К середине 1990-х годов Гойзуэта и его финансовый директор Дуг Айвестер, чтобы поддерживать иллюзию быстрого роста компании, обещали Соке еще большую прибыль. В 1997 году Гойзуэта неожиданно скончался — всего через несколько месяцев после того, как объявил, что у него рак легких. Совет директоров и инвесторы были в шоке. Гойзуэта был человеком, превратившим Coca-Cola в международного гиганта, личностью такого масштаба, что представить себе кого-то другого на его месте было трудно. Совет так доверял Гойзуэте, что никто даже помыслить не мог об альтернативе выбранному им преемнику — Айвестеру454. У бывшего финансового директора была солидная репутация. Он стоял за последними успехами компании, добиваясь всех возможных преимуществ для Coca-Cola и ее партнеров. Гойзуэта был аристократичным лидером, Айвестер — исполнителем. Он любил технологии, и у него всегда был с собой самый современный из гаджетов, разработанных в Силиконовой долине.
Баффету Айвестер нравился, и он желал ему успеха. Сын механика текстильной фабрики, Айвестер обладал аналитическим умом и прекрасно считал6. И конечно, работая с Гойзуэтой, он сделал Баффета гораздо богаче. Более того, ответственность за бухгалтерские уловки, которые ему так не нравились, Баффет возлагал на Гойзуэ-ту, а не на Айвестера.
Политика выжимания доходов сработала. Coca-Cola торговалась по 70 долларов за акцию. BRK тоже резко подорожала. За девять месяцев после июня 1997 года ее акции повысились с 48 000 до 67 000 долларов. Чем больше поднимался рынок, тем сложнее было Баффету инвестировать, но акции BRK по-прежнему росли. Это было связано только с тем, что акции, которыми владела Berkshire, росли вместе с рынком. В 1998 году индекс Доу-Джонса превысил 9000 пунктов и был близок к магической цифре 10 000. BRK стоила уже больше 70 000 долларов за акцию. На собрании акционеров Баффет сказал: «Для нас настали самые трудные времена»7.
Капитала было слишком много, удачных идей слишком мало. И тогда, так и не позвонив на «горячую линию» «аэроголиков», Баффет купил за 725 миллионов долларов компанию Netjets455. Он продал свой самолет и стал одним из клиентов Netjets, компании, продававшей таймшеры для самолетов разных марок и размеров. Все они имели хвостовые номера, которые начинались с Quebec Sierra, или QS. В 1995 году Сьюзи уговорила Уоррена купить ей четверть «дробного» лайнера Netjet, что давало ей возможность летать на этом самолете по 200 часов в год8. Она шутила, что QS означает Queen Susie — Королева Сьюзи. Баффета так заинтересовала эта компания, что он поучаствовал в ее рекламе и поддержал еще до того, как купил. Однако со стороны такая покупка выглядела нетипичной для человека, который год спустя говорил магнатам в Солнечной долине, что кто-то должен был «вырубить Орвилла Райта456».
Но причина покупки была довольно веской. Netjets доминировала на рынке. Никто не мог догнать ее, и в конце концов у нее не должно было остаться конкурентов457. Баффет посчитал, что это похоже на газетный бизнес. Он был просто заинтригован деятельностью исполнительного директора Ричарда Сантулли, предпринимателя-математика, который раньше с помощью математической теории хаоса искал торговых партнеров для Goldman Sachs. Теперь он использовал свои способности для разработки расписания полетов для своих клиентов-знаменитостей, которые иногда всего за шесть часов до вылета предупреждали, что им нужен самолет. Баффет познакомился со многими из них, включая актера Арнольда Шварценеггера и гольфиста Тайгера Вудса.
Инвесторы приветствовали покупку Баффетом Netjets, но были крайне удивлены, когда почти одновременно он объявил о приобретении General Re, страхового гиганта, занимающегося страхованием от повышенных рисков. General Re обошлась в 22 миллиарда — почти в 30 раз дороже, чем Netjets. Эта сумма в несколько раз превосходила и сумму самой крупной до тех пор для него сделки по покупке GEICO458.
