Вадим мог оставаться спокойным в смысле собственной безопасности, поскольку знал, что за дверьми клубного зала выставлены усиленные посты охраны, а обе боковые двери уже давно замурованы за своей полной ненадобностью. Сейчас его серьезно заботило то, что сотворить с этой горе-садисткой, доставившей ему совершенно излишнее унижение, в последней фазе которого он, пожалуй, даже при самом пристальном рассмотрении вряд ли когда-нибудь усмотрит ферменты собственного удовлетворения. До вынесения окончательного приговора он запер неудачницу в гримерной, где, собственно, она и поставила неуклюжую точку в своей судьбе. Наверное, самое правильное будет убить эту дуреху и уничтожить все следы ее пребывания. Что делать, за последние годы ему не один раз пришлось подобным образом распорядиться чужой жизнью, — такое нынче время!

Сидеромов подошел к гримерной и взглянул на млевшее в полумраке дверное окно. За его стеклами угадывалось настороженное лицо его юной гостьи. Вадим строго посмотрел на озорницу, которую, в общем-то, уже простил, и даже подумывал, не продолжить ли с ней столь бездарно прерванный сеанс, как вдруг различил на сцене какое-то движение и озабоченно направился в зал. Он быстро прошел к своему директорскому столу, установленному между боковыми дверьми, включил прожектор и направил жирную струю электрического света в сторону сцены. Под прицелом луча оказалась чья-то спина.

— Загубин? — раздраженно прозвучал из-за фонаря высокий голос Вадима Ананьевича. — Нестор Валерьевич?

— Не-а, не Загубин! — компанейским и, кажется, даже знакомым мужским голосом ответила «спина».

— Острогов? — Сидеромов взял еще более высокую тональность, все еще храня надежду на опознание приближенных к нему людей. — Тимур Асбестович?

— И не Острогов. — Человек повернулся, предъявив совершенно незнакомое Вадиму одутловатое лицо с круглыми, будто по-детски удивленными глазами. — Не угадали, Вадим Ананьевич!

— Кто вас сюда пустил? — Сидеромов допустил гневные интонации и решительно шагнул в сторону сцены. — Я же приказал: никого сюда не пускать! Никого и никогда, пока я сам не позволю! Черт знает что, свиньи, скоты, гнать их всех надо!

— Темно тут у вас, — довольно обыденно сообщил гость и развязно двинулся навстречу директору. — Электрика вызывали? У вас тут, видать, с проводочкой нелады.

— Какие нелады? Какая проводочка? — Вадим оторопело наблюдал, как мужчина спускается по ступенькам. В левой руке он держал чемодан, который, возможно, действительно был атрибутом настоящего электрика, да и сам этот олух тоже, скорее всего, вполне мог числиться на заводе электриком, — разве их всех тут упомнишь, да еще при такой текучке кадров?! — А ты кто, вообще? Откуда ты здесь взялся?! Почему тебя не остановили у дверей? Почему мне не сообщили? Там что, никого не было?

— Почему никого не было? Кто-то, наверное, был. Но с каждым ведь можно договориться. Главное-то — по-человечески, правильно? К людям подход нужен! — Пришелец приветливо улыбался, позволив массивному подбородку оттянуть нижнюю губу, обнажившую заполненную слюной полость. — Я тот, кто говорит: да будет свет!

— Сколько же вас тут, умников, шастает?! — безнадежно воскликнул директор, останавливаясь где-то метрах в трех от мужчины в синей спецовке и утепленного сверху черным ватником. — Кто тебе деньги платит?

— Платит тот, кто заказывает. — Гость продолжал подступать и неловко протягивать правую руку. — Сейчас пробочки посмотрим, может быть, все и обойдется?

«Хочет схватить, толкнуть?» — предположил Сидеромов и приготовился к обороне. У него с давних пор почему-то очень прочно запечатлелось одно манерное движение киногероев, которые молниеносно выхватывают пистолет и всовывают добытое оружие в ухо или ноздрю своего дерзкого собеседника. Вадим бессчетное число раз репетировал этот классный финт со своим газовым пистолетом. Сейчас, по его догадке, как раз и настало время применять боевой навык на практике. Он резко отпрыгнул в сторону и действительно блестяще исполнил свой излюбленный маневр, уткнув пахнущее железом дуло в небритую щеку оцепеневшего незнакомца.

