— А Бумтанг? — выпалил я после краткой паузы.
— Бумтанг, — протянул Дашо, массируя спину, — это мои родные края. Там всё по-другому, очень красиво. Высокие горы, свежий воздух…
— А Джакар? — добавил я, озаряясь надеждой.
— М-м, Джакар (Белая птица)… — повторил Дашо с улыбкой.
— Тонгса? — продолжал я.
Молчание.
— Возможно будет попасть в Бумтанг?
Дашо посмотрел на меня также как Паро Пенлоп.
— Давайте начнём с Тхимпху, потом съездите в Паро, а дальше посмотрим…
Я начинал ненавидеть этого проклятого слона, потому что Дашо нравился мне всё больше и больше.
Прежде чем откланяться, я рассказал ему о своих путешествиях в Непал и Мустанг; напомнил, что там тоже не было гостевых бунгало, что я ел овсяную цзампу и она мне понравилась, а в заключение добавил, что я прекрасно себя чувствую в самых некомфортабельных условиях. Более того, я не люблю жить в домах для приезжих. Дашо улыбнулся и пригласил зайти по возвращении из Паро.
Я осведомился, можно ли надеяться повидать короля, но он ответил, что король нездоров. У гьялпо была какая-то сердечная болезнь. «А как же подарки? — подумал я. — Не могли бы в таком случае меня принять Аши Диджи и Аши Чоки?» Дашо выяснит это. Заключив, что больше ничего не добьюсь, я встал и откланялся.
Ну что ж, теперь у меня был друг при дворе, и я был обеспокоен его здоровьем. Падение со слона — вещь серьёзная!
От личного королевского секретаря я был препровождён к тсидпону (верховному счетеводу), иными словами, министру финансов. Он один во всём королевстве мог разрешить серьёзнейшую проблему, как разменять несколько дорожных чеков.
По всему было видно, что я первым ввозил иностранную валюту в Бутан. Да и то верно: мне, «неприглашённому», первому и понадобились деньги в стране, где гостеприимство и презрение были не пустыми словами. Именно тут проходил водораздел между гостями и наглыми пришельцами.
В кабинете у министра под изображением «колеса жизни» стоял маленький сейф, а на рабочем столе рядом с мечом лежала кучка марок — последняя эмиссия, выпущенная иностранной фирмой, которая спекулировала на западной мании филателии. Кому какое дело, что Бутан не входил во Всемирный почтовый союз и что практически во всей стране никто не посылал писем по почте?
С некоторым удивлением я рассмотрел последние серии «шедевров мирового искусства» — цветные репродукции картин Ван-Гога и других западных художников; они были отпечатаны на дивной бумаге и столь рельефно, что видны были мазки. Эти картинки с названием «Бутан» по праву числились среди самых современных и оригинальных марок в мире. К сожалению, мне было сказано, что в Бутане они не продаются…
Сейф был пуст, если не считать маленькой пачки индийских рупий, которую мне дали взамен дорожных чеков. Я узнал от министра, что для Бутана должны в скором времени отпечатать бумажные деньги, но пока местной валютой являлись маленькие никелевые монеты с портретом деда короля на одной стороне и восемью эмблемами буддизма на другой. Хождение имеют также индийские рупии, которые принимают во всех гималайских странах Азии.
Проведя три дня в Тхимпху, я отправился в Паро. Должен признаться, я без сожаления оставил столицу. Во-первых, я рисковал не понравиться кому-нибудь из влиятельных лиц, а это означало участь «персоны нон грата». Лучше уж было поскорее убраться с глаз долой. Во-вторых, меня коробили автомобили, ванны и бензиновые бочки у самого подножия Благословенной Крепости Веры.
По неизвестной для меня причине королева жила отдельно от короля. Своей резиденцией она избрала дворец Паро, расположенный в 50 километрах от Тхимпху.
Итак, я катил в Паро, на сей раз в персональном «джипе». Там в доме для приезжих освободилась комната, а мою спальню в Тхимпху, как намекнул Пасанг, следовало срочно освободить. Поначалу «джип» ехал по дну долины Тхимпху вдоль реки, затем свернул в узкое ущелье, заросшее альпийскими травами, среди которых торчали обломки скал. Через 20 километров ущелье расширилось и вывело нас в долину Паро.
