– Покойный был таким?

– Да. Его родители пили. Оба. Отец колошматил мать и сына. Тот вымещал свою злобу на других, поскольку с родителем до поры не мог справиться. Побил его только в двенадцать. У Бори Кожевникова тоже отец алкоголик. Будучи в своем привычном состоянии, он уснул в постели с сигаретой и погиб, унеся с собой в могилу Борину сестру-кроху. Мать вместо того, чтобы взяться за ум, стала еще больше потреблять, нашла себе очередного мужа, привела в дом, и ад продолжился…

– А Валера Мишин? Он тоже сын алкоголиков?

– Этот безотцовщина. Жил с матерью. Она непьющая, но психически ненормальная. Стояла на учете. Раз в год отправлялась на обязательную госпитализацию в психиатрическую клинику. Но срывы все равно случались, даже несмотря на лечение. Женщина могла пропасть на день-два и где-то бродить. Валера выживал в эти периоды, как мог. Никому не жаловался, боясь, что его в детдом заберут.

– Что ж, с одноклассниками покойного, Борисом и Валерием, все ясно, – сказал Левченко, предварительно бросив взгляд на запись в блокноте, – а Амон? Он как прибился к этой компании? Такой же неблагополучный, только из обычного класса?

– Амон умница. Выходец из хорошей семьи. Мальчик совершенно другого уровня. Как-то у нас в школе был День дублера. Это когда ученики подменяют педагогов. Ведут за них уроки. А вот в мой класс никто из ребят не хотел идти, даже старшеклассники. Как же – ЗПР! И вызвался Амон. Маленький, худенький, ровесник моих ребят, а многих еще и младше, так как большинство пошли учиться с восьми или были на второй год оставлены. Я боялась, что обидят Амона мои детки проблемные. Через десять минут после начала урока я в класс заглянула, чтобы посмотреть, что там и как. И удивилась – тишина. Сидят ребята спокойно, пишут что-то в тетрадках…

Ольга была вынуждена замолчать, потому что в квартиру влетел коллега Левченко, сержант Сергеев. Совсем молоденький мальчик с коротко стриженными белокурыми волосами и небесно-голубыми глазами, сверкающими под густыми, довольно темными бровями. Он был тоже очень приятен внешне, и Оля подумала, до чего же симпатичная опергруппа подобралась. Как в кино.

– Андрюх, новости! – выпалил сержант. – На телефон покойного десять минут назад поступил звонок. Я взял трубку. Звонил Борис Кожевников…

– Старый друг, – кивнул головой майор. – И что?

– Я сообщил ему о смерти Константина и попросил господина Кожевникова подъехать к нам в отдел. Но он, узнав, где произошло преступление, сказал, что будет тут максимум через полчаса. Я велел рулить сюда.

– Хорошо, опроси его, как приедет.

– Давай ты, Андрюх! Я сейчас в дом напротив. Там, говорят, живет местный сплетник. Старикан, имеющий подзорную трубу и страдающий бессонницей. Надо бы с ним побеседовать…

– Ладно, беги!

– Вот телефон убитого, – Сергеев положил на стол сотовый. – Я, кстати, проверил его. Покойный звонил Борису вчера дважды. Еще ночью. И под утро. Тот трубку не взял.

И унёсся, что-то выкрикивая в свой мобильный.

– Племяш, – бросил Левченко. – Любимый причем. Сын единственной сестры. Как я не хотел, чтоб он в органы пошел, но не послушал… С детства, сказал, мечтаю. И виноват в этом я. На меня похожим стать хотел, отец-то их бросил.

– Хороший парень. И сразу видно, толковый.

– Вот именно! Мог бы себе другое применение найти. Стать тем же адвокатом, как Моисеев. И бабки грести лопатой.

– Но кто-то должен следить за порядком. Без вас, полицейских, все полетит в тартарары. Адвокаты станут не нужны, если арестовывать преступников некому будет. – Она подбадривающе улыбнулась майору. – Мальчишки очень нуждаются в понимании. Особенно те, что уже выросли.

– Теперь я понимаю, почему ваши ученики не забывали вас долгие годы. Вы очень чуткий, добрый, сопереживающий человек… – Андрей улыбнулся в усы. – И чай у вас вкуснейший.

– Я добавляю в него сушеные листья и травы.

– Как моя мама. – Он сделал еще глоток и с наслаждением зажмурился. – Скажите, Ольга Алексеевна, Константин всегда звонил вам перед тем, как нанести визит?

