Заказанную на дом пиццу он съел за стойкой из «формайки», примостившись на неудобном скользком табурете. Это было настолько непривычно, что казалось почти смешным. Они с Кэрол всегда готовили на праздник индейку и приглашали полный дом гостей, но для их английских друзей День благодарения был чем-то вроде прихоти эксцентричных американцев, и они воспринимали его скорее как удачный повод для дружеской вечеринки. Чарли подумал о том, будет ли Кэрол праздновать День благодарения с Саймоном, и если будет – то как. Эта мысль болью отозвалась в его сердце, и он попытался прогнать ее, но не смог.

Чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, Чарли решил отправиться в офис, где и проторчал весь уик-энд, перебирая папки со снимками, подборки документов и синьки чертежей, однако чем дальше, тем сильнее становилась его уверенность в том, что ничего интересного он не найдет. У него даже появилось подозрение, что в бюро годами использовали одни и те же чертежи. К концу праздников Чарли окончательно убедился в том, что он ненавидит все, чем ему приходится заниматься. Не знал он только одного – как сказать об этом Уиттакеру и Джонсу.

В понедельник, выйдя на работу, Чарли с особенной остротой ощутил, что люди, с которыми ему приходится работать, не чувствуют себя с ним свободно, и это заставило его задуматься, не является ли это своего рода предзнаменованием. Некоторые по-прежнему относились к нему с подозрением и настороженностью, другим он казался эксцентричным чудаком. Что касалось руководителей среднего звена и старших архитекторов, то они интриговали за его спиной, пытаясь либо дискредитировать Чарли, либо заставить его действовать в своих интересах.

– Ну, что скажешь? Ты еще не сошел с ума в нашем террариуме? – спросил его Бен Чоу, зайдя по делу в кабинет Чарли.

Бен был талантливым тридцатилетним архитектором, получившим образование в Гарварде. Чарли он нравился, и не только потому, что был хорошим работником, а потому, что был искренен и не боялся говорить то, что думал.

– Честно?.. – Чарли невесело усмехнулся и посмотрел Бену прямо в глаза. Он знал, что Бен никогда его не выдаст, и это неожиданно принесло ему некоторое облегчение. Одновременно Чарли испытал острую потребность откровенно поговорить с кем-то о том, что его волновало, не опасаясь быть втянутым в сеть сложных интриг, которые непрерывно плелись в бюро.

Начал он тем не менее осторожно.

– Я не уверен, все ли я верно понимаю, – сказал Чарли, – но однообразие проектов, над которыми мы работаем, смущает меня. Можно подумать, что наши сотрудники просто боятся мыслить самостоятельно, боятся предложить что-то свежее, оригинальное. Кроме того, они постоянно сражаются друг с другом, словно скорпионы в банке, и в большинстве случаев я просто не знаю, что можно сделать, чтобы они начали относиться друг к другу нормально… Такое положение дел не может не настораживать. Нужно срочно что-то предпринять, иначе в нашем бюро скоро станет так же опасно находиться, как в каком-нибудь салуне на Диком Западе.

Услышав эти слова, Бен Чоу рассмеялся и откинулся на спинку кресла.

– В самую точку! – сказал он. – Ты все понял правильно. Мы действительно занимаемся в основном тем, что выдаем старые идеи за новые. Не исключено даже, что кое-какие наши сегодняшние проекты знакомы тебе еще по тем временам, когда ты только пришел сюда работать.

В действительности дела обстояли гораздо хуже, чем полагали они оба. Со времени отъезда Чарли в Лондон бюро не продвинулось вперед ни на шаг, не создало ни одного принципиально нового проекта, не предложило ни одной достаточно свежей идеи. Но самым поразительным был тот факт, что никто в Европе этого словно не замечал.

– Но почему? – удивился Чарли. – Чего они все боятся?

