Что оказалось очень кстати для него. Дойдя до квартиры, Жермена отперла дверь, намереваясь войти, быстро повернуться и захлопнуть ее перед ним. Но не получилось, потому что Лукас умудрился просунуть в дверном проем эту объемистую сумку.

Жермена бросила на Лукаса выразительный взгляд и повернулась к нему спиной. Ее не удивило, что он последовал за ней и без приглашения вошел в квартиру. Уже в гостиной она услышала, как закрылась дверь. Больше не испытывая к Лукасу дружеских чувств, Жермена дошла до середины ковра и повернулась к нему лицом.

— Ну? — резко проговорила она. Нахал! Гнусный нахал!

Наконец-то он заметил ее ярость. Даже сам немного вышел из себя, как она поняла, когда он произнес скрипучим голосом:

— Я не понимаю, какого черта ты так злишься! Ведь ты не пришла ко мне на свидание!

— Не пришла? — повторила Жермена. Она не могла поверить такому! Он думал, что будет крутить и с ней, и с ее сестрой…

— У нас была назначена встреча, у нас с тобой, — прорычал он — на случай, если она забыла.

Ну, парень, сам напросился!

— Насколько я помню, в этом соглашении было условие! — возмутилась Жермена. — Имелось в виду «если я тебе небезразличен».

Разве она не знала этих слов наизусть? Разве не повторяла, не твердила их всю ночь, когда ждала наступления рассвета?

— Хочешь сказать, что я тебе безразличен? — напряженно спросил Лукас.

— Я всегда знала, что ты сообразительный, — язвительно бросила она.

Ей хотелось, чтобы он ушел. Ее злость утихла, и пришла боль. Лукас смотрел на нее, ничего не говоря, несколько долгих секунд, потом глубоко вздохнул.

— Я не верю тебе.

Гнев, рожденный паникой, что он может увидеть, как сильно она его любит, снова стал ее союзником.

— Мне наплевать, что ты не веришь! — горячо проговорила она.

— Ты хочешь убедить меня, что вчера ночью целовалась со мной — без любви? Хочешь убедить меня, что я совершенно безразличен тебе, и ты, тем не менее, хотела отдать мне то, чего не отдала никому другому?

— Ах-ах, как выспренне!

— Ты отрицаешь это?

Жермена отвернулась.

— Зачем ты приехал? — тупо спросила она — и почувствовала еще большее волнение внутри, чем когда-либо, когда он оказался рядом с ней.

— В основном, потому, что мне очень трудно, очень тяжело сознавать, что я тебе абсолютно безразличен. А еще я здесь потому…

— Не надо, — остановила его Жермена. — Не надо, Лукас. — Она сделала слабый, похожий на рыдание, вдох и в следующее мгновение почувствовала, как он быстро взял ее за плечи. Девушка сердито оттолкнула его. — Я тебя видела! — крикнула она в порыве гнева, когда вновь взыграли эмоции.

— Видела меня? — переспросил Лукас, уловив в голосе Жермены страдание. — Что значит — видела меня?

— Я давно привыкла быть на «вторых ролях», потому что мужчины находят Эдвину лучшим выбором, — ответила Жермена, изо всех сил стараясь сдерживать себя. — Я по глупости подумала… подумала… ах, неважно! Теперь мне вес равно.

Боже мой, она чуть не сказала ему, что подумала, будто он предпочел ее Эдвине. Едва не сказала, что подумала, будто он отличается от других. Едва не сказала, что подумала, будто между ним и ею что-то особенное — между ними двоими!

Жермену обдало жаром. Она отошла от него на шаг, но Лукас схватил ее и на этот раз, когда она хотела оттолкнуть его, не отпустил. Более того, ему надоело, что он не видит ее лица, ее глаз. Несмотря на сопротивление, он начал медленно поворачивать ее, пока, наконец, она не оказалась с ним лицом к лицу.

Его серые глаза несколько секунд всматривались в ее раненые фиалковые глаза, а потом он очень тихо произнес:

— Но мне не все равно, Жермена.

— Какая неприятность! — бросила она в ответ, но то была слабая попытка.

Как возражать ему, как противостоять, если он стоит здесь, в ее комнате, совсем близко, глядя ей в глаза? Видимо, она все еще не оправилась от шока, так неожиданно увидев его в своем доме.