– Да, конечно. Я же не всегда бываю дома.

– Но ни вчера, ни сегодня… он?..

– Не звонил.

– Странно. А вы не в курсе, он ни с кем из жильцов вашего подъезда не свел дружбу?

– Не могу сказать, не знаю.

Тут из прихожей донесся шум. Левченко, сидящий спиной к двери, резко обернулся.

– Вы кто такой? – спросил он ввалившегося в квартиру мужчину.

– Это Борис Кожевников, – ответила за того Ольга Алексеевна. И уже своему бывшему ученику: – Проходи, Боря. Чай будешь?

– Не откажусь. – Гость быстро разулся, стянув с ног ботинки без применения рук. Просто упер в пятку носок другой ноги и рывком скинул сначала левый ботинок, а затем правый. После этого прошел в кухню и порывисто обнял Ольгу.

– Привет. – Она потрепала его по темным волосам. Когда-то они были жесткими и торчали в разные стороны, теперь прическа была идеальной. – Рада тебя видеть, Боря.

– А я вас. Жаль, что встретились при скорбных обстоятельствах…

Она тяжело вздохнула, соглашаясь с ним.

– Кожевников, – представился Борис, протянув руку оперу. Тот пожал ее и назвал свою фамилию. – А Саня где? – обратился Боря к Ольге Алексеевне. – Поздороваться хотел.

– В комнате у себя. И лучше его сейчас не беспокоить.

– Понял.

Кожевников уселся за стол. Положил на него руки, сцепив пальцы в замок. У Бори были очень красивые кисти. Запястья широкие, по-мужски крепкие, а ладонь узкая, с длинными пальцами, увенчанными аккуратными ногтями. В остальном Боря был мужчиной ничем не примечательным. Обычным. Среднего роста и комплекции, с приятным, но маловыразительным лицом. Людей с подобной внешностью привлекательными делает обаяние. И оно в Боре всегда присутствовало. Теперь же еще и лоск появился. Она была несколько удивлена, увидев своего ученика через десять лет, прошедших с момента последней встречи. Он был совершенно непрезентабельным в тридцать: волосы торчком, кожа то воспаленная, то шелушащаяся, одежда в беспорядке, а про обувь и говорить нечего – пятки сбиты из-за того, что Боря вечно упирался в них носками, чтобы стянуть ботинки. В сорок у него был уже совсем иной, как говаривала ее мама, коленкор или, по словам ее нынешних воспитанников, «лук».

– Как вы быстро добрались, – сказал Левченко.

– Машину бросил, спустился в метро. А то сейчас бы все пробки собрал…

Ольга Алексеевна поставила перед ним чашку с чаем. Борис поблагодарил ее кивком и обратился к оперу:

– Костя звонил мне ночью, но я не слышал сигнала. Ставлю на беззвучный режим, когда сплю.

– Да, я в курсе, что он звонил вам. Мы проверили телефон.

– Думаете, ему нужна была моя помощь?

– Последний звонок был сделан незадолго до смерти. Так что, да. Ему нужна была помощь.

– Но он даже не знал, что я в России…

– Ваш друг умирал долго. – Левченко как будто его не услышал. – Его смертельно ранили, но не убили.

Борис поежился.

– Я думал, когда перерезают горло, смерть наступает мгновенно.

– Смотря как нанесен удар. Я знавал тех, кто выживал после такого ранения. Главное, помощь вовремя оказать. Ваш друг пытался позвонить, но смог, как я понимаю, только набрать номер, по которому звонил последний раз. Он был ваш…

– Еще чаю? – спросила у опера Ольга.

– Будьте добры. – И обратился к Боре: – Я понял, что вы давно не были в России?

– Десять лет.

– Ого!

– Столько же не видел Костю.

– То есть вы не в курсе, были ли у него враги?

– В курсе – были.

– Просто он хорошо знал Костю, – сказала Ольга Алексеевна, выливая в чашку Левченко остатки чая и принимаясь заваривать свежий. – Этот парень вечно нарывался на неприятности.

– Кстати, Борис, не знаете, кто оплатил услуги адвоката Моисеева, отмазавшего вашего друга от строгача?

– Знаю. Амон.

– Он настолько богат?

– Нет, всего лишь обеспечен…

– Хм… – Левченко подергал себя за неопрятный ус. – Странно… Не всякий ближайшему родственнику такого адвоката дорогого наймет, а тут просто друг детства… Или не просто?