Эти… Что с крестами, только себя людьми и мнят, а все остальные — так, скотина двуногая. Да к тому же, ещё и вредная. И уничтожать их надо только за факт существования. Сам видишь — гражданских пострелять для них так, вид развлечения.

— Да я их… Станем — стрельну этого.

— Отставить! Чем ты тогда будешь лучше их? Кстати, учти, мы для них сейчас по категории местных проходим — похожи слишком.

— Не могло же тут… Ну, побить всех…

— Не знаю… Сам видишь, солдат тут нет… Люди просто испугались… Разбежались.

— Но мертвецы… Оставлять так…

— Ты думаешь, что им стоило вернуться, и похоронить их?

— Не знаю… Наверное.

— Они испугались… К тому же, я местных по лицам плохо различаю, и насколько помню, тут запросто могут убить просто за принадлежность к неправильной национальности или социальной группе… Тут выбор — или бежать, или взять винтовку и встретить смерть в лицо… А здесь те, кто просто не могли ничего сделать.

— Связь есть, я их слышу, но ничего не понимаю.

Марина берёт наушники.

— Стандартный радиообмен. Я только кое-что понять могу. И мы это… крестовых слышим!

По дороге навстречу пылят пехотинцы. Для роты — мало, для взвода — много. Все с оружием, несколько раненых. Несут два разобранных пулемёта.

Кажется, на пехоту произвел впечатление откровенно грозный, хоть слегка и помятый вид танков. Хотя ощущение мощи как-то не очень сочеталось с оторванными надгусеничными полками и откровенно небрежной покраской. Но габариты машин вселяют оптимизм.

— Эй, бойцы, куда путь держите? Командир кто?

— Сами-то кто будете?

— Рота танков особого назначения. Я командир, капитан Марина Саргон. Кто командир?

— Убили. Теперь я, похоже, — выходит немолодой боец.

Марина отметила, что винтовка у него — самозарядная, похожая на мирренскую.

— Я наверное.

Ещё раз окидывает взглядом.

— Танкисты есть? — о местной форме представления хотя и не туманные, но от идеальных далёкие. Да и непривычно не видеть погон.

— Повторяю: танкисты есть? У меня экипаж не полный, нужно три человека.

Выходит один. В синем комбинезоне покроя почти как у грэдов.

— Я — в петлицах и правда силуэт танка. На плече — пулемёт с дисковым магазином.

— Кто такой?

— Младший лейтенант Петров.

— Как тут оказался?

— Не сомневайтесь, товарищ капитан, — вступил в разговор сержант — из разведбата нашей дивизии. От Т-38 его только пулемёт и остался. Напрочь машина встала. Водителя в бою убили.

— Документы.

Бегло просматривает. Возвращает.

— Ну, давай лезь на полосатого. Пулемёт отдай кому-нибудь. Только учти — экипажи у меня особые — из испанских республиканцев. Причем не просто испанцев, а басков, кого и сами испанцы через пень-колоду понимают. Немцев ненавидят, воевать умеют, только по-русски ни черта не понимают. Ну, трогаем!

— Товарищ капитан, — снова сержант, — возьмите нас с собой. У нас даже гранат почти не осталось, а если танки…

Марина раздумывала недолго.

— По машинам! И ещё. Водители есть?

— Я!

— Поведёшь грузовик. Мне заряжающий как-то в танке нужнее.

— Товарищ капитан, а зачем вы вообще здесь? Да ещё с такими машинами?

— Потому мы и здесь, и именно с такими машинами. Немца изучил уже?

— Да так, немного…

— Ну так вот. Там, — она выразительно посмотрела наверх, — сразу поняли, что война будет долгой и трудной. А врага надо знать. Наша задача — захват и доставка в тыл исправных образцов боевой техники противника. Разведка дал нам кое-какую информацию… И вот результат, — кивок в сторону "Пантеры", — опытный немецкий танк Т-5 "Пантера". На весь Рейх их было три штуки. Было. Теперь — ни одной. Провели фронтовые испытания, олухи! Две в хлам, а третья — вон стоит. На станцию бы её, да в Москву. Пусть изучают.

— А танков, как ваши, много ещё?

