– Эти пожертвования имели место до гиперинфляции?

– Да, сэр, это были, как говорится, реальные деньги.

– А этот Уэйн Бедфорд – тот же самый преподобный Уэйн, который заправляет «Жемчужными вратами преподобного Уэйна»?

– Он самый.

– Ты хочешь сказать, что преподобный Уэйн принадлежит Райфу?

– Л. Боб Райф владеет контрольным пакетом акций «Жемчужные врата, ассошиэйтед», транснациональной корпорации, которой принадлежит сеть «Жемчужные врата преподобного Уэйна».

– О’кей. Давай покопаемся дальше, – говорит Хиро. Он выглядывает поверх очков, чтобы удостовериться, что Виталий еще и близко не подъехал к месту концерта. Потом снова ныряет в свой офис и возвращается к просмотру скомпилированных Лагосом видеозаписей и газетных заметок.

В те же годы, когда Райф делает пожертвования преподобному Уэйну, его имя все чаще появляется в бизнес-новостях: сперва в местных газетах, а затем и в «Уолт-стрит джорнал» и «Нью-Йорк таймс». Налицо вал пиара – сведения, явно переданные журналистам под видом «просочившихся». Волна пошла после того, как японцы попытались с помощью «клуба старых друзей» вытеснить Райфа со своего рынка телекоммуникаций, и тогда он перекинулся на американскую аудиторию, потратив десять миллионов долларов из собственного кармана, лишь бы убедить Америку, будто все японцы – двуличные интриганы. Триумфальная обложка «Экономиста», после того как японцы наконец сломались и отдали ему рынок оптоволокна у себя в стране и, соответственно, в большей части Восточной Азии.

Наконец, когда стали появляться пространные статьи, посвященные его персоне, Л. Боб Райф дал знать прикормленным журналистам, что желает показаться миру «более человечным». В папке имелась составленная журналистами биография и телепередача, воспевающая Райфа, который купил себе новую яхту, списанную правительством США.

Показано, как Л. Боб Райф, последний монополист в духе XIX века, совещается с дизайнером в капитанской каюте. Каюта и так выглядит неплохо, учитывая, что Райф купил корабль у военно-морских сил, но для него тут не хватает техасского духа. Он желает, чтобы все снесли до переборок и переделали. Затем идут кадры, в которых Райф лавирует своим бычьим телом по узким коридорам и крутому трапу в самое нутро корабля – типичный скучный серо-стальной ландшафт военно-морского флота, который, как заверяет Райф журналиста, он намерен кардинально обновить.

– Давайте я расскажу вам историю. Покупая яхту, Рокфеллер обзавелся небольшим судном, футов семьдесят или вроде того. Небольшим по меркам того времени. А когда его спросили, зачем он купил себе такое жалкое суденышко, он только поглядел на спросившего и спросил: «Кто я, по-вашему, Вандербильдт?» Ха-ха. Ладно-ладно, добро пожаловать на борт моей яхты.

Все это Л. Боб Райф говорит, стоя на огромной открытой платформе-подъемнике, на которой расположились журналист и вся съемочная группа. Платформа поднимается. На заднем плане – Тихий океан. Когда Райф произносит заключительную часть своей реплики, подъемник внезапно оказывается на самом верху, камера поворачивается, и перед зрителем открывается палуба авианосца «Интерпрайз», в прошлом собственности военно-морских сил, а ныне прогулочного кораблика Л. Боба Райфа, победившего и «Системы Обороны Генерала Джима», и «Глобальную Безопасность Адмирала Боба» в яростной схватке на торгах. Тут Л. Боб Райф начинает восхищаться огромными открытыми пространствами полетной палубы, сравнивая ее с некоторыми регионами Техаса. Было бы забавно, продолжает он, засыпать часть палубы землей и разводить тут скот.

Еще один биографический очерк, на сей раз снятый для бизнес-канала, по всей видимости, немного позднее. Снова «Интерпрайз». Капитанская каюта основательно перестроена. Властелин эфира Л. Боб Райф восседает за письменным столом, а ему вощат усы. Нет, их не обрабатывают депилятором, а наоборот, разглаживают и выводят завитки. Трудится над Райфом крохотная азиатка, которая работает так осторожно, что это даже не мешает ему говорить – в основном о его усилиях по расширению его же сети кабельного телевидения через Корею в Китай и о соединении ее с его большой оптоволоконной магистралью, которая тянется через Сибирь и Урал.

