— Лия, его нужно отпустить, — тихо прошептал Кас, улыбку он не увидел, да вопрос на лице у Ливии не получился, но уже то что она смотрит на него, означает что слышит, но, к сожалению, совсем не значит что слушает.

Девушка посмотрела на бледно-синее тело, подняла руку и провела по щеке, холодной как лед, мертвой. Руки Лии заледенели, поэтому она разницы почти не чувствовала, ей его щека казалась даже теплой. Потому что ей хотелось, чтоб так было. Запустила пальцы в черные волосы, которые сейчас были как леска — жесткие и неживые. «Господи, почему? Зачем? Зачем ты умер?» — в голове зарождалась буря, очередная буря, но с наружи все было так же медленно. Только Кас заметил странный блеск в потемневших и ставших черно-синими глазах девушки.

— Лия, ты здесь уже два дня, тебе нужно идти дальше, перешагнуть и идти дальше, — он подошел и положил руку на плечо Ливии, — а его нужно упокоить, как положено, тело надо сжечь.

«Перешагнуть… перешагнуть» — в голове крутилась мысль, которая никак не могла дать никакого вывода. «Как через мусор? Перешагнуть и идти дальше…дальше… дальше». Лия нервно вздохнула.

— Не трогай меня, просто уйди, — она дернуло плечо и Касим убрал свою руку вздрогнув от неожиданности. — Сжечь. Сжечь! Сжечь? — Лия почти кричала. — Переступить? И сжечь? Как опавшие листья… Хлам… Мусор…

Кас стоял и не шевелился, он совсем не был обижен, прекрасно понимал, что это горе говорит в ней. А его каждый переживает по-своему.

— Кас, — тихо прошептала она и он наклонился, — уйди пожалуйста, уйдите все. Пожалуйста.

Касим не стал ничего говорить, в нерешительности протянул руку, но убрал и быстро вышел.

Все что накапливалось эти дни, вдруг стало выплескиваться наружу. Все страхи, боль, ненависть к судьбе. Лия лежала на холодном и твердом теле единственной любви в своей жизни. На руинах своей собственной жизни и холодные бледные пальцы гладили черный бархат, в который было завернуто тело. Всхлипов и слез не было, просто осознание пришло сразу и навалилось. Его больше нет и не будет — НИКОГДА. И сколько не лежи на его теле, он не вернется, это уже не он. Пустая оболочка и все… Как скафандр без водолаза. Ливия сползла с него и упав на холодный пол свернулась колечком. Теперь давило не только время, но и боль, и понимание неизбежности, и ярость холодная и тупая. Давление осязаемое, реальное, словно на тебя поставили многотонный самосвал и не просто поставили, а перекатывают по тебе туда и обратно. Туда и обратно… Туда и обратно… Впервые за два дня Ливия погрузилась в сон, противоположный реальности — странный, сумбурный и жутко реалистичный. Лии снились родители, бабушка которая воспитывала их с Лео, львица, Алар, пантера и пуля летящая ей прямо в лоб. Затем снилось, что она выскользнула чуть раньше и загрызла Маркела перед тем как он убил Ала. А потом поток лиц и действий остановился, сон перетек в совсем в другое русло.

Лии снился отец, она гуляла с ним по старому саду, в котором провела свое раннее детство и который, как была уверенна, совсем не помнила. Была красивая весна, почти достигшая лета. Тепло, но не жарко, вся вишневая алея, была в цвету и с деревьев подгоняемые легким ветерком падали лепестки. Отец в ее сне был молодой, такой каким она его запомнила, а вот она сама была такая как сейчас, бледная, измученная, темные круги под глазами — темно-синего цвета и бледно-сиреневые губы, как у покойницы, даже руки, она это чувствовала, были ледяные, чего с ней раньше никогда не случалось. Отец держал ее за руку и поглаживал большим пальцем

— Девочка моя, — шептал он, — волчонок мой.

Лия выхватила руку и обняв отца прижалась к нему, слезы текли из ее глаз и пропитывали насквозь белую рубашку.

— Плачь, солнышко, плачь. От этого всегда легче. Ты очень сильная, а легче бы было, если бы нет. Это я во всем виноват. Бросил тебя маленькую и беззащитную.

— Почему вы все уходите? Все меня бросаете? — уткнувшись, в душистую рубашку отца, всхлипывала Лия.