– Думаю, что наши боссы просто боятся перемен. Любых перемен… Когда-то им посчастливилось найти формулу успеха, и они продолжают использовать ее по сию пору, не замечая, что времена изменились. Рисковать они, во всяком случае, не расположены – им не хватает на это смелости. Пятнадцать лет назад Уиттакер и Джонс были смелыми новаторами, которые нахватали кучу призов за свои блестящие идеи в области дизайна и архитектуры, однако за пятнадцать лет их дух предпринимательства изрядно повыветрился. Фирма не пошла ко дну только благодаря тому, что вы делали для нее в Европе, но они сами этого даже не понимают… А если и понимают, то предпочитают не задумываться о последствиях.

С этими словами Бен кивнул Чарли, и тот понимающе улыбнулся в ответ. Впрочем, откровенный разговор был облегчением для обоих. Бену давно опротивело то, что ему приходилось делать, а Чарли не хотелось нести ответственность – хотя бы и перед самим собой – за те бездарные работы, которые штамповали в бюро конструкторы и дизайнеры.

– Но почему они так противятся переменам? – спросил Чарли. – Почему они не дают мне ничего изменить?

– Потому что здесь их охотничья территория, – медленно произнес Чоу, и Чарли, на мгновение задумавшись, понял, что архитектор прав. Уиттакер и Джонс были из тех людей, которые всегда стремились управлять своей фирмой по-своему. Их управляющий должен быть человеком, который неукоснительно следует воле владельцев и в точности исполняет их распоряжения. Никакой самодеятельности они не желали терпеть. То, что предлагал Чарли, было для них чем-то вроде эксцентрических чудачеств, на которые, по их глубокому убеждению, могли клюнуть только легкомысленные европейцы или азиатские «младшие братья».

– Тогда почему ты до сих пор здесь? – поинтересовался Чарли, не сдержав любопытства. – Вряд ли тебе здесь так уж интересно, да и опыта здесь тоже не наберешься.

– Ты прав. Просто фирма еще не окончательно растеряла свою репутацию. Клиенты клюют на знаменитое имя, не догадываясь о том, что знаем мы с тобой. Но пройдет еще пять лет, и все будет кончено – вот почему на будущий год я планирую вернуться в Гонконг. Просто там еще не освободилось место, так что оставшееся время я предпочитаю проработать здесь – все лучше, чем сидеть без работы и терять квалификацию.

Это звучало вполне разумно, и Чарли понимающе кивнул.

– А ты? Как ты собираешься поступить?

Бен уже поспорил с парой своих близких друзей, что больше шести месяцев Чарли не продержится. На его взгляд, Чарли был слишком талантлив и энергичен, чтобы ковыряться в этой рутине. Да и десять лет полной творческой свободы, к которой Чарли привык в Лондоне, не могли на него не подействовать.

– Мы договорились, что через год я вернусь на старое место в Лондон. Как только боссы найдут, кем заменить меня здесь, – проговорил Чарли, но не слишком уверенно. Дик Барнс мог не захотеть уступить место, которое досталось ему лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств, и это могло вырасти в серьезную проблему.

– Я бы на твоем месте не очень на это рассчитывал, – со знанием дела возразил Бен. – Если начальству придется по душе твой стиль руководства, то они сделают все, чтобы оставить тебя в Нью-Йорке навсегда.

– Не думаю, чтобы я смог долго тут продержаться, – ответил Чарли сквозь зубы. То, чем он занимался в Европе, было во много раз сложнее и стократ интереснее, чем его нынешняя работа, но ведь он обещал… и намерен был сдержать свое обещание. Чарли уже решил, что даст Уиттакеру и Джонсу ровно год – ни днем больше. После этого он уйдет, пусть это даже будет означать, что он потеряет работу на фирме.

Но уже в следующий понедельник он не выдержал и ввязался в ожесточенный спор с владельцами фирмы. Речь шла о дорогостоящем и весьма сложном проекте, который «Уиттакер и Джонс» разработали для одной крупной компании в Орегоне. Чарли давно выступал против использования в этом проекте устаревших решений, и поэтому обсуждение проекта с самого начала превратилось в затяжной спор о политике фирмы и перспективах ее дальнейшего существования. Спор этот затрагивал интересы всех сотрудников бюро, и хотя все нью-йоркское отделение целую неделю гудело, как растревоженное осиное гнездо, Чарли считал, что поступил правильно.