– Совершенно верно, Русаков он, – удовлетворенно произнесла старушка, возвращая мне удостоверение. – Ну, и что вас интересует, господин Русаков?

– Меня интересует недавнее убийство в вашем доме, – уже без всяких выкрутасов произнес я.

– Это у Крохиных, что ли?

– Ага. Кто вообще эти Крохины?

– Сам работает в правительстве Москвы, главным инспектором по недвижимости, а Аида была домохозяйкой, – ответила «молодка». – Ох, как не повезло людям. Не дай бог!

– Если быть точнее, – поправила ее Гортензия Никитична, – то Юрий Сергеевич Крохин служит начальником Государственной инспекции по надзору за московскими объектами недвижимости. Должность весьма ответственная и, сами понимаете, доходная. А потому Аида Владимировна не работала, была домохозяйкой и сидела дома…

– Как же, сидела она дома, – с сарказмом заметила женщина в мохеровом берете, которую Гортензия Никитична назвала Амалией Сигизмундовной. – Она все по бутикам да фитнес-клубам шастала. И любовник у нее имелся… Молодой!

– Не слушайте вы ее, – тронула меня за рукав пальто Гортензия Никитична. – Не было у нее никакого любовника… Это она от зависти!

– А что они лаялись тогда каженный день? – не согласилась с ней «молодка». – В последнее время дня не проходило, чтобы они не скандалили.

– Вы это сами слышали?

– А то! Я, чай, за стенкой живу. Мне все слышно.

– Небось ухо к стенке прикладывала, чтобы лучше было слышно, как они там бранятся? – заметила ей не без ехидства Амалия Сигизмундовна. – Так, что ли?

– И прикладывала, так что с того? – огрызнулась в ответ «молодка». – Да и прикладываться не нужно было, и так все хорошо слышно.

– А в тот день, в субботу шестого декабря, Крохины тоже ругались? – осторожно поинтересовался я.

– Ругались! – ответила «молодка». – И еще как! Когда полицейский майор меня допрашивал, я так ему и сказала.

– А в какое время они ругались?

– Начали около восьми, а закончили уже в девятом часу. Они долго ругались… На совесть…

– А потом?

– А потом все разом стихло, вроде бы помирились.

– Так может, этот начальник Государственной инспекции сам ее и убил? – спросил я как бы мимоходом.

– Нет, – не сразу ответила «молодка». – Он в половине девятого ушел, а она телевизор громко включила, я слышала.

– Она телевизор включила сразу, как ушел Крохин, или еще до его ухода?

– До ухода, кажись, чтоб его не слышать, наверное. Так телевизор у них и работал, покуда полиция не приехала.

– А когда приехала полиция?

– В первом часу уже.

– А кто ее вызвал?

– Я и вызвала… А что, если в квартире большой начальник проживает, значит, и законы не надо соблюдать, что ли? И телевизор пусть работает на полную катушку, когда время уже после одиннадцати? Есть закон о тишине, так там черным по белому прописано, что с одиннадцати и до семи шуметь нельзя, потому что люди спят, им отдыхать надо, а не слушать работающий у соседей на всю мощность телевизор.

– Не закон о тишине, а раздел о тишине в законе, который называется «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения», – поправила «молодку» Гортензия Никитична.

– Не важно, как называется этот закон, главное, что он есть. И в нем написано, что шуметь после одиннадцати вечера – нельзя! – «Молодка» победно посмотрела на меня и замолчала.

– Вы совершенно правы, – сказал я. – Громко шуметь после одиннадцати запрещено.

– Ну вот! Я терпела, терпела… Но ведь любому терпению приходит конец. Вот я и вызвала полицию, чтобы урезонили эту Аиду.

– А они приехали и обнаружили труп, так?

– Так, – выдохнула «молодка». – Дверь-то в квартиру Крохиных незапертая оказалась. А потом и еще наряд приехал.

– Вы имеете в виду следственно-оперативную группу?

– Я не знаю, как они там все прозываются.

– Ну а судмедэксперт среди них был?

– В смысле доктор?

– Да, доктор.

– Доктор был. Женщина.

– Ясно, – констатировал я. – И когда они приехали?

– Да через четверть часа после первых полицейских, – последовал ответ.

– А где в это время был сам Крохин?

– Почем же мне знать? Но он вскоре приехал, потому что его вызвала полиция.

