По правде говоря, через некоторое время после устройства в фирму Уздечкин и сам стал подвергаться опасности стать жертвой непонятного ему приветствия. В какой-то момент, очевидно признав его своим, бойцы норовили при встрече направить свое лицо на встречу с его щекой, чтобы, прильнув, как бы взаимно заземлиться и продолжать общение на некоторой общей частоте.

— Так мы чего, пустые поедем? — Дмитрий Таранов, по вполне естественной кличке Таран, довольно бестолково развел карикатурно короткими по сравнению с его крупным, отяжелевшим телом руками. Во время откровенных застолий он объяснял свою неестественную полноту отвратительным рационом в Таджикистане, где Дмитрий провел срочную службу. Кличка возникла также и благодаря слухам об отменной бойцовской подготовке Тарана, обретенной им за счет многолетнего увлечения борьбой дзюдо, которую минувшей ночью Еремей, несмотря на ослепительную победу, успел испытать на своем назойливо ноющем теле. — За какие гробовые и льготы членам семей погибших и поневоле опущенных нам энтот праздник?

Могу вам посоветовать одолжить волыну у Нашатыря, — с постоянной, словно замороженной или окаменевшей, улыбкой отнесся к озадаченному Таранову Марк Клептонян, отзывавшийся на прозвище Сэнсэй, связанное с его приверженностью карате и продолжительной тренерской практикой. Среди сформированной бригады Марк выглядел по-детски мелким, поскольку имел рост метра полтора. Голова же Клептоняна могла стать вполне пропорциональной деталью для двухметрового гиганта. Вынужденная же оставаться принадлежностью Сэнсэя, голова имела более самостоятельный вид, чем сам носитель, и вызывала у окружающих ощутимое уважение и сочувствие. — Или вы думаете, она ему может сегодня понадобиться?

Последняя фраза вызвала короткий, словно выстрелы, смягченные глушителем, смех с разных сторон собрания. Жильцы наполовину расселенного древнего флигеля, зажатого на набережной реки Карповки с двух сторон двумя стеклобетонными образцами современной архитектуры, тревожно выглядывали сквозь загаженные голубями стекла. Возможно, они с тревогой гадали, не по поводу ли их эвакуации в ближайшие пригороды хохочут парни с повадками лесных хищников и глазами западных киноубийц?

— Парни, вы… это… простите меня, внедряйтесь в мафиозные структуры. Ну… там… в налоговую полицию, таможенную службу, правительство. — Еремей изобразил Нестора, и смех усилился, обретя подобие нервозной дроби града по жестяным оконным карнизам. Лица жильцов отдалились от окон, помутнели и вовсе растаяли. — Начнете, простите меня, самостоятельную разработку, а потом придем мы, то есть профессионалы, кадровые офицеры разваленных демократами структур.

Во дворе раздалось рычание двигателя, и в арку въехала вороненая «тридцать первая» генерального директора, Тимура Асбестовича Острогова, снискавшего кличку Бакс за свое пристрастие к этому слову, а особенно самому предмету.

Ребята снизили уровень смеха и расступились, дабы уменьшить риск оказаться заляпанными грязью, выброшенной из-под колес набирающего" скорость «ГАЗа». Такая уж любопытная манера имелась у Бакса: разогнаться перед близкой парковкой и резко тормознуть, чтобы машину, как он сам отмечал, «аж зашатало».

Машина надрывно всхлипнула, поконвульсировала и затихла. Охранники с аккуратными улыбками посмотрели на знаменитую эмблему ООО «Девять миллиметров», запечатленную на передних дверях машины. Эта картинка уже лет пять как стала привычной и по-своему родной для петербуржцев. Черным цветом было выведено название частного охранного предприятия и его реквизиты, а желтым пуля, расположенная снизу вверх слева направо капсюлем к зрителю.

Горожане, завидев машины с «золотой», как они выражались, пулей на дверях, старались сделать вид, что ничего не заметили, дабы, согласно древнему поверью, не навлекать на себя лихую беду. Люди, которые не особо доверяли суевериям или же вовсе не принимали их в расчет, надеялись успеть укрыться за курсирующим мимо транспортом или просто переждать автомобили с изображением гигантской пули в ближайшей доступной парадной.

