— Тебе нет даже двадцати одного года, Хироко. Должно быть, тебе довелось многое пережить, прежде чем ты попала сюда. Ты приехала в эту страну, а пять месяцев спустя началась война. Тебе пришлось бросить учебу, твои родственники потеряли все, что имели, а потом вы оказались здесь. Теперь у тебя есть ребенок. Все случилось неожиданно, стремительно — тебя словно подхватил вихрь. Как же можно предполагать, что случится, когда мы выберемся отсюда? — Следующие его слова больно уязвили Хироко:

— Если бы ты была уверена в нем, вы бы поженились прежде, чем родился Тойо. Или я ошибаюсь?

— Нет, вы правы, — задумчиво ответила Хироко, удивляясь, почему вообще сочла нужным объясняться. Ей следовало промолчать, но Тадаси спас жизнь ей самой и ее ребенку, и Хироко подозревала, что он втайне влюблен в нее. По-своему, как друга, она тоже любила его. — Я считала, что это слишком сложно и не правильно. Мне хотелось прежде вернуться в Японию и спросить разрешения у отца. А потом началась война, и стало уже слишком поздно. Я не решилась покинуть штат, чтобы выйти замуж. Но… всякое бывает. — И она произнесла слова, которые потрясли Тадаси. — Он не знает о существовании Тойо.

— Ты не шутишь? Значит, ты ничего не сказала ему? — Тадаси не мог представить себе ситуацию, в которой не пожелал бы услышать такую новость. Хироко не пожелала перекладывать свою ношу на чужие плечи.

— Мне казалось, что это будет несправедливо. Он станет считать, что обязан вернуться, даже если не захочет — Значит, ты не уверена даже в этом? — Тадаси был удивлен и доволен: в некотором смысле положение оказалось лучше, чем он рассчитывал, но в некотором — гораздо хуже.

— Я уверена только в одном, — тихо ответила Хироко, — в том, что глубоко люблю его.

— Ему повезло, — заметил Тадаси, глядя на Хироко и отчаянно жалея, что не он стал отцом Тойо. Неизвестному возлюбленному Хироко несказанно посчастливилось, а он даже не подозревал об этом. — Возможно, он не заслуживает такого счастья, — осторожно предположил он.

— Нет заслуживает, — без колебаний возразила Хироко.

Тадаси взял ее за руку и взглянул в глаза. Другого случая сделать признание ему могло не представиться.

— Я люблю тебя, — искренне произнес он. — Я полюбил тебя с первого дня, как только увидел.

— Мне очень жаль… — Хироко печально покачала головой. — Но это невозможно… Я тоже вас люблю, но не так, иначе…

— А если его уже нет? — Тадаси хотел сказать «если он не вернется», но оба поняли, о чем речь, и Хироко приоткрыла рот, не в силах ответить.

— Не знаю, — Она только что сказала, что любит Тадаси, и вправду любила его — как друга, даже как брата.

— Я могу подождать. Впереди у нас целая жизнь… и надеюсь, не здесь. — Он улыбнулся, сгорая от желания поцеловать ее, но не решаясь: этот шаг казался ему ошибочным. Он был прав, поцелуй только встревожил бы Хироко.

— Это будет несправедливо по отношению к вам. Я не имею права удерживать вас, Тадаси. Я не свободна.

— Я же ни о чем не прошу, — откровенно сказал он. — Мне достаточно того, что есть. Мы можем вместе играть в оркестре.

Хироко рассмеялась: эти слова прозвучали нелепо старомодно. Да и вся жизнь здесь казалась нелепостью.

— Вы отличный малый, — сказала она, пользуясь излюбленным американским выражением.

— А ты очень красива, и я тебя люблю, — ответил он.

Хироко покраснела. Тадаси обрадовался, заметив, что она носит его медальон.

