Пробуждаясь время от времени к активности, наголо бритый буддист пытался всучить местным католикам брошюры на тему, как попасть в нирвану и избежать повторных рождений в этом худшем из миров. Те крестились и поплевывали на сторону.

Когда подошла его очередь получать благословение, он назвал Папу «коллега» и долго тряс ему руку. Под конец жутко насмешил присутствующих, заявив, что завтра с утра он уезжает, а потому теперь они с Папой увидятся, наверное, только в Царствии Божием.

Сама процедура благословения проста. Подходишь, если есть желание — даришь заранее приготовленный подарок, обмениваешься парой фраз и отходишь в сторону. В общей сложности — где-то по минуте на человека.

Стоя в очереди, я прикидывал, что бы такое мне у Папы спросить? Когда очередь подошла, стоявший рядом с Папой кардинал Ренато Боккарди сверился со списком, назвал мою фамилию и сказал, что я из России.

Папа усмехнулся. Усмешка получилась по-стариковски хитрая. Практически без акцента он проговорил по-русски:

— О-о! Русский богатырь!..

Заранее заготовленные сенсационные вопросы сами собой позабылись. Единственное, на что я оказался способен, — выдавить из себя на ломаном английском:

— А когда вы приедете в Россию?

— А когда вы меня пригласите?

Английский Папы был безупречен.

Безмолвный и громадный, как джинн из лампы, папский телохранитель протянул мне футляр с четками — обязательный презент для удостоившихся личной аудиенции.

Четки, оказалось, были перламутровые, с гербом государства Ватикан и посеребренным распятием. Пахли они чем-то особенным. Чем-то, напоминающим то ли дорогие благовония, то ли тропический лес после дождя…

Эти четки и сейчас лежат в верхнем ящике моего письменного стола. И вдыхая время от времени их запах, я вспоминаю, как на далеких южных островах встречался со странным человеком.

Человеком, имеющим власть собственными ключами открывать двери в рай.

Редактор московского издания перезвонил на следующий день. Материал ему понравился. Деньги я мог считать своими.

— Просто отличный материал, э-э-э… только… пойми правильно… все-таки Папа… и Филиппины… э-э-э… тебе самому-то не кажется, что это перебор?.. слишком много экзотики, а?.. я мог бы и сам переделать… немного сократить… но лучше ты… убери Папу, ладно?.. оставь только Филиппины… э-э-э… экзотику, солнце, фрукты… чтобы мысль была: у нас холодно, а у них жарко… о'кей?

Мне было жаль, но я сказал «о'кей», и на следующий день отправил в Москву исправленный вариант того же самого материала.

Вот он:

Ах, как меня манила знойная Манила

Больше всего океан напоминал жеваный мармелад. Он лежал, начинаясь у моих ног и заканчиваясь в Калифорнии, а я лежал в шезлонге.

Пляж был пустой и тихий. Единственные звуки — шум прибоя и шелест пальмовых листьев. Я сполз в шезлонге еще ниже и ягодицами уперся в песок. Именно в эту минуту по закону подлости надо мной навис велорикша. Совсем молоденький филиппинец с целым лотком прохладительных напитков.

— Эй, мистер, не желаете баночку «Коки»? Холодной?

Я помотал головой.

— А рондонг? Это такой фрукт, мистер. Очень освежает.

Я помотал головой еще раз. Других мистеров на пляже не было. Филиппинцу было скучно и хотелось поболтать.

— Откуда вы, мистер? Американец?

Шел бы он в задницу.

— Нет. Я русский. Из России.

— Из России? А где это?

Я приоткрыл глаза и сощурился от нестерпимого солнца. Ощутил, как к спине прилипла насквозь мокрая футболка. Прислушался к тому, что там шепчет ласковый и глупый Тихий океан.

На той же самой планете, на которой жил я, существовал странный город Санкт-Петербург. Заиндевелая Александрийская колонна… Почти до дна промерзшая Нева… По плохо освещенному Невскому бредут, по колено в снегу, пешеходы. Их обувь покрыта узорами проступившей соли.

Действительно, а где это?

После бесконечных паспортно-таможенных контролей в пересадочных Франкфурте и Бангкоке в самолете я все-таки заснул. А когда проснулся, то голос в динамиках уже бубнил что-то на трех языках по поводу посадки.

Пролетев над семью часовыми поясами, двумя частями света и тремя океанами, мой «боинг» разворачивался для финальной посадки на острове Лусон, главном острове Филиппинского архипелага.

Толчок — и «Вас приветствует аэропорт имени Корасон Акино». В очереди на таможенный контроль передо мной стоял буддийский монах, завернутый в оранжевую тряпочку.

Настоящий.

Несколько женщин-полицейских со злыми, как у французских бульдогов, лицами предложили мне пройти сквозь арку-металлоискатель. Когда в ней что-то зазвенело, они отвели меня в сторону и принялись лупить по ногам резиновыми дубинками.

Вспомнилась фраза из прикупленного по случаю путеводителя «Как выжить на Филиппинах»: «Филиппинские женщины знамениты своей островной грацией и неизменно отзывчивы на ухаживания иностранцев».

Это эти-то отзывчивы?

От аэропорта до самой Манилы ходили рейсовые автобусы, но я предпочел такси. Стоило оно немного дешевле, чем жетон на метро в Петербурге. Потом я нашел гостиницу.

В темпе переодевшись, я отправился осматривать достопримечательности. Ну, какая ты, Манила?

Над Манилой спускалась ночь. Температура даже не думала падать ниже плюс тридцати восьми по Цельсию. Кроме того, наличествовала почти стопроцентная влажность.

И запахи — чего-то гниющего… ядовитых цветов… выхлопных газов. Вы когда-нибудь заходили в раскаленную сауну, в которой перед этим пролили бочку крепленого вина?

Прямо напротив гостиницы стоял громадный, оформленный в колониальном стиле, собор Кьяпо-Чёрч. Путеводитель уверял, что в соборе хранится местная святыня: статуя Черного Бога-Ребенка.

На площади перед собором аборигены общим числом тысяч в десять культурно проводили досуг.

Стучали барабаны. Кто-то танцевал, кто-то молился, кто-то, громко чавкая, ел. Тощий филиппинец в чумазой майке, но совсем без штанов, громко кричал по-английски, что слышит голоса духов.

Прямо на тротуаре были грудами навалены товары: амулеты из акульих зубов, деревянные статуэтки, черные шевелящиеся крабы и расфасованное в стаканчики из-под «Коки» «адобо-адобо» — обжаренные в муке креветки.