Разумеется, на переговорах в миссии ОБСЕ, где проходили встречи с Масхадовым и другими видными дудаевцами, в первую очередь решались конкретные вопросы сдачи оружия, выдачи пленных, разбор конкретных перестрелок и стычек. Но цели дудаевцев обусловили и их особое поведение на переговорах: кто-то из них специально опаздывал на встречи, кто-то начинал говорить о вещах посторонних. Но даже в этих условиях Романов старался выполнить свои обещания. С Масхадовым в конце концов у него сложились нормальные отношения. Конечно, насколько это было возможно. Но нельзя переоценивать его роль: Масхадов использовался только как военный специалист. Сам он, выполняя волю Дудаева, ничего не решал.
Философия самого Романова по поводу мира была понятна: «Воюя с бандитами, мы должны гуманно относиться к мирному населению. Если мы бездумно разрушаем дом, который чеченский крестьянин всю жизнь собирал по кирпичику, человек озлобляется, автоматически переходит к Дудаеву. Если же нам удастся решить вопросы мирным путем, то это для Дудаева страшнее выстрела. Не зря он по телевизору назвал меня своим личным врагом».
Отлично понимая и настроения чеченцев-мятежников, и простых жителей Чечни, Романов пытался использовать на переговорах все свои сильные стороны: терпимость, уважение к противнику и его аргументам, знание обычаев и психологии людей, с которыми почти ежедневно он за стол переговоров садился лицом к лицу. Например, чеченцы искренне считают, что мужчина не может показываться на людях неодетым. Что можно было сказать о наших бойцах, которые, не задумываясь об особенностях чеченского менталитета, из-за жары ходили полуголыми, что вызывало у чеченцев смешанное чувство удивления и неприятия. Романов это понимал, собирал своих офицеров и говорил: «Наши солдаты должны уважать традиции народа. Пусть оденутся. Я понимаю, что жарко, но это нужно сделать: своим видом они оскорбляют чеченских женщин!»
Такая гибкая, умная и доброжелательная позиция Романова начинала давать конкретные результаты. 23 августа 1995 года, в Грозном, после встречи с чеченской стороной, он вышел к журналистам и сообщил, что до 30 августа должен осуществиться процесс разоружения и отвод войск в Ачхой-Мартановском и Сунженском районах. «К этому же сроку, — добавил он, — будет осуществлен вывоз вооруженных отрядов из горных районов». Ответственными за это мероприятие с российской стороны был назначен генерал Павел Маслов, с чеченской — Казбек Махашев. Тогда же, в августе, Романов сделал заявление о том, что «оружие готовы сдать в Ножай-Юртовском районе и достигнута договоренность еще в четырех районах о том, что нужно прекратить боевые действия». Чуть помедлив, добавил: «Если, конечно, Дудаев не сорвет этот процесс…»
Прилетевший из Москвы Олег Лобов, назначенный представителем президента и являвшийся гарантом соблюдения соглашения, опирался на Романова и прислушивался к нему. Романов уже действовал как профессиональный дипломат — искал в Чечне новых людей. Тех, с кем можно было работать и договариваться. Прилетел Хасбулатов — он готов был работать и с ним. В этих заботах я оставил Романова 5 октября, когда вместе с Лобовым улетел в Москву на встречу с президентом. Правда, был он в этот день чем-то особенно озабочен, как будто что-то чувствовал. На мой вопрос ответил сокрушенно: «Да там опять не выполнили…» Но в его тревоге не было ничего необычного: так бывает, когда срывается задуманное, когда приходится распекать кого-то за огрехи и нераспорядительность. Тебе нехорошо на душе, а все к тебе пристают: «Что случилось?» Но Романов еще посоветовался по делу: «Ситуация тупиковая. Мне не удается убедить Масхадова. Нужно искать дополнительные варианты…»
Я улетел из Ханкалы 5 октября вечером, а наутро, как это было заведено, Романов позвонил мне оттуда и доложил обстановку. Еще раз он вышел на связь часов в одиннадцать, сообщил: «Я сейчас еду к Хасбулатову. Он мне позвонил, и мы договорились о встрече. Я думаю, у нас будет продуктивный разговор». Я ответил: «Как вернешься, доложи мне», и ждал его отчета. Чуть позже сообщил кто-то из главка внутренних войск: «Романов ранен». Потом вышел на связь генерал Виктор Гафаров, первый заместитель командующего ВВ МВД России, сообщил об эвакуации Анатолия Александровича во Владикавказ. Хорошо, что во время трагедии он был в шлеме и в бронежилете, иначе смерть была бы неминуема… Я всегда ему говорил: «Анатолий, ты должен быть защищен!» Зная его дисциплинированность даже в мелочах, я не сомневался, что он так и поступит.
