Как и в любом городском сообществе, здесь были свои достопримечательности и центральные места. Храм посреди города, который, как говорят, когда-то был частью дворца Ханской Империи. Водяной Базар, построенный прямо над рекой, где мужчины и женщины торговали безделушками и хламом с одержимостью торговцев драгоценностями. Опиумные притоны вдоль стены, где люди до смерти усыпляли себя за бледными занавесями из бус, приобретшими уже янтарный цвет от выдыхаемого ими дыма. Районы, со своими границами, невидимыми глазу чужака, но имевшие свои названия. Соль, Изразцовый Тупик, Джимтаун.

Длиной километра три и километра два в самом широком месте, Независимый Северный Берег служил обиталищем пятидесяти тысячам человек. Те зачатки порядка, что здесь соблюдались, были установлены заправилами преступного мира, скрывавшимися на Берегу от преследования в других местах. Скудная еда попадала сюда за счет благотворительности горожан Неврипала, если стража на воротах старшего города проявляла великодушие, или была украдена с судов, идущих по реке. Или выловлена среди мусора, по реке плывущего. Обитатели города-без-гражданства варьировались от грязных и голодных младенцев, оканчивавших свою недолгую жизнь во мраке в руках служителей Храма в темных одеждах, и тощих, как щепки, полубезумных от голода и ломок наркоманов до владык преступности и насилия, из чьих пентхаусов открывался вид на огни мира порядочных людей, отражавшихся в водах реки, как в закопченном зеркале.

А в глубине города, не слишком близко к стене, но и не слишком близко к реке, не на почетном, но ненадежном верху, но и не утонув в мусоре и отбросах внизу, душащих обитателей нижних этажей, находилась небольшая комната с жестяной жаровней под толстым глиняным дымоходом и двумя древними и грязными матрасами. На одном из матрасов лежал принц Степпан Хомри, беглый престолонаследник из Лирии. На другом Аса, тайно в него влюбленный.

Несмотря на поздний час, они не спали.

– Я люблю ее, – сказал принц, закинув руку на лоб. В его глазах каплями блестели слезы. Прошло десять дней с двадцатитрехлетней годовщины его наречения, он был старше своего спутника на полгода. – Я люблю ее, а ее в работный дом продадут.

У Асы в голове теснились полдюжины вариантов ответа. Ты ее всего раз видел, издалека. Лучше в работный дом, чем здесь жить. Может, ты путаешь любовь с томлением иного рода. В конце концов он выбрал самый дипломатичный ответ.

– Мне жаль.

– Видел бы ты ее. Будто рассвет зимним утром.

– В смысле, ледяная?

– Нет, – ответил принц. – Чистая, светлая, она сияла, как горизонт, так ярко, что едва смотреть можешь.

– А-а.

– Я спросил ее имя у тамошнего парня. Зелани, дочь Джоста. Готов поклясться, что в ее жилах королевская кровь. Ты бы понял, если бы ее увидел. Держала себя так, будто она – королева перед коронацией. Мне было суждено ее встретить. Теперь я понимаю это. Какой бы ни был замысел богов на мой счет, мне было суждено встретить ее. И наверняка мне было суждено спасти ее. Видел бы ты ее отца. У него лицо мясника.

Аса повернулся на другой бок, матрас захрустел.

– Думаешь, я глупый, – сказал принц. Его глаза уже покраснели от рыданий, а лицо застыло маской меланхолии.

Аса вздохнул.

– Я думаю, что за тобой охотится твоя мачеха, которой только и надо, чтобы ты мордой вниз по реке плыл. Твой отец в плену у кайринского волшебника, если вообще жив. Половина народу в твоей стране считает тебя убийцей, а другая – дураком. У тебя и так забот полон рот, чтобы еще себе что-то искать.

– Я же ничего такого не хотел, – сказал он. – Разве не понимаешь?

Аса всю жизнь провел на Независимом Северном Береге и в его окрестностях, был мелким вором, прислужником в Храме, мошенником, информатором и – как и весь город – воплощением истины о том, что цель оправдывает средства. Стать неофициальным покровителем политического беженца было не слишком мудро с его стороны, но так уж случилось.

