Девушка подошла к своим вещам и достала визитку, которую перед началом сеанса размашисто вручил ей гостеприимный хозяин. «Сидеромов Вадим Ананьевич, генеральный директор…» О господи! Так это тот самый Вадик, конкурент ее отца! Вот так вляпалась! Вот так подхалтурила в садомазохистском жанре! Да, живой ей отсюда, пожалуй, и не выбраться!

— Я тебе так скажу: убийство — это поступок, для него нужна воля, и трудно его совершить бывает только в первый раз. Это как любая победа, она дается по-разному, но к ней надо стремиться. — Супертяжеловес из команды клоповцев, известный в городе и даже за его пределами под кличкой Мастино, налил себе еще водки и машинально, не спрашивая мнения соучастника трапезы, наполнил ему рюмку. — А после первого убийства, дальше уже — никакого мандража и никаких заморочек: аванс получил и — вперед! Давай, корень, за удачу!

— У матросов нет вопросов! Говорят, в жизни нужно попробовать все, ну… почти все. Что ж, раз нам это дело назначили — попробуем выполнить и не обосраться по-жидкому, как с Сашкой Кумировым. Я бы ему, парашнику, за эти финты по голове надавал! Ладно, поехали! — Альбинос по кличке Буль уступал своему напарнику килограммов тридцать в весе, но «в деле», как говорили ценители боев без правил, ничуть не уступал Мастино, в основном благодаря своей неукротимой агрессивности. Он чокнулся с возникшей перед его глазами стопкой и втянул в себя спиртное. Лицо его изменило бело-розовый цвет на красно-синий. Закусив соленым огурцом из егерского салата, Буль отер салфеткой влажные губы. — Я хочу у тебя вот что спросить: ты сам кого-нибудь убил?

— Это вопрос некорректный. — Щеки Мастино поползли вверх, возле глаз собрались рельефные морщинки, отчего кожа в этих местах стала похожа на вельвет в крупный рубчик, уголки губ приподнялись, подбородок усеяли мелкие бугорки, отчего он стал похож на очень крупную земляничину, лоб сморщился и покрылся блестками пота. Запахло. Мастино засмеялся, колыхаясь всеми своими ста тридцатью килограммами. — Тебе на него… — Хохот мешал бойцу продолжить. — Тебе на него никто и никогда однозначно не ответит. Ты бы к кому-нибудь из авторитетов так подошел и спросил: скажите, дядечка, а вы сколько народу замочили? Ага, вот он тебе и ответит! А я посмотрю! — Мастино снова затрясся.

— Ну а как можно ответить, если тебя вполне конкретно спрашивают: убивал или нет? Да или нет, правильно? Или что: забыл, убивал или нет, или забыл сколько? — Круглые сине-молочные глаза Буля от травм головы на ринге и в быту разошлись в стороны. Благодаря этому он напоминал несмышленого, несколько удивленного щенка или насупившегося теленка. — Мне кажется, здесь все может быть только однозначно.

— Да ну! Не в этом же дело! Какой ты простой, Буль! — Мастино выудил из вазочки салфетку и прижал ее к своему вспотевшему лбу. Сквозь тонкую бумагу тотчас проступили жирные пятна. — Ты лучше думай о том, как все грамотно сделать.

— А с чем мы пойдем? — Буль вооружился вилкой и ножом и начал резать сочное мясо, из которого от его усилий выступила густая кровь. — Тебе-то сказали?

— Не только сказали, но и показали и даже дали в руках подержать. — Мастино собрался снять салфетку, но она от его движения расползлась, и ему пришлось тереть свой лоб, чтобы избавить его от бумаги. — С обрезами пойдем, как в лихую годину!

— Не понял. — Буль недоверчиво направил на друга правый глаз, левый же плавно отплыл в сторону. — Это не слишком круто?

— Не слишком! Повторяю: с обрезами. — Пальцы Мастино быстрыми движениями катали бумагу и отщелкивали ее в стороны. — Берешь, скажем, дробовик, пилишь приклад, ствол, — по концовке получается обрез.

— Да знаю я, что такое «обрез»! Я-то думал, ты мне про что другое толкуешь! — повысил голос Буль. — А чего с обрезами-то? Что мы, зелеными братьями заделались? Или у пацанов в этот кон с мушкетами напряженка?