Фугасный заряд, эквивалентный 30 килограммам тротила, был подорван около 13 часов 6 октября, когда часть колонны ВВ, включая «уазик» Романова, уже втянулась в тоннель возле площади Минутка в Грозном. Это был мощный взрыв, рассчитанный на поражение нескольких десятков людей. То, что это случилось в замкнутом пространстве, только усугубило последствия: взрывная волна, многократно отраженная от бетонных стен, буквально разнесла «уазик» в клочья. «В принципе он был убит», — скажет впоследствии о Романове начальник госпиталя имени Бурденко Министерства обороны Вячеслав Клюжев. Множество человек было ранено. Мне доложат, что среди разметанных взрывом человеческих тел Романова удалось найти не сразу. Его опознали только по ремню с генеральской пряжкой. Все его спутники, находившиеся в машине — помощник, водитель и охранник, — погибли на месте.
Есть особая справедливость в том, чтобы их имена не были забыты или как-то отодвинуты в сторону на фоне драматической судьбы самого генерала Романова. И потому, что этого никогда бы не сделал он сам, если бы удалось ему уцелеть. И потому, что ценность их жизни для нас ничуть не меньше: как и Анатолий Романов, они для нас — солдаты Отечества, сограждане, боевые товарищи. Их гибель для нас — невосполнимая и, действительно, безвозвратная потеря… Три человеческих судьбы — полковника Александра Заславского, рядового Виталия Матвийченко и рядового Дениса Ябрикова, находившихся подле генерала в командирском «уазике» — завершились в тот день, оставив без всяких надежд их родных и близких. Вообще, без всяких надежд…
Сегодня трудно сказать, на кого охотились диверсанты в этом грозненском тоннеле? Сказать, что мы были беспечны — нельзя: я в Чечне, чтобы запутать противника, часто отрывался от колонны. Бывало, уезжал на «уазике», дав распоряжение командиру БТРа: «Движение начнете через десять минут!» Так что колонна часто шла без меня. Трудно сказать, кого ждали эти люди, установившие фугасный заряд: я улетел накануне… У нас с Романовым был один позывной…
Но одно можно сказать совершенно точно — это был не случайный взрыв, а очень хорошо подготовленная акция. Не исключаю, что ее организовали люди, сидевшие с нами за столом переговоров. Во всяком случае, анализируя впоследствии беседу с одним из переговорщиков, который на наше сообщение о том, что Романов ранен, ответил: «Пусть теперь не ходит воевать…», я пришел к выводу, что эти слова были не просто радостной эмоцией бандита, а содержали совершенно понятную мне информацию. Они не убили его потому, что за свою жизнь боролся он сам: Романов отличался завидными физическими данными и был атлетически сложен. Они не убили его потому, что за него боролись его войска: сразу после взрыва военный фельдшер умело поставил своему командующему спасительную капельницу. Отсутствие хотя бы одного из этих условий означало бы, что мы бессильны перед лицом беды. Но мы не бессильны, потому что умеем сражаться до конца.
Я тотчас доложил о произошедшем президенту. В словах Ельцина чувствовалось глубокое сожаление. Он приказал: «Делайте все, чтобы генерал остался жив!» Мы подняли на ноги всех, тут же отправили во Владикавказ «Скальпель» (Самолет-госпиталь Министерства обороны России. — Авт.). Почему-то я был уверен, что Романова удастся вытянуть… Моя Валентина тут же поехала к жене Анатолия Романова, Ларисе, чтобы поддержать ее в самые первые часы и минуты, когда худшей бедой является неизвестность.
Позднее, когда с момента взрыва в тоннеле прошло много месяцев и стало ясно, что поднять на ноги Анатолия быстро не удастся, я попросил президента России оставить Романова заместителем министра внутренних дел России. Ельцин с этим предложением согласился, за что я всегда буду ему благодарен. Анатолию Александровичу Романову было присвоено воинское звание «генерал-полковник». Он был удостоен высшей награды нашей страны — звания Героя Российской Федерации. Я по-человечески благодарен всем тем, кто на протяжении многих лет делает все возможное и невозможное для спасения его жизни. И сам не перестаю надеяться на чудо.
