Когда мужчина позволяет жене отвратить себя от лучших дел, которые он способен совершить, и продать его душу по самой высокой рыночной цене; когда он позволяет ей запутать себя в социальных программах, утомляющих и ослабляющих его, или привязать себя к её фартуку, когда ему требуется редкое уединение — одно из самых священных прав человека, — он поступает так потому, что у него нет права навязывать ей эксцентричные стандарты потребления и асоциальных привычек, и потому, что эти условия создавались под давлением столь важного обычая, привязывающего супругов друг к другу, что состоящие в браке люди подвергаются жестоким насмешкам, буде их партнёры рвут эту цепь. И когда женщина приговаривается родителями к ожиданию мужа в добропорядочном девичестве и никчёмности (когда все её здоровые социальные инстинкты взывают к ней, дабы она приобрела профессию и устроилась на работу), здесь снова сказывается её экономическая зависимость от них, делающая их тиранию эффективной.
В этом разделе мы находим чрезвычайно глубокий и ценный анализ. Похоже, нас ведут к выводу, что доброта, добросовестность, альтруизм являются, в действительности, помехой человеческому прогрессу. Об этом говорил Ницше (и я с ним согласен), и тут вряд ли можно что-то добавить. Выход, похоже, можно найти в словах Иисуса: «Ибо, кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь». Любопытно, кстати, что Шоу не ссылался на этот текст в своей аргументации коммунизма и равенства! Само собой разумеется, необходимо именно это; великий человек сделает своё величие ощутимым — и получит толпы маленьких людей, вполне готовых из преданности ему пожертвовать собственным благом и развитием, или, как предпочитаю утверждать я, обретающих через эту преданность собственное благо и развитие. В этом, кстати, и заключается подлинная христианская доктрина: «Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её» (Мф. 10:39).
Лекарство
Предлагаемое мистером Шоу средство решения проблемы, очерченной в предыдущей главе — экономическая независимость. Аргумент здесь выражен в почти непостижимых для меня терминах. Властолюбие — сильнейший человеческий инстинкт из выходящих за пределы простейших потребностей, и если мы избавляемся от одного оружия, нужно изготовить другое. Позвольте сослаться здесь на одну из самых замечательных притч, которые когда-либо были написаны. Это одно из наименее известных произведений Роберта Льюиса Стивенсона.
Из «Басен» Роберта Льюиса Стивенсона
Как только ребёнок начинал говорить, на него надевали кандалы; мальчики и девочки, играя в свои игры, двигались как осуждённые преступники. Несомненно, это выглядело ещё более жалко и переносилось куда более болезненно в юности. Даже взрослые люди передвигались крайне неловко и часто страдали от язв на ногах.
Когда Джеку исполнилось десять лет, в той стране появилось великое множество чужеземцев. Мальчик видел, как легко они преодолевают огромные расстояния, и это поразило его.
Интересно, как это получается, — спросил он, — все эти чужеземцы так быстро передвигаются, а мы должны медленно ползать в наших оковах?
Мой милый мальчик, — сказал его дядя, вероучитель, — не плачь о своих оковах, поскольку они — единственное, ради чего стоит жить. Несчастны, нехороши, недостойны все те люди, которые не скованы так, как мы. Кроме того, хочу тебе сказать, что это очень опасный разговор. Если ты будешь проклинать свои кандалы, тебе ни в чём не будет удачи; если ты когда-нибудь снимешь их, ты будешь тотчас поражён ударом молнии.
А почему не ударяет молния в этих чужестранцев? — спросил Джек.
Юпитер долготерпелив к отсталым, — объяснил вероучитель.
Честное слово, мне хотелось бы оказаться не столь удачливым, — сказал Джек. — Ведь если б я был рождён отсталым, я мог бы теперь свободно ходить; ведь нельзя отрицать, что носить железные оковы неудобно и что язвы сильно болят.
