Судьбы. Рассказы.
Он не нищенствовал, а продавал иголки
Мне выдавали на дорогу в школу восемьдесят копеек: на троллейбус туда и обратно. В хорошую погоду я старался их сэкономить и шёл пешком.
На половине дороги, как раз, если погода была хорошая, обычно весной, на перекрестке улицы Кропоткина и улицы Ленина, я проходил мимо инвалида.
У него не было рук, всё лицо был в шрамах, на месте глаз были ямки пустых глазниц.
На нем была тёмносерая, потертая телогрейка, с зашитыми на плечах отверстиями от рукавов, которые были ему не нужны.
Грудь на телогрейке была аккуратно рядами усеяна иголками разной длины и толщины. Слева, то есть на правой стороне груди, начало каждого ряда уверенно обозначал серебром и кровавой эмалью прикрученный Орден Красной Звезды. Рядов было три.
Те, кто хотел купить иголку, наверное, должны были бросить в консервную банку деньги. То есть, деньги в банке лежали, но как они туда попадают, я никогда не видел. Не видел и того, вытаскивал ли кто из телогрейки иголки. Мне кажется, тот, кому нужны были иголки, шёл за ними в магазин. Но инвалид стоял прямо, лицом к северному солнцу, целый день.
Когда я шёл обратно после школы, если редкое Ленинградское солнышко ещё светило, инвалид стоял уже на другой стороне улицы. Он опять подставлял лучам бледное лицо с темными глубокими шрамами. Иголки так же блестели затвердевшими слезами, возглавляемые тремя орденами.
Однажды, задержавшись с уроков, я увидел, как медленно разгибалась с денежной банкой в руке пожилая женщина, как она уводила инвалида домой. Я догадался, что наверное она же помогала ему переходить улицу вслед за весенним теплом.
Оба моих родителя были тяжело ранены на Войне. Но они были активными, работали на хороших работах. Я не мог в десятилетнем возрасте понимать сложности общественных отношений, но чувствовал особенность положения инвалида.
Мимо него я старался проскочить как можно быстрее, не глядя в его сторону. Мне почему-то было стыдно, что я не покупаю иголки, не бросаю денег в банку.
Опять же в хорошую весеннюю погоду, каждый год между пацанами возникала эпидемия игры в «пристенок». Нужно было ударить в стенку ребром своей крупной монеты, и если она, отскочив, попадала в монету другого игрока, засчитывался выигрыш.
Подбивали нас на эту игру прогульщики-старшеклассники, причем правила постоянно менялись, так что мы, младшие, обычно были в проигрыше. Я проигрывал не больше сэкономленных восьмидесяти копеек. Но неоднократно видел и слышал, как мои ровесники проигрывали деньги от завтраков, и даже, выданные им матерями на поход в магазин за продуктами.
Однажды я услышал хвастовство одного из игроков, как он утащил банку с монетами у слепого инвалида. Кто-то одобрительно засмеялся, большинство промолчало. Я тоже ничего не сказал, потом ушел. Больше в «пристенок» не играл.
Мне было очень страшно, когда я первый раз положил в банку сорок копеек. И убежал. В следующий раз я положил восемьдесят копеек. И отошёл спокойнее. Через несколько дней я опять подошёл к инвалиду, положил восемьдесят копеек и сказал:
- Здравствуйте!
Он ответил, глухим голосом, с не изменившимся лицом:
- Здравствуй, мальчик, спасибо тебе, - и помолчав, добавил:
- Я давно тебя узнаЮ, по шагам. Ты не бойся меня.
А я наоборот, пришел в ужас. Буркнул что-то неразборчиво, и убежал.
Значит, инвалид знает меня? И он понимает, что я его боюсь? И, наверное, знает, почему?
Три недели до конца учебного года я ходил в школу по параллельной улице. Летом мы уехали на дачу. Следующая осень была дождливая, и я ездил в школу на троллейбусе. А весной инвалида я не встречал.
И больше никогда не видел лицо со шрамами, выше телогрейки без рукавов, утыканной рядами иголок на продажу. Иголок после орденов.
***************************************
Теперь известно, что в конце сороковых годов, наиболее изуродованных инвалидов, разбросанных Войной по стране (безногих, безруких и подобных, оставшихся без присмотра и смущавших взоры обывателей), советское правительство вывезло из больших городов. Для таких Ленинградских инвалидов местом высылки был назначен остров Валаам, в дальней части Ладожского озера.
Когда я уже взрослым впервые попал туда с экскурсией на теплоходе, на пристани нас встречали несколько безногих людей, на маленьких квадратных дощечках, с колёсиками, прибитыми снизу. Они пытались продать пассажирам корзинки собственного плетения.
Но экскурсанты, в основном, пробегали мимо. Они спешили проселочной дорогой через лес посмотреть великолепный Собор с входом из черного гранита и колоннами из гранита розового, с куполом, который к тому времени ещё сохранил дореволюционную позолоту, как вчерашнюю. Спешили приобщиться к искусству, к вечной красоте, пробегая мимо живого нищего уродства.
Наверное, никому из них не приходилось слышать в детстве из уст инвалида:
- Ты не бойся меня!
2014г.
Ответственность, или судьба курьера
На пике развития нашей компании, до эры мобильных телефонов и интернета, у нас работало четыре секретаря и доходило до четырех курьеров.
Работа у курьеров на износ, оплата – маленький окладишко плюс большая плата за поездку. И конечно, компенсация транспортных расходов.
Выгорали они быстро, в целом держались больше двух-четырех месяцев только студенты. Так что приходилось всё время давать объявления и нанимать новых. А им каждый раз заново объяснять – как работать, как учитывать ездки, как прорабатывать экономные маршруты. Как ждать часами в коридоре поручений, не мешая другим, и не жалуясь на маленький оклад.
Конечно, кадровичка разработала для них и инструкцию, что бы меньше объяснять, но всё равно, должности курьеров причиняли много хлопот.
Вот взяли очередного новичка. Молодой, чуть не сразу после школы, но какой-то серьёзный, озабоченный.
Через неделю заходит ко мне:
- Борис Сергеевич! У меня вопрос.
- Давай свой вопрос, Дима!
- Если я буду делать не пять ездок, как сейчас получается, а десять – двенадцать, я за все поездки получу деньги?
- Конечно! А почему спрашиваешь?
Он оглянулся на секунду на дверь в коридор.
- Да я слышал, что вы держите четырех курьеров для количества, для солидности, и потому работу на всех равномерно распределяете.
- Ты что, Дима, курьерская работа у нас – очень узкое место. Будет у тебя много ездок – много и заработаешь.
- Так откуда у меня будут ездки, если все курьеры с утра разъезжаются, с дороги звонят, кто первый позвонит, тому следующая ездка и достаётся.
- Хорошо, давай, Дима, так договоримся: Миша собирается вроде скоро уходить, чуть ли не на следующей неделе, мы пока четвертого курьера не будем искать. А ты уверен, что сможешь делать по десять ездок? У нас никто больше восьми не делал.
- Буду делать, Борис Сергеевич, я Москву хорошо знаю, и у меня своя система работы.
- Система? Ну, с системой, конечно, сделаешь и двенадцать поездок, - засмеялся я.
Через месяц мы сократили ещё одного курьера. Дима делал ежедневно по двенадцать – по четырнадцать поездок. И прихватывал субботы, если клиенты работали по субботам. Кроме сдельных, мы ему добавили и оклад. Очень важно было то, что полностью прекратились срывы в работе из-за опозданий курьеров.