— Так значит, ты видела меня, — протянул Лукас. Он проигнорировал ее выпад и, видимо, принял решение разобраться в том, ради чего он, собственно, и торопился приехать. — И это имеет отношение к твоей сестре, иначе ты не упомянула бы ее… — Лукас замолк, брови у него поднялись, как будто его поразило что-то, о чем он не подумал раньше. — Ах, любовь моя, — огорчился он. — Ты увидела меня в комнате Эдвины сегодня утром!

— Именно так, — холодно ответила Жермена. Как он смеет называть ее своей любовью?

— А почему ты не вошла и…

— Я не до такой степени развратна! — взорвалась, как вулкан, Жермена, стараясь отпихнуть его.

Лукас стиснул ладонями руки Жермены и был не намерен отпускать ее. Более того, казалось, он сам начинал сердиться. Какое нахальство!

— Неужели ты, черт побери, думаешь, что я… Но Жермена ничего не хотела слушать.

— Не надо лицемерить со мной! — гневно прервала она его. — Ты уже приглашал Эдвину остаться в «Хайфилде» сколько она захочет, а потом я вижу, — голос ее с каждой секундой становился все более возмущенным, — вижу тебя в комнате моей сестры, и ты несешь ее к кровати, точно так же, как нес меня в моей спальне вчера вечером… — горячая краска залила ей щеки, — к моей кровати! — Лукас открыл рот, но к этому моменту Жермена слишком распалилась и не дала ему вымолвить ни слова. — И мы оба знаем, что могло бы произойти вчера, если бы где-то не хлопнула дверь и ты бы вдруг не осознал, что совсем рядом находится более опытная, более волнующая женщина…

— Как ты смеешь даже думать такое обо мне? — взревел Лукас — только так он смог вставить слово Ладони Лукаса впились в ее руки, как дьявольские зубы. — Я знал, что ты другая, знал, что ты…

Жермена никогда не видела его в такой ярости. Ей не терпелось услышать продолжение.

Лукас сделал глубокий вдох — и только тогда, все еще держа ее перед собой, осознал, как давил ей на руки. Потом он еще раз сделал глубокий, сдерживающий вдох и, глядя ей в глаза, заметил более спокойным тоном:

— Я ушел вчера вечером только потому, что для тебя занятие любовью в первый раз должно быть совсем особенным. — У нее вспыхнуло лицо, а на его губах появился намек на улыбку. — Я не хотел торопить тебя… Я мечтал быть наедине с тобой, и чтобы никто нам не мешал. Потом хлопнула та дверь, наступила пауза, и я подумал, что если вы с сестрой такие же, как мы с братом, то Эдвина может влететь в твою спальню в любую секунду — и даже не постучать. Вдруг мой дом оказался полон людей, и я…

Жермена почувствовала, что из-за этого разговора об их несостоявшемся занятии любовью она сделалась слабой и бесхарактерной и теперь готова поверить каждому его коварному слову.

— Неудивительно, что в нем столько людей — ты сам всех наприглашал! — выпалила она.

Лукас не желал, чтобы его снова перебивали; Жермена поняла это по его стиснутым губам. Но, будучи уверенной, что он пошлет ее к черту и снова побежит к Эдвине, она очень удивилась, что Лукас продолжает стоять на своем:

— Да, я действительно пригласил твою сестру остаться в «Хайфилде» еще на несколько дней… — Жермена попыталась высвободиться, но он, крепко держа ее, упрямо продолжал: — Но я пригласил ее провести Рождество по той причине, что…

— Мне незачем слушать дурацкие подробности! — презрительно прервала его Жермена.

На его скулах заиграли желваки.

— Ты вес равно выслушаешь, — резко сказал Лукас. — Клянусь, я впервые встречаю такую женщину! — пробормотал он сквозь зубы.

— Можешь попрощаться в любую минуту!

— Замолчи и слушай. — И прежде чем Жермена смогла ознакомить его со своими ядовитыми возражениями, он продолжил: — Не хочу быть грубым, но, поверь, я достаточно натерпелся от твоей сестры до того…

— Очень похоже!

Лукас посмотрел на нее убийственным взглядом, но, исполненный такой же решимости все сказать Жермене, как и она категорически не желала молчать, он продолжал настаивать:

— Мне пришлось выносить ее по одной-единственной причине: я заверил Эша, что мой дом — его дом, пока он подыщет и купит себе что-нибудь подходящее. Я не хотел отталкивать его, указав Эдвине на дверь. В первые дни их отношения были серьезными — насколько я знаю, он планировал сделать ее моей невесткой, а я очень люблю Эша и ценю его выбор. Поэтому мог бы смириться и с Эдвиной, если нужно.