Мало того, боевики научились использовать гранатометы для обстрела вертолетов: именно из РПГ был сбит под станицей Петропавловской санитарный Ми-8. В последующем чеченцы освоили стрельбу из гранатомета «по-минометному», пытаясь поразить нашу технику по навесной траектории: так случилось ранней весной 1995 года в станице Гребенской при нападении на контрольно-пропускной пункт. И еще в нескольких местах. Так что, если заходит речь об уроках и выводах, в военной аудитории я обязательно говорю об этом, предлагая внимательно изучать данный повстанческий опыт, находить противоядия и даже пользоваться им в своих интересах.

Неожиданными могли показаться и другие приемы боевиков: вхождение чеченцев в радиосети федеральных войск и перенацеливание огневых средств. Сам Масхадов довольно успешно пользовался тем, что на его профессиональный язык и знания в артиллерийской области могли купиться командиры не только отдельных орудий, но и целых батарей. В какой-то момент Масхадов появлялся на нужной радиочастоте, безошибочно называл позывные артиллеристов и давал по карте точные координаты привязки цели. Доверчивость иных бомбардиров не знала границ. Стреляли по этим выдуманным целям: либо просто жгли снаряды впустую, либо по собственным войскам. Масхадов этого и не скрывал, говорил, улыбаясь: «Было такое дело…»

Но вместе с тем было у чеченских боевиков и немало слабых сторон. Поначалу были они недисциплинированы, не послушны собственным командирам и даже самовольно покидали боевые позиции. Я помню случай, когда в начале февраля 1995 года, в районе Старых Промыслов, в Грозном, армейские разведчики вышли под утро на территорию, которую, по нашим сведениям, оборонял батальон Шамиля Басаева. Однако там никого не оказалось — все ушли в тыл отдыхать. Разведчики устроили засаду. И только утром — кто на мотоцикле, кто пешком — боевики стали подтягиваться на войну как на работу. Я знаю, Басаев был взбешен и начал наводить порядок в собственных рядах. Чуть позже, на моих с ним «февральских встречах» 15 и 17 числа, он даже предпринял попытку оправдаться: «Мы уже другие! У меня никто с позиций больше не бегает…» Мы оба хорошо понимали, о чем идет речь.

Но вот чего действительно панически боятся чеченские боевики, так это окружения. Как только — я не раз сталкивался с этим — обозначается окружение с флангов, они пулей вылетают оттуда. И страшно боятся любого «котла» и вконец теряют самообладание. Вот этот удивительный феномен, который единственно и заслуживает наименования — «чеченский синдром» — я наблюдал не единожды и готов признать его исключительной особенностью именно чеченских боевиков. В разговоре один на один почти каждый из них достаточно объективно оценивает ситуацию и не прочь удивить раскрепощенностью собственного мышления. Но если перед тобой уже два чеченца, они мгновенно смыкают ряды, не оставляя следа от былого разномыслия: «У нас есть начальник главного штаба. Как он скажет, так и будет… У нас есть Джохар Дудаев. Как он решит, так и поступим…» Причем ты отлично знаешь, что думают они совсем иначе и порознь охотно в этом признаются.

Точно также смыкается строй боевиков, когда доходит дело до стрельбы. Особая сплоченность чеченцев очень ярко проявила себя на войне, одаривая их чувством локтя и способностью противостоять силе, которая превосходила их собственную. Это очень важная черта национального характера. Как и та, что чеченский «строй» мгновенно рассыпается, как только возникает опасность окружения. Оно ведь из того же ряда, что и разговоры один на один: у каждого — своя лазейка, у каждого — собственные интересы.

Конечно, в уставе боевой службы ВВ нет никаких «блокпостов» и «зачисток». Точный и консервативный язык уставов предусматривает выставление «заслонов», «засад», «контрольно-пропускных пунктов» и «войсковых нарядов». В них определены такие способы проведения специальных операций, как «поиск в блокированном районе» и «поиск по направлениям», а также способы действия — «блокирование», «окружение», «захват»… Новая терминология, мигом подхваченная внутренними войсками — родом из профессионального военного жаргона времен войны в Афганистане. Очень точная по смыслу и емкая по содержанию, она постепенно перекочевывает и в инструкции, и в боевые приказы, и даже в язык репортеров.