— Что ты мелешь? — Сидеромов вдавливал оружие в податливую кожу и представлял, что окончанием его ствола, наверное, можно нарезать тесто, хотя для чего могут потребоваться столь мелкие кусочки? А еще, пожалуй, можно выбивать прокладки для каких-то, скажем, хозяйственных нужд. — Ты кого хочешь обмануть, скотина?!

— Какой он у вас холодный! — Назвавшийся электриком с иронией, как показалось Сидеромову, скосился на ствол. — Он у вас что, взаправду заряжен?

— Заряжен, заряжен! Хочешь проверить? Смотри, тогда ты сам таким же холодным станешь! — Вадим повторял, возможно, уже слышанные и весьма банальные, но вполне правильные фразы, пытаясь угадать, сообразит ли работяга, или кто он там есть, что ему угрожают всего лишь газовиком? — На дурака работаешь, дилетант!

— Сами-то не задохнетесь? — Мужчина произнес это уже с откровенной издевкой и, мало того, позволил себе еще дерзко улыбнуться. — Ну лицо мне опалит, глаз и тот вряд ли выжжет. А чего ради? Я же сюда работать пришел!

— Сейчас мы к охране выйдем, а там и проверим, что тут у тебя за работа такая? Иди за мной и не дергайся! — Директор крепко держал гостя левой рукой за правый локоть, а дуло своего не очень надежного в эксплуатации оружия переместил к выкатившемуся на него глазу. — Шевельнешься — пеняй на себя!

Они двинулись к входным дверям и через несколько шагов оказались вынуждены покинуть зону, освещенную прожектором. Сидеромова утешало то, что их дальнейший путь озаряют предусмотрительно зажженные им массивные свечи. Сейчас он очень жалел о том, что не запасся, вопреки советам того же Загубина или Острогова, каким-нибудь огнестрельным оружием, пусть даже дамским пистолетом.

— А вы курочком-то быстро щелкаете? — спросил гость. Перед директором играли отражениями свечей его наглые глаза. В этих глазах Вадим Ананьевич рассмотрел то, что этот человек или собирается что-то ему причинить, или уже что-то успел сделать. Особенно остро Сидеромов ощутил это, когда пришелец немного осел в его руках, возможно слегка запнувшись о покрытия пола, и несколько небрежно выдохнул: — Оп-паньки!

«Наверное, это чушь, — подумал Вадим. — Ничего не случилось, да ничего дурного просто и не может со мной произойти сейчас, в этот момент, когда я тычу газовиком в эту бездарную физиономию».

Вначале Сидеромову показалось, что в его животе где-то справа образовалась льдина, и она, соприкасаясь с внутренностями, начинает их неприятно жечь. Вдруг эта льдина превратилась в электрическую боль.

«Ах вот почему электрик! — догадался Вадим и увидел, как человек в спецовке плавно, медленно, микроскопическими движениями, словно в кошмарном сне, отступает и, кажется, с благодушной, родственной улыбкой показывает ему какой-то предмет, зажатый в его руке. — Что же это? Отвертка. Как все просто!» Господи, но до чего это теперь уже не важно, что он ему действительно что-то причинил, пусть это даже и называется — убил! Он же так мило улыбается, а Вадим ему уже все простил, простил, о господи! «А почему же он не стрелял? А зачем?»

Сидеромов зажал рукой проткнутую часть своего переставшего быть послушным тела и встал на колени. Он испытывал радостное облегчение оттого, что это тело перестает быть его собственностью. Сейчас он находился где-то посередине между этой навсегда покидаемой им оболочкой и каким-то иным измерением, о котором никогда не догадывался, но которое — как странно! — стал вдруг вспоминать. Он действительно когда-то знал его, но что это было? Сможет ли он все правильно вспомнить?..

— Баиньки, дядя Вадик! — произнес Никандр, нащупал в кармане пластмассовый передатчик, размером со спичечный коробок, и нажал на кнопку.

Он перешагнул тело директора и собрался действовать дальше по оговоренному им с Игорем Кумировым плану, как вдруг двери в зал распахнулись.

— Стой! Стрелять буду! — раздался отчаянный вопль Рамиза. — Бросай оружие!