– Каким образом?

– Они позвонили ему по сотовому его жены и попросили приехать.

– Вы что, в это время были в квартире Крохиных? – догадался я.

– Была, – ответила «молодка». – Меня пригласили как понятую.

– Вот как… И что вы там увидели?

– В квартире все было перевернуто вверх дном, вещи валялись на полу, в спальне вообще был полный бедлам. Грабитель явно торопился…

– Откуда вы это знаете? – заинтересованно спросил я.

– Так сказали полицейские.

– Ясно. И что унес грабитель? Ну, что у Крохиных пропало? Вы, как понятая, должны это знать.

– Это выяснилось только тогда, когда приехал сам Крохин, – ответила женщина.

– А когда он приехал?

– Около часу ночи, – последовал ответ.

– И что пропало из вещей? – задал я новый вопрос.

– Это я запомнила точно, – произнесла «молодка».

– Еще бы, – перебила ее Амалия Сигизмундовна. – Вам-то уж как это не запомнить…

– Да, запомнила! Вор унес жемчужные бусы, вернее, ожерелье из жемчуга, бриллиантовое колье с сапфирами, золотое кольцо с крупным бриллиантом и золотые сережки с сапфирами. И еще деньги: семьдесят тысяч евро, тридцать пять тысяч долларов и один миллион семьсот пятьдесят тысяч рублей пятитысячными купюрами.

– Не хило, – покачал я головой.

– И я говорю: за какие такие заслуги у них невиданное богачество? – возмутилась «молодка». – Мы все здесь не бедствуем, но жемчужных ожерелий и бриллиантовых колье у нас отродясь не водилось.

– У меня есть бриллиантовое колье, – объявила Амалия Сигизмундовна. – Муж купил в девяносто втором. Когда еще был жив и работал в МИДе.

– Я бы на вашем месте об этом не стала во дворе распространяться, – заметила Гортензия Никитична. – Не ровен час, до чужих ушей дойдет.

– А что, были еще случаи подобных краж? – спросил я, обращаясь скорее к Гортензии Никитичне.

– Были, и целых три! – ответила женщина с ярко-красными губами. – Ограбили квартиру на Верхней Первомайской и две «сталинки» на Пятнадцатой Парковой. И это только за два последних месяца!

– А что он за человек, Крохин? – поинтересовался я у Гортензии Никитичны. Но вместо нее ответила «молодка»:

– Да нормальный он мужик. Терпеливый. Все выкрутасы Аиды поначалу сносил молча и спокойно. Это только последние года два-три они стали лаяться.

– А какой была Аида?

– Вертихвостка, – поморщившись, коротко ответила «молодка».

– И вовсе не вертихвостка, – не согласилась с ней женщина в мохеровом берете. – Вполне порядочная женщина.

– Вертихвостка! – продолжала настаивать на своем «молодка». – И любовник у нее имелся.

– А вы что, свечку держали, когда они любились? – не очень вежливо поинтересовалась у нее Амалия Сигизмундовна.

– И правда, – примирительно заметила Гортензия Никитична. – О покойных или хорошо, или ничего.

– Свечку не держала, но знаю наверняка! – повернулась к Амалии Сигизмундовне «молодка».

– Да откуда вы это можете знать? – усмехнулась та. – Аида женщиной была не очень открытой и аккуратной во всех жизненных вопросах…

– А вы можете передачу сделать, как мы тут мерзнем? – вдруг спросила меня Зинаида Степановна, та самая молчаливая женщина, что узнала во мне Аристарха Русакова и тем самым сняла с меня подозрения, что я грабитель, проводящий рекогносцировку на местности.

– Тут – это на улице? – спросил я шутливо.

– Да нет, в наших квартирах. Понимаете, в доме установили какой-то регулятор, который тормозит подачу тепла в наши квартиры…

– «Контроллер погодного регулирования» называется, – поправила ее всезнающая Гортензия Никитична.

– Ну да, контроллер, – охотно поправилась Зинаида Степановна. – Так вот: когда на улице холодно, бывает еще терпимо – батареи горячие, дома тепло, но когда температура около нуля, холодина в квартире несусветная. Восемнадцать градусов, а когда и шестнадцать. Батареи едва-едва теплые. Этот контроллер автоматически, как только уличная погода теплеет, отрубает подачу тепла в квартиры…