Когда они познакомились, еще зимой, Степпан только попал на Берег, одетый в хорошо пошитый плащ из тщательно вычесанной шерсти, вроде бы скромно выглядящий, здесь он в нем выделялся, как пятно крови на свадебном платье. У него было мрачное лицо, исполненное праведного возмущения от царящей вокруг нищеты и одолевающего его мужественного самобичевания. Аккуратно зашитых в рукав монет он лишился в первые полчаса, после того как перебрался через стену. Даже жрецы не желали с ним связываться, но он остался здесь. Спустя несколько месяцев его волосы стали длиннее и грязнее, одежда приобрела желто-коричневый цвет, как и все, что полоскали в водах Тауниса. Он глядел на все заплаканными глазами щенка, потерявшего хозяина. Не брился уже месяц, и черные усы блестели, будто смазанные маслом. Живое воплощение фразы не-этого-я-хотел, и Асе приходилось позволять ему высказывать свою точку зрения.

– Так где она была?

– Я увидел ее на прогулке, рядом с домом, таким, будто готовым упасть. С четырьмя колоннами.

– Знаю такой. Это было два дня назад?

Принц Степпан кивнул. Повернулся и привстал на локтях.

– Ты найдешь ее, ради меня? Передашь ей от меня послание?

– Нет, ни при каких обстоятельствах я никому о тебе не скажу, если не буду полностью уверен в этом человеке. Но постараюсь выяснить ситуацию. Посмотрю, что там можно узнать. Зелани, дочь Джоста? Тогда ладно.

Аса хорошо знал этот дом. Старая башня, в которой когда-то находилась конюшня дворца Ханской Империи и которая с тех пор постепенно пришла в упадок. Живущая там семья, вполне возможно, находится в таком отчаянном положении, что готова продать подросшего ребенка в работный дом. В Неврипале работорговля запрещена, но Независимый Северный Берег – не Неврипал. Аса знал пару мест, где вполне респектабельные бизнесмены встречаются, чтобы совершить сделку, формально не нарушая закон. Если по правде, это отнюдь не худшее, что отец может сделать с дочерью.

– Благодарю тебя, друг мой, – сказал принц. – Я люблю ее.

Это ты уже говорил, с горечью подумал Аса, но промолчал.

Когда солнце лишь начало озарять небо на востоке, Аса уже шел по веревочным мостам, соединяющим дома. Пахло дымом и нечистотами, в общем‑то, как обычно. Из окон, ничем не закрытых, и с улиц доносились голоса – крики и ругань, а иногда и смех с пением. Мужчины и женщины в темных плащах протискивались мимо друг друга на узеньких, в ладонь, мостах, притираясь животами и спинами так, что в иной ситуации это показалось бы интимным, но было для всех привычным. Раз в неделю или реже какой-нибудь мостик падал, пара-тройка людей летели в вонючем воздухе и разбивались о крыши или что там им внизу попадется. В конце концов, от дизентерии умирало куда больше народу, и с этим тоже ничего нельзя было поделать. Мосты восстанавливали, если у живущих поблизости была лишняя веревка и им не было наплевать. Или не восстанавливали. Пути города постоянно менялись, как медленно текущая по равнине река, не знающая, какое русло выбрать. За это Аса любил город. Но лишь за это.

В желтом утреннем свете старая башня выглядела особенно печально. Она склонилась к востоку, а окна, прорубленное там, где они понадобились, испещрили ее стены подобно архитектурной сыпи. Аса спустился по веревочной лестнице, потом по деревянной, сделанной из бревен плавника, выловленных из реки и прибитых к стене гвоздями, и вскоре оказался на дворе, который описал Степпан. Из земли торчали четыре массивные колонны, высокие и величественные, как деревья, в тени окружающих зданий. В грязи спали пара десятков человек, некоторые потягивались, просыпаясь. Чуть подальше трое мальчишек играли в догонялки с собакой, которую еще никто съесть не успел.

– Ищу мужика по имени Джост. Его дочь Зелани, – сказал Аса, касаясь плеча одного из мужчин. Тот покачал головой и пожал плечами. Тот же вопрос следующему, потом следующему, снова и снова, пока движения и слова не стали ритмичными, как шум прибоя. Когда ближе к полудню одна женщина кивнула и показала, то показала в сторону реки. Аса выругался. Плохой знак.