– Н-да, сами знаете, работа монополиста никогда не кончается. Не существует такой штуки, как безупречная монополия. Всегда кажется, что последнюю одну десятую процента вам никогда не загрести.

– Но ведь правительство в Корее еще достаточно крепко. У вас, наверное, будут там большие затруднения с правительственными постановлениями.

Л. Боб Райф смеется.

– Знаете, мой любимый вид спорта – смотреть, как правительства со своими постановлениями стремятся угнаться за современным миром. Помните, как разорили «Ма Белл»?

– Вряд ли. – Женщине-репортеру на вид лет двадцать с хвостиком.

– Вы ведь знаете, что это, так?

– Монополия на голосовую связь.

– Верно. Они занимали ту же нишу, что и я. Информационный бизнес. Перемещали телефонные разговоры по крохотным медным проводкам по одному за раз. Правительство их разорило, а я в то же время запускал франшизы кабельного телевидения в тридцати штатах. Ха-ха! Можете в это поверить? Словно они наконец сообразили, как управлять лошадьми, когда уже появились автомобиль и аэроплан.

– Но сеть кабельного телевидения отличается от телефонной сети.

– На той стадии не отличалась, потому что была всего лишь местной сетью. Но как только запустишь местные сети по всему миру, тебе остается только сцепить их друг с другом, и вот тебе пожалуйста – глобальная сеть. Таких же размеров, как телефонная. Только эта сеть переносит информацию в десять тысяч раз быстрее. Она переносит изображения, звук, данные – что угодно.

Голый пиар, получасовая рекламная телепередача с единственной целью: дать Л. Бобу Райфу высказать свое мнение по некоему животрепещущему вопросу. Похоже, часть программистов Л. Боба Райфа – те самые люди, кто запускал ему сети, объединились в профсоюз – для хакеров дело неслыханное – и подали в суд на Райфа, утверждая, что он установил в их домах скрытые устройства аудио- и видеонаблюдения, следит за ними двадцать четыре часа в сутки; подвергал допросу и угрожал тем программистам, которые, по его словам, «избрали неприемлемый образ жизни». К примеру, однажды ночью его программистка и ее муж занимались оральным сексом в собственной спальне; на следующее же утро Райф вызвал сотрудницу в свой кабинет, где назвал потаскухой, содомиткой и приказал очистить стол и убираться. Райфа якобы ославили на весь мир, и это настолько вывело его из себя, что он испытал потребность выбросить на пиар еще пару-тройку миллионов.

«Я торгую информацией, – говорит он льстивому, раболепствующему псевдожурналисту, который „берет у него интервью“. Райф сидит в своем хьюстонском кабинете, и вид у него еще более холеный, чем обычно. – Все телепрограммы, что попадают к потребителям во всем мире, проходят через меня. Большая часть информации, передаваемая в базы данных ЦРК и исходящая из них, проходит через мою сеть. Метавселенная, весь Стрит, существует лишь благодаря сети, которой я владею и которую я контролирую.

Но это означает – если вы хотя бы на минуту прислушаетесь к моим аргументам, – что работающий на меня программист, в руках которого находится эта самая информация, наделен огромной властью. Информация поступает в его мозг. И там остается. Она уходит с ним, когда вечером он приезжает домой. Господи помилуй, она примешивается к его снам! Он говорит об этом с женой. Но, черт побери, у него же нет прав на эту информацию! Руководи я заводом по производству автомобилей, я не мог бы позволить рабочим ездить на машинах домой или брать взаймы инструменты. А ведь именно это мне и приходится делать каждый день в пять часов вечера, когда хакеры по всему миру уходят с работы домой.

Когда в прошлые времена вешали конокрадов, последнее, что делали эти сволочи, – мочились в штаны. Понимаете? Это было окончательным знаком, что они утратили контроль над собственным телом, что они вот-вот умрут. Первая и главная задача любого организма, равно как и организации, – это контролировать собственные сфинктеры. Мы даже этого не делаем. Поэтому мы стараемся усовершенствовать техники менеджмента, чтобы иметь возможность контролировать нашу информацию, где бы она ни находилась. Будь то на наших винчестерах или в головах наших программистов. А теперь хватит говорить. У меня нет больше времени говорить, мне надо думать о конкуренции. Но я горячо надеюсь, что через пять-десять лет подобные проблемы окончательно отойдут в прошлое».