По сути своей «зачистка», как она понимается внутренними войсками, это вовсе не карательная операция, в ходе которой нужно истребить любого, кто попадается на пути. Наоборот, в зоне боев, особенно если они идут в крупном населенном пункте, всегда много таких людей, кто вынужден от войны прятаться и убегать — женщины, старики, дети. И даже призывного вида мужчины, которым совесть не позволила встать на сторону бандитского режима. Задача ВВ в такой ситуации — не только отделить зерна от плевел, то есть мирное население — от маскирующихся под него боевиков, но и взять под защиту всех, кто в ней нуждается.

Я не стану кривить душой и утверждать из чувства корпоративной солидарности, что так оно всегда и было, особенно в те дни, когда речь шла только о жизни и смерти и никто никого не жалел. В Чечне велась полномасштабная война, и тот, у кого в руках оказывалось оружие, стрелял, конечно же, не холостыми патронами и убивал противника с ненавистью, со всем хитроумием и умением, на которое только способен человек, желающий остаться живым. И если случался бой за какой-нибудь опорный пункт в городе, то шел он по всем правилам штурма: с применением артиллерии, с метанием гранат в подвалы домов. При этом, конечно, гибли и мирные люди. Так было, и скрывать это нечестно.

Но в то же время надо признать, что всегда перед тем, как применить силу или провести специальную операцию, которая совсем не обязательно заканчивается стрельбой, мы обязательно принимали меры к тому, чтобы заранее оповестить мирное население. Обычно мирным жителям предлагалось покинуть дома на время нашей работы, особенно если существовала опасность боестолкновения с кем-нибудь из непримиримых. Но наши призывы касались и тех ополченцев, которые в силу обстоятельств были готовы сложить оружие и выйти вместе со всеми. Так было в Грозном, куда накануне штурма в течение трех дней забрасывались листовки-пропуска, дающие возможность их предъявителю спокойно сдаться федеральным войскам и рассчитывать на гуманное к себе отношение. Так было в Самашках, когда дважды переносилось время начало операции только затем, чтобы дать возможность мирным жителям выйти из села.

Потом было много спекуляций, много лжи, но бесспорная правда подлинных видеодокументов, сделанных на месте событий, не дает ни малейшего повода к их двусмысленному толкованию: вот это звуковая установка, через которую передаются наши предложения, вот это село Самашки, а это точная дата в углу кадра… Поэтому когда утверждается, что выходящих из села людей кто-то расстреливал из пулемета, то я вынужден отнести эти рассуждения к числу мифов, рожденных пропагандой противника. Комиссия Государственной Думы РФ во главе со Станиславом Говорухиным, назначенная по поводу этих событий, случившихся в апреле 1995 года, совершенно точно установила, что было, а чего не было на самом деле. Ничего такого, что хоть как-то напоминало бы сочинения о тридцати детях, якобы повешенных на околице села, о сорока расстрелянных стариках или об 11-летней девочке, которой солдаты отрезали голову.

Как раз вот эти дети, женщины, старики благополучно из села вышли. А потом в Самашках произошел бой с очень серьезной бандгруппой, и мы понесли тяжелые потери: были погибшие и раненые.

С точки зрения закона участие в незаконных вооруженных формированиях считается серьезным уголовным преступлением, а потому целью любой зачистки является не только механическое перелистывание документов, удостоверяющих личность, попавшего под ее гребень человека. Так как почти ничто не мешает боевику многократно мигрировать из образа добропорядочного тракториста в образ бандита и обратно, первым делом проверяются внешние признаки того, что человек имеет или имел дело с оружием. Есть характерные признаки, всегда заметные опытному глазу. У гранатометчиков это может быть ожог правой стороны лица, у стрелка — следы отдачи на плече или что-то еще. К таким людям сразу же проявляется неподдельный интерес, и, как правило, они оказываются в фильтрационном пункте. У «фильтра», как его именует фольклор, только одно назначение — содержание задержанного под стражей, пока объективная проверка не даст положительного или отрицательного ответа по поводу его участия в незаконных вооруженных формированиях или в иных преступлениях, предполагающих уголовное преследование.