Обычно горы подавляют. Они закрывают солнце и приближают горизонт. Верхогорье Гималаев — счастливое исключение из общего правила. Воздух здесь так сух и прозрачен, что горы видны за сто пятьдесят километров. Земля шарообразна, и далёкие вершины почти скрываются за горизонтом, но самые пики их видны. И создаётся впечатление, что окружающий мир уходит под землю, а ты стоишь на крыше мира и видишь вокруг себя проваливающиеся в бездну пики. На высоте Рингдома высочайшие пики казались ниже меня, думаю, что этот горный пейзаж не имел себе равных в мире по грандиозности простора.
Почти полное отсутствие деревьев затрудняло оценку расстояния. Из своей палатки я не мог определить, как далеко лежит монастырь — в одном, десяти или пятнадцати километрах. Воздух был так чист и прозрачен, что я различал не только силуэты людей, но и цвет их одежды на расстоянии многих километров. Северная сторона Гималаев, напоминающая поверхность Луны, отбрасывает чёрные, как сажа, тени. Это явление вызвано не столько высоким содержанием ультрафиолетовых лучей, сколько полным отсутствием в воздухе водяных паров. Воздух так сух, что, если паче чаяния начинается дождь, капли испаряются, не коснувшись земли. В Ладакхе дождей не бывает иногда по нескольку лет кряду.
Перед тем как уйти в горы за лошадьми, Нордруп сказал мне, что в монастыре Рингдом должна состояться важная религиозная церемония. Я решил посмотреть, как она проходит.
Монастырь Рингдом и две близлежащие деревеньки имеют необычный статут. Монастырь подчиняется не властям Заскара и Ладакха, а главе ламаистского монастыря Ламайуру, что в Ладакхе. Этот самый древний в районе монастырь расположен на полпути между Каргилем и Лехом. Ламайуру находится недалеко от Рингдома — их разделяют всего два высокогорных перевала. Однако жители некоторых заскарских деревень по традиции посылают мальчиков учиться в монастырь Рингдом, а не в Ламайуру.
Считая себя умнее других, я решил отправиться в монастырь кратчайшим путём, напрямик, но не учёл, что высокие травы скрывают топи… Вскоре я утонул по колено в грязи, и мне пришлось выбираться на тропу, которая огибала равнину.
По пути меня нагнал длинный караван торговцев-балти в рваных одеждах; затем рядом со мной оказался небольшой караван под предводительством заскарского крестьянина в изящном бордовом платье. Его сопровождала жена, увешанная бирюзой, серебряными подвесками, браслетами и кольцами.
На полпути протекала неглубокая речка, и я пересёк её на спине пони — меня посадил к себе один из паломников. Яростное высокогорное солнце уже успело сильно опалить кожу моего лица, хотя я наложил на неё густой слой защитного крема. Когда добрался до монастыря, то был в полном изнеможении и еле вскарабкался по крутой петляющей тропке до ступенек, ведущих к величественному порталу с тяжёлыми деревянными воротами.
Миновав портал, оказался в мощёном дворике, где резвились детишки — они играли с двумя осликами размером не более немецкой овчарки. Головы ребятишек венчали шапки из красновато-оранжевой шерсти, к которым иногда были пришиты кусочки бирюзы или прикреплены цветы. Девочки, как и их матери, носили ниспадающие до земли платья из грубой шерсти неопределённого цвета. Из-под платья виднелись яркие шёлковые блузы с широкими рукавами. Длинные праздничные одеяния со стоячим воротничком мальчиков были уменьшенной копией отцовских одежд. Они были изготовлены из некрашеной ворсистой шерсти, а иногда имели бордовый цвет. Талию перехватывал широкий красный пояс.
