодаря революции и военной экспедиции сбылось его заветное желание командовать эшелонами. Он с детства любил поезда, хотел стать железнодорожником, но рано вступил в подполье и был исключен из третьего класса кондукторского училища в Вышнем Волочке. Юрием заинтересовалась полиция, из-за чего он, известный еще как Егор и Георгий, скрылся в Иваново-Вознесенск. Потом преследования угнали подпольщика в города Северного Кавказа и Дона, где на заводах и фабриках участились забастовки, виновником которых полиция считала приезжего партийного профессионала Макса. Максом был Бутягин.

В первую русскую революцию двадцатитрехлетний Макс, по-прежнему неуловимый, водил ростовских рабочих на баррикадные бои. Его все-таки поймали, хотя и случайно, в 1906 году, в Вышнем Волочке.

Ни тюрьма, ни ссылка, ни учение в Московском коммерческом институте не отдалили Бутягина-Макса от революции. Осенью 1917 года он в отряде писателя Александра Яковлевича Аросева дрался на улицах Москвы против офицеров и, между прочим, отбивал ту самую гостиницу «Метрополь», где теперь, спустя год, поселились некоторые участники экспедиции. Пиджакам и курткам Юрий Павлович предпочитал черкеску с газырями, в стужу обвязывался башлыком. Отличался исключительной напористостью и вспыльчивостью. Кое-кто не считал его вспыльчивость чрезмерной, поскольку он горячился за двоих, за себя и Кирова.

Юрий Павлович утверждал, будто на ростовских баррикадах его дружины кормил-поил и ободрял мальчик Оскар Лещинский. Лещинский пожимал плечами.

Шутка могла быть и правдой, потому что Оскар приобщился к революционному движению в десять лет. В 1905 году во время баррикадных боев он, тринадцатилетний, поддерживал связь между дружинами, а в свободные часы под огнем носил сражающимся рабочим оружие и еду, медикаменты и записки от родных.

Его благодарили и прогоняли. Иногда прогоняли, не успев поблагодарить.

Оскара в четырнадцать лет арестовали и сослали в Архангельскую губернию. Он бежал.

Его семнадцати лет сослали на Енисей. Он бежал, похитив в жандармерии все изобличающие его документы.

Мать Оскара, Раиса Александровна, рассказывала, что ростовские жандармы, изводя ее допросами, откровенно восхищались беглецом.

А беглец, тайно эмигрировав из России, бродил по Парижу, писал стихи, встречался с новыми друзьями в баре у Монпарнасского вокзала.

Все спуталось на чужбине, как дни и ночи завсегдатаев привокзального бара. Оскар колесил по Франции и Италии, Швейцарии и Испании. Учился в Академи рюсс, художественной студии русских эмигрантов. С Ильей Григорьевичем Эренбургом издавал журнал «Гелиос», что в переводе с греческого означает: солнце. Вырос в своеобразного поэта и художника. Тосковал о России. Оскар вышивал на пяльцах, его диванные подушки в цветах и узорах галантерейщики охотно брали. Вышивание приелось, служил шофером. На рабочей демонстрации сбил с ног полицейского, ударившего женщину, и угодил в тюрьму Сантэ.

Оскара за мужество хвалила старая революционерка Вера Николаевна Фигнер, отсидевшая в Шлиссельбургской крепости двадцать лет. Неоценимого конспиратора, его обхаживал, залучал в свои сети эсеровский лидер Борис Савинков. Лещинского не трогали похвалы, он пренебрегал посулами эсеров, так как, поддавшись в отрочестве их влиянию, потом наотрез и навсегда порвал с ними.

Лещинский вновь обрел себя, познакомившись с Лениным. Юноша понравился Владимиру Ильичу. Они встречались, вдвоем совершали долгие прогулки. Владимир Ильич руководил чтением Оскара, не очень-то сведущего в философии, экономике.

Создавая под Парижем, в Лонжюмо, партийную школу, Ленин просил помогать ему. Оскар опекал прибывавших из России большевиков: снимал для них жилье, водил их обедать в недорогие кафе, заменял им переводчика, а позднее благополучно переправил кое-кого через границу домой. Влияние Ленина определило взгляды Лещинского. Он стал убежденным ленинцем.

В 1917 году двадцатипятилетний Лещинский променял Париж на Петроград и в дни Октября был комендантом Смольного. Был затем комендантом Зимнего дворца, который штурмовал в отряде балтийцев, успев с ними до этого по заданию Ленина захватить Главный телеграф.

Посланный на Терек, Оскар Лещинский допустил ошибку. Местные власти держали под стражей двух великих князей, претендентов на царский престол. Поверив на честное слово, что они будут смирно сидеть на своей роскошной вилле, не якшаясь с контрреволюцией, Оскар Моисеевич освободил их. Князья тотчас же надули его. Местные власти угрожали ему судом, расстрелом. Разведав, кто он да что, Киров спас его, а потом и сдружился с ним.