— Огорчу тебя, лейтенант. Все КВ-7 РККА ты пред собой видишь. Дорогая и сложная машина. А война такая светит, что танков много надо по принципу "дешево и сердито". Вряд ли ещё такие КВ сделают.

— Да уж, я глянул краем глаза — богато живёте! Все машины с рациями, снаряды просто зверские, пулемёты все какие-то новые. А уж про пушки вообще молчу…

— Рассчитаны на пробивание 200-мм брони с дистанции в километр, — не удержалась Марина от хвастовства.

— Да это же почти линкоровская броня!

— На КВ уже под 100-мм стоит, а у меня как раз 200. Да и немцы не сильно дурные. Тоже, думаю, нагородят скоро зверинец. Они ещё один тяжелый танк делают. Помощнее этого. Хотя, думаю, года через два, не раньше.

— Да к тому времени…

— Ты и в самом деле думаешь, что война за это время кончится? После всего, что видел.

— Не знаю.

— Ну, так слушай тех, кто знает. Я уже воевала, знаю о чем говорю. За дурь уже кровью расплачиваемся.

— За дурь чью?

— Много чью! Вот скажи, с какого*** АБТУ распорядилось использовать для обучения танкистов на КВ Т-27 и БТ самые старые? Как говорится, глупость, или измена? А кто у нас АБТУ руководил? Звезду свою ставлю — Павлова не сегодня-завтра снимут и он пойдёт под суд. Только, пролитого уже не поднять. И не он один, умный такой.

— Воздух!

Пехотинцы, уже ученые, сразу же сиганули с брони.

Кажется, эти двое просто не нашли другой цели, и решили отбомбиться по маленькой колонне. Они слишком привыкли за эти дни к почти полной безнаказанности. Что чревато. Рванувшиеся навстречу огненные трассы оказались неприятным сюрпризом. 15-мм пулемёты, да стрелки не раз уже отражавшие атаки мирренских штурмовиков. Те тоже часто атаковали с пикирования. Марине не так давно засчитали сбитый штурмовик. Что же, вести огонь из зенитного пулемёта — прямая обязанность командира машины.

Один бомбардировщик так и врезался в землю, не выходя из пике. Второй задымил. Появляется белый купол.

— Живьем его! — кричит Марина.

Кажется, только теперь у пехотинцев пропали последние сомнения, что странные танкисты на самом деле свои.

Лётчика вскоре приводят. Он злобно смотрит одним глазом. Второй закрыт, украшенный огромным синяком.

Впрочем, Марину он смерил весьма наглым взглядом. За что тут же и получил удар, от которого согнулся, вытаращив глаза и хватая ртом воздух.

— Дальше повезём, или тут шлёпнем? Больно уж неохота пехоту злить, а они на нас и так косятся.

— Нам-то он не к чему.

— Если не застрянем тут навсегда. Тогда очень даже может пригодиться. У них-то сейчас с пленными небогато.

— Угу, особенно, с такими, как тот первый.

— Вообще-то ещё мы сами есть.

— Что наладил уже взаимопонимание с местными? — спрашивает Марина у командира "двойки", обнаружив у него на ремне штык-нож от местной самозарядки.

— Ну да, поменялись. Боец, похоже, вообще хотел сменять самозарядку на обычную винтовку, ту, что с грузовика взяли. Самозарядку глянул — неплохая, но плохо обученной пехоте такую лучше не давать. Я за нож сначала предложил бутылку бренди трофейного…

— А говорил, что оно кончилось. Смотри у меня!

— Да так, неприкосновенный запас, так сказать, в ход пришлось пустить.

— Выберемся — проставишься своим НЗ. А то мне пайковая водка как-то не очень.

— Проставлюсь. Тот боец трофей не оценил. Тогда я часы предложил — он согласился. Зато теперь у меня в коллекции такой нож есть, какого ни у кого в мире больше нет.

— Угу. Так уж и ни у кого. У сержанта вон точно такая же самозарядка.

— Так я имею в виду, у нас.

— Пока что мы у них, а здесь такие ножи — вещь довольно распространенная.

— Ну и что? Значит, ножа мирренского десантника ни у кого из них нет.

— Что, думаешь, здесь тоже есть любители ножичков вроде тебя?

— Конечно. Люди везде одинаковые.

— Развилка дорог. Где-то там — возможно, разрез. Различие в картах начинаются только здесь.