Это, бесспорно, одно из самых романтических мест на свете. С первого взгляда мне показалось, будто я перенёсся в идеализированный мир какого-нибудь романиста англосаксонской школы, живописующего Альпы или средневековое прошлое Британии.
Паро действительно походил на детские иллюстрации к «Кен-терберийским рассказам». Высоко над долиной, на неприступной горе, парила цитадель; вход туда лежал через подъёмный мост, по которому цокали копыта лошадей. Красиво подбоченившиеся всадники неспешно уступали нам дорогу. Всё как в сказке: ручеёк, затенённый плакучими ивами, журчал у подножия крепости; через него был переброшен мостик с караульными чёрно-белыми будками. Перила и столбики были выкрашены в весёленькие розовые, голубые и жёлтые цвета.
Над крепостью был ещё один замок грозного вида, с круглыми башенками, напоминавший по стилю донжон эпохи рыцарских войн. А ниже, как бы пристроившись под сенью крепости, стоял маленький дворец королевы. Это четырёхэтажное строение походило слегка на пагоду, но без малейшего «экзотического» налёта; оно даже не выглядело азиатским. Дворец уместился в излучине реки и был окружён двухрядной оградой. За первой стеной виднелись мощёный двор и тщательно подстриженные апельсиновые деревья.
К дворцу примыкала зелёная лужайка с тенистыми ивами, на ней с двух сторон были возведены маленькие трибуны. Всё вместе было копией ристалища для средневековых турниров. На трибуну поднималась «королева сердца», чтобы взглянуть на состязание придворных лучников, и победитель мог рассчитывать на её милостивую улыбку.
Дворец окружал священный ивовый лес, по которому бежали ручьи, поросшие дикими ирисами. А за лесом виднелась площадка для стрельбы из лука, где мерились искусством деревенские жители. По обе стороны травяного поля были сделаны земляные насыпи, куда втыкались неудачно посланные стрелы. А вон и мишени — деревянные щиты с нарисованными голубыми кругами.
По склонам долины спускались террасы бледно-зелёных посадок, сверкали на солнце рисовые поля. Там и сям группками по четыре-пять домов были рассеяны жилища, словно перенесённые из времён Тюдоров. На фоне потемневших досок белели войлочные прокладки. Все постройки, в том числе и дворец, и мост, были крыты дранкой, прижатой к кровлям крупными камнями.
Кроме них, словно бы для оживления пейзажа, который, право слово, не нуждался в приукрашивании, в долине были воздвигнуты квадратные памятники всеблагому Будде. От крыш домов струился дымок. Лошади под широкими сёдлами лёгкой иноходью бежали по тропинкам между ивами.
По другую сторону долины, на заросших соснами склонах, проглядывали белые монастыри, но они тонули в тени высоких гор, увенчанных сверкающими снежными шапками. Там уже была граница с Тибетом. Единственную «Экзотическую» ноту вносили молитвенные флаги, поставленные повсюду букетами или рядами, словно большущие белые перья, трепетавшие на ветру.
Лучники в ярких халатах, монахи в красных пеплумах и детишки в разрисованных одежонках сновали в разных направлениях: по висячему мосту, из крепости и в крепость, вокруг чортенов, по берегу реки, по тропинкам и по лужайке, где паслись лошади и скот.
Я медленно шёл по зачарованной долине к гостевому домику.
— Королева вас не приглашала, — этой уже слышанной не однажды фразой меня встретил служитель, когда я назвал своё имя; в глазах у него читалось неодобрение.
Убедившись, что я не могу предъявить никаких верительных грамот, он отвёл мне неприбранную комнату в ветхом бунгало. Позже я увидел, что он тоже живёт там. Таким образом, я был низведён в ранг слуг.
Размышляя в тот вечер над странным приёмом, который оказали мне бутанцы всех слоёв общества, я, кажется, начал понимать механизм, регулирующий их отношение к иностранцам.
Всё и вся в Бутане зависят от короля. Подданные принадлежат ему в буквальном смысле слова. Их существование и место в жизни подчинены степени близости к королю. Природа этих отношений чётко обусловлена рангом каждого бутанца. Этот — секретарь короля или королевы. Тот — служитель королевского бунгало, или исполнитель его законов, или пастух его коней, или работник на его полях. Социальное положение и взаимоотношения людей регулируются тем, на какой ступени официальной лестницы находится человек.