Встретившись с менеджерами General Re, Баффет сказал им: «Я абсолютно ни при чем. Вы, ребята, сами занимайтесь бизнесом. Я вмешиваться не буду». Потом вдруг он стал фонтанировать цифрами GEICO. «Вы знаете, их высший коэффициент в последнее время немного снизился. На прошлой неделе у них было...» «Боже мой, — думал главный страховщик General Re Тед Монтросс, — как это “не буду вмешиваться”? Он знает про GEICO больше, чем мы знаем о General Re!»9
Баффет мало знал о внутреннем состоянии дел в General Re. Он принял решение на основе результатов, которые показывала компания. Ему понравилась ее репутация. General Re была чем-то вроде Грейс Келли459 для временами «темного» страхового бизнеса. General Re носила белые перчатки и вела себя куда более благородно и уважительно, чем какая-либо другая средняя страховая компания. И все-таки... учитывая то, что обычно происходило со страховыми компаниями, которые приобретал Баффет, — почти в каждом случае они «сваливались в канаву» вскоре после покупки — и принимая во внимание размер сделки, уже можно было услышать, правда, пока очень-очень тихий, шум разогревающегося мотора тягача, стоявшего за холмом.
Но внимание всех привлекли прежде всего размер сделки и тот факт, что Баффет платил не деньгами, а акциями, отдав за General Re 20 процентов Berkshire Hathaway. О сделке было объявлено как раз в тот день, когда курс акций Berkshire достиг очередного рекорда — 80 900 долларов. Многие задавались вопросом, не является ли желание Баффета заплатить столь дорогими акциями признаком того, что он тоже считал BRK переоцененной460. Ведь всю свою карьеру Баффет мертвой хваткой держался за Berkshire. После покупки General Re сам он теперь мог голосовать в Berkshire не 43, а лишь 38 процентов акций. В последний раз при крупной сделке он платил акциями, когда приобреталась GEICO, и в то время инвесторы считали Berkshire переоцененной. Поэтому многие размышляли о том, что за сигнал посылает Баффет.
Цена BRK двигалась вверх и вниз, во многом в зависимости от цены на акции, которыми владела Berkshire. Цена была особенно высокой, когда у компании были 200 миллионов акций Coca-Cola, торговавшихся просто по астрономической цене. Так что если Баффет покупкой General Re намекал, что BRK переоценена, не имел ли он в виду, что ее основные активы — такие как акции Coca-Cola — также переоценены? Если да, то это имело бы последствия для всего рынка. Это могло означать, что переоценен весь рынок.
Coca-Cola — королева мира прохладительных напитков — правила с агрессивной развязностью и ставящей всех в тупик надменностью. Доля Баффета в Coca-Cola за десять лет увеличилась в 14 раз, достигнув 13 миллиардов долларов. И он зашел так далеко, что объявил компанию «постоянной» для своих акционеров, то есть предположил, что акции компании никогда не будут им проданы10. Он объяснил это тем, что пока существуют инвестиции, с каждым десятилетием все больше людей будут пить эти напитки, что делает бренд почти бессмертным. У Berkshire теперь было более 8 процентов Coca-Cola. Акции компании торговались в 40 раз дороже, чем составляли ее предполагаемые прибыли в 2000 году. Это означало — инвесторы верят, что цена на акции будет расти не менее чем на 20 процентов в год. Но для этого нужно пять лет подряд увеличивать доходы на 25 процентов — а это невозможно. Нужно будет почти в три раза увеличить продажи, то есть занять практически весь рынок прохладительных напитков в 1999 году, — это опять невозможно11. Никакие продажи и даже бухгалтерские уловки такие результаты обеспечить не могут. Баффет знал это. И все-таки не продавал свои акции Coca-Cola.
В какой-то степени это было связано с инерцией. Он любил приговаривать, что большую часть своих денег заработал, «сидя на заднице». Как и инвесторов, которые не продавали свои акции GEICO, даже когда те обрушились до двух долларов, инерция спасла его от многих ошибок. Кроме того, у него было столько акций Cola, что их продажа могла привести к серьезным потрясениям. Символизм фигуры Уоррена Баффета — «величайшего в мире инвестора» и члена совета директоров, вдруг избавляющегося от акций Coca-Cola, — был очевиден. Цена на эти акции сразу бы обрушилась. Кроме того, вся эта смесь из прибыли, продукта, ностальгии, шоу-бизнеса, людей, которые ему нравились, делала Coca-Cola любимой компанией Баффета. The Real Thing’' было для него не слоганом. Это была удивительная машина по производству денег, которая могла выдавливать их из себя вечно, как горшочек в старой сказке, бесконечно выдающий то реки каши, то горы золота, то океаны соли.