— Он тебя не бросил, он ушел, но не по своей воле. Отпусти его, — он говорил тихо, почти шептал, но каждое слово было отчетливо.

Лия все так же спрятав лицо на груди, мотала головой.

— Ты должна…

— Я не смогу… я не могу без него, — Лию трясло, слезы уже кончились, но лихорадило так, что даже говорить было не возможно.

Отец еще крепче прижал дочь к себе, гладя ее по голове и пытаясь успокоить.

— Совсем-совсем? — тихо спросил он, и получив в ответ кивок, заглянул девушке в глаза. — Тогда вспоминай… — еще тише проговорил он дотрагиваясь кончиками пальцев, до ее лба.

На мгновение пространство рассредоточилось, Лия почувствовала легкое кружение и то как руки отца просто растворяются, судорожно попытавшись поймать ускользающее видение, она с ужасом подумала, что вот, сон кончился, надо проснуться, а там где придется проснуться нет ничего… Там пусто… нет отца, Алара, нет жизни…

Но туман рассеялся, место окружающее ее не изменилось, все тот же старый сад, только уже не весна, а осень — теплая, золотисто-янтарная, и папа был не рядом с ней, а сидел на лавочке в тени раскидистой ивы. Лия прекрасно помнила эту лавочку, они с отцом частенько на ней вдвоем сидели, вот только сейчас, она взрослая стояла тут, а он сидел и рядом с ним болтая маленькими босыми ножками сидела девочка в небесно-голубом платьице. Решать кто эта девочка, Лии не пришлось, достаточно было обратить внимание на длинные черные кудряшки и большие фиалковые глаза. Лия прекрасно помнила этот день. Это было дней за десять до того как вся жизнь этой шестилетней девочки рухнула. Они тогда пришли с первых в ее жизни похорон. Один из друзей отца, Конрад, или как называла его в детстве Ливия — дядя Конни, погиб. Они присутствовали в момент сожжения тела, папа настоял, чтоб она там была, хотя мама была против. Лия совсем не понимала, что она здесь делает. Зачем ей вспомнился этот момент? Она никогда не вспоминала это раньше. Подойдя поближе Ливия села на опавшие листья, смотреть на это было странно, как будто смотришь старый фильм со своим участием, но и вмешаться она не могла — «Что снято, то снято!». Девочка на лавочке закусив губку, с серьезным лицом болтала ножками, отец с усталым лицом сидел рядом, внимательно наблюдая за ней.

— Пап, — требовательно позвала девочка, видимо решив, что именно она хочет знать.

— Да, Солнышко? — он устало, поднял глаза.

— Пап, а почему тело сожгли? — вопрос казалось, волновал ее больше всего на свете, по задумчивому виду, можно было подумать, что он решал ее вопросы мироздания.

— Так принято, детка.

— Почему? — требовательно повторила она.

— Существует такая традиция, сжигать тело, после смерти.

— Почему? — недовольно повторила еще раз девочка.

— Есть такое очень-очень старое поверье, что если тело об… — он чуть не сказал «оборотня», но вовремя спохватился, — тело не сжечь, то оно может изменить оболочку…

— На что?

— Ну… помнишь мы читали с тобой книгу, про вампиров?

— Да, вампиры — это плохие люди, — с готовностью, она начала выкладывать все что сложилось в ее голове о вампирах.

— Не совсем люди, они не живые… Но это в принципе не так важно, вот мы и верим, что кто не был сожжен, при определенных условиях может стать вампиром, — отец закончил, неуверенно посмотрев на ребенка, не испугал ли. Нет, на лице девочки не было ни малейшего испуга, скорее сосредоточенность, она переваривала полученную информацию. И вывод последовал почти мгновенно.

— А разве плохо, что дядя Конни будет жить, пусть даже он при этом станет кем-то другим?

— Он станет не просто другим, он станет твоим врагом, — он уже и сам пожалел что начал этот разговор, объяснить ребенку, что такое хорошо, а что плохо и при этом не соврать — дело очень трудное.

— А какое условие должно быть, чтоб дядя Конни мог ожить?

— Дядя Конни уже не оживет, мы его сегодня сожгли, он теперь в лучшем мире…

— Откуда ты знаешь?

— Не знаю, но верю…

— А если бы не сожгли, то что надо было бы сделать? — малышка требовала ответ, просто отговорки ее не устраивали.