20 января того самого 1814 года он за свои многочисленные боевые подвиги заслуженно был произведён в чин генерал-майора. По окончании кампании Давыдов получил полугодичный отпуск, приехал в Москву, и тут, аккурат под Рождество, выяснилось, что чин присвоен ему по ошибке… Правда, потом оказалось, что об ошибке заявили по ошибке — но это уже не наша тема, да и объяснять будет долго. Так что поверьте на слово — Давыдов был не виноват! Торопливо вступив в Орден русских рыцарей, он на перекладных помчался в свой Ахтырский гусарский полк, в то время стоявший во Франции, однако на год застрял в Варшаве, «в когтях» цесаревича Константина, после чего ему возвратили чин, дали новую должность — и он до отставки в 1820 году мотался переводами из одной дивизии в другую, изредка навещая столицы…

Тут уж Давыдову было не до тайных обществ, так что когда в 1822 году Александр I потребовал взять со всех офицеров и чиновников подписку о непринадлежности к масонским ложам и тайным обществам, Денис Васильевич почти искренне писал в одном из своих личных писем:

«На днях получил я из инспекторского департамента форму подписки, что я отказываюсь от братии масонов. А так как я не был, не есть и не буду ни в масонских, ни в каких других тайных обществах и в том могу подписаться кровью, то эта форма для меня неприлична. Прошу прислать другую, или не написать ли мне просто рапорт?»^{218}

Но вскоре и нашему герою станет не до «рыцарских» дел.

Поздним воскресным вечером 26 (14) февраля 1815 года Наполеон, сопровождаемый солдатами Старой гвардии и Корсиканского батальона (по разным источникам численность их весьма разнится), покинул место своего изгнания остров Эльбу. 1 марта (17 февраля) он высадился на французском берегу, и скоро города Гренобль и Лион преклонили колена перед императором…

«Солдаты! Приходите и становитесь под знамёна вашего вождя! Его существование тесно связано с вашим, его права — права народа и ваши… Победа идёт форсированным маршем. Орёл с национальными цветами полетит с колокольни на колокольню, вплоть до башни собора Парижской Богоматери!» — обратился Наполеон к армии.

Королевские полки, посланные остановить его, срывали белые кокарды Бурбонов. Народ встречал своего императора «Марсельезой». Его несли на руках. Гренобльские рабочие, не имея ключей от городских ворот, положили к ногам Наполеона сами ворота. Народ ненавидел «легитимных» Бурбонов, которые «ничему не научились и ничего не забыли». Армия обожала императора-полководца, связывая с его именем громкие победы и небывалое величие своего отечества. Напрасно думать, что народы легко забывают поражения — жажда мщения горела в сердцах большинства французов.

Утром 20 (8) марта Наполеон, без единого выстрела, вошёл в Париж. Над дворцом Тюильри, накануне спешно покинутым Людовиком XVIII, вновь поднялся трёхцветный флаг. Так начались знаменитые Сто дней Наполеона Бонапарта, завершившиеся трагедией под Ватерлоо 18 (6) июня 1815 года…

«8 (20) ноября 1815 г.

Между Францией и союзными державами в Париже заключён мирный договор, по которому Франция остаётся в границах 1790 г., а на её территории в течение 5 лет находится 150-тысячная оккупационная армия союзников под общим командованием генерал-фельдмаршала герцога А. Веллингтона[135]. Кроме того, Франция должна выплатить победителям контрибуцию в размере 700 млн. франков.

Сноска: В составе российского оккупационного корпуса генерал-лейтенанта графа М.С. Воронцова находились: 9-я и 12-я пехотные дивизии, 3-я драгунская дивизия и 2 полка казаков»^{219}.