Для определенных, не всеми в равной степени почитаемых слоев общества, а именно питерского криминалитета, эмблема фирмы «Девять миллиметров» стала, кажется, своеобразным сигналом к действию. Так, эти не всегда гуманные по общепринятым меркам, люди объявили настоящую охоту на инкассаторский транспорт ООО «Девять миллиметров». Причем ни разу не случилось, чтобы ограбление оказалось сорванным.

Похожая картина наблюдалась и в магазинах, где на дверях появлялась самоклеящаяся этикетка с эмблемой «Девять миллиметров». Налеты на эти заведения успешно совершались тотчас после заключения договора об охране.

— Мы знаем, что наша эмблема стала таким же символом Санкт-Петербурга, как Петропавловская крепость, Ростральные колонны или кораблик на шпиле Адмиралтейства, — признавался шеф «Девяти миллиметров» в бесчисленных интервью, которые он давал, а злые языки цинично утверждали — покупал во многих СМИ.

Подчиненные Бакса привыкли видеть его представительное лицо на газетных и журнальных полосах, слышать его хрипловатый голос по радио и просматривать сюжеты про своего шефа в популярных телепрограммах. «Он с Москвой дружит, вот его и светят, чтобы при случае на какой-нибудь пост запихнуть!» — уверенно сообщали одни. «Да ему уже ничего не нужно! Он за эти годы столько нахапал, что для него главное — пожить для себя, а о другом у него голова не болит!» — со знанием дела утверждали другие. «Вы вначале сообразите, для чего наша контора создана? — озадачивали собеседников третьи. — Кто барыг и депутатов одного за другим хлопает? Хоть одного исполнителя нашли? То-то и оно! А вы, наверное, и не в курсе, что в нашей конторе числятся ребятишки, которых никто и никогда не видит? Вот и думайте сами: зачем все эти репортажи? Что, не доходит? А до того, кому надо, все доходит!»

Второй особо значимой для сотрудников ООО «Девять миллиметров» оригинальной чертой в поведении Тимура Асбестовича являлась манера обращения с входными дверьми. Если оная открывалась изнутри, а Острогов шел к выходу, то не везло тем, кто оказывался снаружи: директор каждый раз распахивал ее с все большей стремительностью.

Поначалу под удары дверей попадали многие несчастливцы, потом сотрудники стали осторожнее, но со сладостным замиранием следили за теми, кто мог подвергнуться атаке впервые.

Прошедшие подобное посвящение отделывались разной степенью урона — от испуга до болезненных ушибов и даже переломов, в основном носа. Перенесших последнее называли «боксерами», а исходя из того, что сам Острогов слыл когда-то отменным бойцом, относили их к его избранным ученикам.

Не меньшую опасность для окружающих представлял и акт закрытия дверей. Тимур совершал это, не глядя назад и совершенно не имея в виду, что за его узловатой спиной в данный момент способен кто-то очутиться. При этих вариантах мало предусмотрительные люди рисковали пальцами, которые от жесткого прессования дверью имели досадное свойство ломаться.

Лица с покалеченными пальцами, в подавляющем большинстве мизинцами, также причислялись к последователям Острогова, поскольку у него самого кокетливо оттопыривались оба мизинца, что особенно умиляло зрителей в те моменты, когда Тимур Асбестович держал в руке чашку со своим излюбленным напитком — суматранским кофе.

Если казусы с дверьми окружение могло воспринимать как темперамент и рассеянность своего озабоченного процветанием фирмы шефа, то существовал еще один тест на выживание в ООО «Девять миллиметров», который Уздечкин окрестил «обязательной программой Бакса». Его составляла личная проверка Остроговым готовности личного состава полностью подвластного ему охранного предприятия. Тимур ставил перед собой первого попавшегося ему подчиненного и, по-родственному щурясь, спрашивал: «Чем буду бить?»

— Рукой, — отвечал испытуемый.

— Имеется в виду, — совсем уж по-отечески улыбался директор. И добавлял: — А каким местом?

— Кулаком! — догадывался боец и позволял себе ответную улыбку.