С мушкетами пока все в ажуре, только нам надо это кино так представить, будто сельская шпана нашего клиента приговорила. — Мастино оглядел свои руки и, убедившись, что на них больше не видно клочков салфетки, взял бутерброд с красной икрой. — У них там все уже разработано, как им надо: мы-то с тобой только исполнители чужой воли, так ведь?

— Так. А за что его? — Буль энергично жевал мясо, причмокивал и даже прикрывал глаза. — Классный харч!

— Ресторанная еда! — понимающе закивал Мастино, приканчивая бутерброд. — А я, думаешь, их спрашивал?! У нас любопытство знаешь на каком месте?

— Знаю. Значит, все ясно! — заключил Буль, словно подобный ответ мог ему действительно что-то разъяснить. — А кто он?

— Да какой-то старикан, — небрежно ответил Мастино. — А тебе-то не все ли равно? Баксами максают, что еще надо?

— Да, в общем-то, ничего. — Буль отложил приборы и осмотрел стол в поисках дальнейшей еды. — А ружья уже у нас?

— Да, в номере. Как позвонят, забираем, прыгаем в точило — и на работу. — Мастино налил себе минеральной воды и поднес стакан ко рту. — С одного ствола — в грудь, со второго — в голову. Запомнишь? Только напротив меня не становись!

— Ты меня за кого держишь? — улыбнулся Буль.

— Ладно, знаю, что ты умен. А ты не промахнешься? — Мастино сделал несколько быстрых глотков и вновь приготовился к беззаботному смеху.

— Балбес ты, Мастино, мне же куда удобней целиться, чем такому соколу, как ты! — скосил на партнера левый глаз Буль. — Мне второй глаз не мешает: я им, может быть, следующую цель отслеживаю!

— Вот именно, может быть! Ну давай-давай, отслеживай! — засмеялся Мастино. — Ты, брат, главное меня за вторую цель не сочти!

— А если мы его грохнем, нас потом не оприходуют? — Буль пододвинул к себе блюдо с оставшимся рыбным салатом и вновь вооружился вилкой. — Мне сказывали, что как дело сделано, так и исполнителя убирают.

— Это зависит от твоего уровня. Есть люди, которые по многу лет работают, и на них никто не посягает. — Мастино взял свою порцию экзотических фруктов в ликере. — Грамотно работаешь — дольше живешь! А если ты сам дров нарубишь или наследишь, на кого, скажи по совести, тогда пенять? Исчезай на пару лет, — авось про тебя забудут или уже тех, кому ты карты сбил, уберут. Здесь, парень, такой расклад! Нового ничего не предложишь!

— А нас в академию не законопатят? — Буль заметил движение на ресторанной сцене и повернулся туда правой щекой. — Такой финиш тоже, согласись, будет не в тему: первая мокруха — и сразу на нары!

— На это я могу тебе ответить только то, что сам от пацанов слышал: если ты чего-то стоишь, тебя откупят! А если нет, тогда это только твои проблемы. Сам лохонулся — сам выкручивайся. — Мастино пытался выловить из вазочки половинку персика, но она настойчиво соскальзывала с его ложки. — Кстати, сейчас что в тюрьме, что в зоне главный козырь — бабки! Ну почти главный, если за тобой ничего такого нет, за что сами пацаны тебя вправе осудить. Будет у тебя с воли подогрев — будешь жить как человек; нет — тогда это дело случая. А насчет срока не беспокойся! Ну дадут тебе десятку, вышку-то по нашей теме отменили! А братва тебя через месяц выкупит! Или на твое место кого-нибудь упакуют, а мы с тобой будем где-нибудь в Праге сидеть, чешское пиво сосать и пражскими колбасками закусывать, — вечный кайф, да и только!

На эстраде появилась группа музыкантов. Зазвучала музыка. Обозначились первые танцующие фигуры. Раздалось кроткое пение мобильного телефона. Мастино взял трубку и ответственно свел густые, колющие пространство брови. Из-за грохота дискотеки Буль не слышал, о чем говорит его напарник, но догадался, что речь идет об их сегодняшнем задании. Мастино закивал, словно те, что находились по другую сторону телефонной связи, могли сейчас наблюдать за его поведением и по достоинству оценить выказанное усердие.

— Поканали, брат! — Мастино сунул трубку в карман пиджака, взял со стула длиннополое пальто и встал со стула. — Труба зовет!

— Может, еще по полташке на счастье? — неуверенно предложил Буль. — Налить?