Ах! — вскричал его дядя. — Не завидуй язычникам! Печальна их судьба! Ах, бедные души, если б они только познали радости оков! Бедные души, моё сердце тоскует о них. Но истина в том, что они отвратительные, глупые, наглые, жестокие, вонючие скоты, а не люди — ибо что такое человек без оков? — и тебе не следует касаться их или говорить с ними.
После этого разговора ребёнок, встретив на дороге свободных людей, всегда плевал в их сторону и называл их разными словами, которые были в ходу у детей в тех краях.
Но однажды, когда ему исполнилось пятнадцать, он вошёл в лес, и язва причинила ему боль. Это был чудесный день, небо было чистым; птицы вокруг пели; а Джек лечил свою ногу. Тут зазвучала другая песня; она казалась куда более весёлой, чем обычные песни; в то же самое время послышался звук шагов.
Джек отбросил целебные листья; а потом в зелёной лощине появился парень из его собственной деревни, он прыгал, танцевал и что-то пел; и на траве рядом с ним валялись оковы танцора.
О! — закричал Джек. — Ты сбросил свои оковы!
Ради Бога, не говори своему дяде! — заплакал парень.
Если ты боишься моего дяди, — ответил Джек, — отчего ты не боишься удара молнии?
Это всего лишь старые сказки, — ответил юноша. — Их просто рассказывают детям. Многие из нас приходят сюда, в лес, и по ночам танцуют вместе, и ни с кем ничего не случается.
Это навело Джека на множество новых мыслей. Он был серьёзным парнем; он не хотел танцевать; он носил свои оковы и терпел свои язвы без единой жалобы. Но ему не нравилось, когда обманывали его или кого-то ещё. Он начал прятаться в укромных уголках дороги,
поджидая путешествующих язычников, чтобы в сумерках, оставаясь невидимым, беседовать с ними; и они были очень рады побеседовать с любопытным юношей и поведали ему немало интересного. Ношение оков (сказали они) не было повелением Юпитера. Это было приказание бледнолицего существа, волшебника, он обитал в той стране в Древнем лесу. Он был подобен Главкусу, который мог принимать любой облик, но всё-таки его всегда можно было узнать; ибо когда его собирались убить, он кулдыкал как индюк. У него было три жизни; но лишение третьей будет его погибелью; в тот миг его колдовской дом исчезнет, оковы падут и деревенские жители возьмутся за руки и станут танцевать как дети.
А в вашей стране? — спрашивал Джек.
Но при этом путешественники единодушно прерывали его; так случалось, пока Джек не начал подозревать, что на земле не было ни единого счастливого уголка. А если он существовал, то его обитатели оставались дома; и это было вполне понятно.
Но случай с оковами повлиял на него. Образы хромающих детей постоянно являлись ему; их стоны и боль от язв часто ему мерещились. И наконец он решил, что рождён освободить всех узников.
Был в той деревне небесный меч, сотворённый на наковальне Вулкана. Им никогда не пользовались, только в храме, да и то лишь тупой стороной. Меч висел на гвозде у дымохода вероучителя.
Однажды после наступления темноты Джек встал, взял меч и в темноте ушёл из дома и из деревни.
Всю ночь он шёл без передышки; а когда настал день, он встретил незнакомцев, собиравшихся на поля. У них он справился о Древнем лесе и колдовском доме; и одни говорили, что это место находится на севере, а другие — что на юге; так продолжалось, пока Джек не понял, что они обманывают его. Теперь, спрашивая у кого-нибудь дорогу, он обнажал свой сверкающий меч; при этом оковы на лодыжке человека звенели и отвечали на вопрос; и ответ всегда был один: ПРЯМО. Но один человек, когда его оковы заговорили, плюнул, ударил Джека и начал бросать в него камни; Джек был сильно ранен в голову.
В конце концов он достиг леса, и вошёл в него, и обнаружил дом в низине, где росли грибы, сплетались ветви деревьев и поднимался огромными клубами пар от болот. Это был прекрасный дом, но очень хаотичный; некоторые части его были древними, как сами холмы, а некоторые как будто вчера построены, но ни одна часть не была завершена; и дом оставался открытым со всех сторон, так что войти в него можно было откуда угодно.