Командиру 30-тысячного русского корпуса графу Воронцову было 33 года. При Бородине он командовал 2-й сводной гренадерской дивизией, защищавшей редуты у села Семёновское — позже эту позицию назовут Багратионовыми флешами. В рукопашном бою генерал был ранен штыком, а от четырёх тысяч гренадер в строю осталось не более трёхсот. «Моя дивизия не отступила, — сказал граф. — Она исчезла на поле боя».

Отчаянная храбрость сочеталась в сердце Михаила Воронцова с истинным великодушием и горячим патриотизмом. Он бросил в Москве всё своё имущество, приказав разгрузить готовый к отправке обоз из сотни возов, заполненных ценнейшими картинами и статуями, серебряными столовыми сервизами и старинной европейской мебелью, и распорядился положить на освободившиеся повозки раненных при Бородине воинов, которые неминуемо погибли бы в огне пожара. В своём имении близ Владимира граф организовал госпиталь, где оказалось на излечении немалое число генералов и офицеров, а также свыше трёхсот нижних чинов. Возвращавшихся к армии солдат, равно как и неимущих офицеров, Воронцов за свой счёт обмундировывал и снабжал деньгами.

Начальником штаба к нему в корпус был назначен генерал-майор Орлов.

Кстати, на французской земле русские категорически отказывались выполнять роль карателей или жандармов. Зато пруссаки, англичане и прочие взялись за это дело с охотой и удовольствием. Прусские часовые, к примеру, имели приказ стрелять при вызывающем жесте любого француза. Жестокости, притеснения, а то и откровенные грабежи со стороны союзников, жесточайший «белый террор» роялистов подводили Францию к народному возмущению. Vae victis?[136] Но притеснителям должно бояться народа, уже познавшего вкус свободы!

О сроках пребывания Михаила Орлова во Франции говорить непросто.

В его формулярном списке в графе «В течение службы в которых именно полках и батальонах по переводам и произвождениям находился» после известного нам «Отчислен и велено состоять по кавалерии в Свите Его Императорского Величества [814 Апреля 2]» значится, что «[817 Июня 13] назначен начальником штаба 4-го пехотного корпуса»^{220}.

В графе же «Во время службы своей в походах и в делах против неприятеля где и когда был…» указано: «1815 года находился в походе противу французов в должности начальника штаба 7-го пехотного корпуса, чем и оставался до 3-го сентября того же года»^{221}.

Вроде бы всё понятно, однако в показаниях Следственному комитету в декабре 1825 года генерал-майор Орлов написал: «Обстоятельства 1815 года и пребывание моё в Париже большую часть 1816 года не позволили мне заниматься сими предметами до самого возвращения в Россию»^{222}.

«Сии предметы» — имеется в виду Орден русских рыцарей. Почему написано «в Париже» — большой вопрос. Штаб оккупационного корпуса находился во французском Мобеже, и сохранились свидетельства людей, там с Орловым общавшихся. Наверное, под «Парижем» имелась в виду вообще Франция.

Хотя биограф Михаила Орлова Михаил Осипович Гершензон утверждает (без ссылок на документы), что «Зиму и весну 1815–1816 гг. Орлов по болезни провёл в Париже, лето — на водах в Бареже, и в Петербург вернулся в ноябре 1816 г.»^{223}. Но вообще-то в таком случае в формуляре есть раздел «В домовых отпусках был ли, когда именно, на какое время и явился ли в срок», но записи в нём ограничиваются 1808 и 1810 годами… Ничего не понятно!

Что же тогда можно рассказать о жизни нашего героя в этот период? Ведь даже если он пребывал на службе, то начальник штаба — не командир, его работа по преимуществу является «бумажной»; да и вообще военная служба в мирное время — занятие весьма муторное. В общем, рассказывать всё равно нечего.

Хотя известно, что он организовал «ланкастерову школу», где солдат обучали грамоте, а также то, что являлся членом Русского клуба в Мобеже. Организовал этот клуб Сергей Тургенев[137], брат упомянутого нами Николая Ивановича, чиновник дипломатической миссии при командире корпуса.