Пройдя ещё через одну дверь, я очутился в другом, более просторном дворе, в центре которого высился чхортен и древко с молитвенными флажками. Чхортены — это своего рода буддийские памятники в виде небольшой полусферы, которые встречаются в Гималаях и на Тибете повсеместно. Они напоминают древние индийские надгробия, но редко служат могильными памятниками, лишь иногда в них хранится прах «святых». Четырёхугольное основание чхортена олицетворяет Землю, круглая средняя часть, или купол, — воду, шпиль — огонь, а венец в форме зонтика — эмблема ветра (воздуха). Таким образом, в чхортене представлены четыре стихии, из которых, по буддийским верованиям, слагается вселенная.
Второй двор кишел паломниками. Женщины выглядели особенно нарядными — яркие, расшитые серебром плащи, а на голове кожаные ленты, украшенные кусками бирюзы. Некоторые из этих камней были крупные, размером с мою ладонь. Увидев столь богатую выставку драгоценных камней, я решил, что их добывают в копях где-то поблизости, но позже мне сказали, что камни привозят из Тибета. Они не обрабатываются и походят на гальку. Хотя они менее ценны, чем гладкая синевато-зелёная афганская бирюза, тибетские камни тоже прекрасны.
Причёски женщин были такими же, как и в Ладакхе, но они достойны особого описания за их оригинальность и красоту. Женщины заплетают волосы во множество косичек (иногда до священного числа сто восемь). Затем укладывают их по обе стороны головы. Под четыре косички на уровне висков подкладываются два куска чёрного каракуля, вырезанного в форме вислых собачьих ушей. Это странное украшение придаёт женщинам необычный вид. Затем на голову накладывается ото лба до середины спины полоса кожи от десяти до двадцати сантиметров шириной, к которой сверху пришита ярко-красная ткань. К этой полосе крепятся рядами бирюзины, размер которых уменьшается ото лба назад. Если женщина богата, камней много, и они весьма крупны. Если же она бедна, то бирюзины помельче и могут быть заменены бисером цвета бирюзы и кусками коралла. Иногда к ленте пришиваются небольшие серебряные коробочки, служащие амулетами.
Эта тщательно разработанная причёска — перак — дополняется ювелирными изделиями: тяжёлыми серебряными серьгами с бирюзой и колье из массивного серебра. Некоторые женщины носят на груди золотые или серебряные чётки — круглые или прямоугольные пенальчики, в которых находятся священные статуэтки, тексты молитв или шёлковые шнурки, освящённые ламой. Бирюзовая мозаика причёсок придаёт облику женщин нечто рептилье, но, согласно традиции, эти украшения и должны напоминать священную змею.
Я бывал на многих праздниках в Гималаях, но никогда не видел столь нарядно одетую толпу, которая цветником выделялась на фоне пустынной скудости и суровой обнажённости природы.
Узнав, что я владею тибетским языком, монахи пригласили меня в тёмную кухоньку и усадили рядом с настоятелем. Мне предложили чаю, и я протянул свою пхорпа — небольшую деревянную чашечку, с которой гималайцы никогда не расстаются. По обычаю, чашка наполняется три раза подряд. Настоятель был высоким костистым парнем, одетым в сомнительной чистоты красное платье без рукавов. Его необычайная любезность компенсировала скромность стола. Он подробно рассказал мне о монастыре, о монахах, которые раз в году на целый месяц приходят в Рингдом из самых отдалённых горных мест. На равнине вокруг болот монахи держали огромное стадо яков. Но масло в чае было столь отвратительно, что я с трудом пил это пойло.
Местные празднества — Невне — продолжались уже третий день и к вечеру должны были достигнуть своей кульминации — в этот момент в большом дворе монастыря поднимут новые молитвенные флажки. Одновременно паломники получат благословение, и им раздадут священные красные хлебцы из ячменя, украшенные растопленным подкрашенным маслом.
Пока мы беседовали, в слабо освещённую кухню заглядывали любопытные, заинтересовавшиеся иностранцем, владевшим их языком. Я же через открытую дверь наблюдал за кружением толпы около чхортена, за женщинами в ярких платьях.