Этим вечером он проводил ее домой, оба казались умиротворенными. Они пришли к взаимопониманию. Тадаси любил Хироко, и она любила его как друга, им следовало только подождать и посмотреть, что будет дальше. Полностью прекратить встречи было бы неловко для них обоих — они лишились бы дружбы, которой слишком дорожили. Несмотря на все обещания, данные самому себе, Тадаси наклонился и осторожно поцеловал ее, отстранившись прежде, чем Хироко успела его остановить. Она обняла его, и они еще немного постояли на ветру, размышляя, как повернется их жизнь. Затем Хироко пожелала ему доброй ночи и вошла в дом. Больше ей пока было нечего предложить другу.

На следующее утро, едва поднявшись, Хироко увидела, что один из охранников снаружи беседует с Таком, и встревожилась. Охранник выглядел очень серьезным, Так кивал, слушая его, а потом солдат ушел. Так остался на крыльце.

Тетя Рэй тоже наблюдала за ним. Вскоре она вышла на порог и застыла в дверях.

— Что все это значит? — спросила она, стоя на пронизывающем ветру без пальто. Так выглядел так странно, он смотрел на жену, словно не узнавая ее и не услышав вопроса. — С тобой все хорошо, дорогой? — Она шагнула ближе, и Так кивнул.

— Кен погиб в Италии, — произнес он, не глядя на жену. — Сначала его считали пропавшим без вести, но потом нашли труп, — безучастно проговорил он, словно рассказывал о только что доставленной посылке. — Он мертв, — повторил Так, а Рэйко в ужасе уставилась на него. — Я имею в виду Кена — Кен мертв. — Он повторял имя сына, словно ничего не понимая, и, глядя на него, Хироко поняла, что случилось страшное. Она бросилась на крыльцо. Такео поворачивался в разные стороны, повторяя новость для людей, наблюдавших за ними от соседних домов. Его жена даже не могла заплакать: она слишком перепугалась за мужа.

— Пойдем в дом. Так, здесь слишком холодно, — мягко произнесла она, но Так словно ее не слышал. — Так, прошу тебя… — Слезы закипали у нее на глазах, она все понимала, но тревога за мужа была сильнее горя. Известие ошеломило его. — Дорогой, пойдем в дом. — Вместе с Хироко они взяли Така под руки и медленно повели его в крошечную гостиную, где усадили в кресло.

— Кен мертв, — снова повторил Так. Наступил Новый, 1944 год. Войдя в комнату, Салли услышала отца.

— Что?! — воскликнула она, и на ее голос прибежала Тами с Тойо. От этого кошмара, нельзя было избавиться, вовремя проснувшись.

Салли впала в истерику, и Хироко поспешила успокоить ее, пока Рэйко хлопотала над мужем. Внезапно заплакали Тами и Тойо — они не понимали, что произошло, но разразились рыданиями, увидев горе на лицах взрослых.

Хироко удалось увести детей в спальню, оставив Рэйко с Таком. Салли целый час проплакала на руках у Хироко, не вспоминая о ненависти к ней, а Тами сидела рядом, крепко обняв Хироко за плечи. Новость была невыносимой, Хироко понимала, что чувствуют ее близкие. Прошлым летом, потеряв Юдзи, она ощущала страшную опустошенность. И вот теперь смерть нашла Кена. Война требовала все новых жертв, она уносила и молодых мужчин, и стариков. Многие мужчины, ровесники Така, были потрясены, страдали от горечи и стыда — в сущности, стыда не за самих себя, но об этом они не знали. Они считали, что случившееся — их вина. Теперь сломался и Так, но, когда Хироко вышла проведать его, он немного пришел в себя и рыдал на руках жены как ребенок.

Его первенец погиб — его сын, их ребенок. Столик, на котором стояла фотография Кена в мундире, теперь еще больше походил на святыню, памятник погибшему герою.

В этот день Хироко осталась дома присматривать за девочками, а Рэйко и Так отправились в буддистский храм заказать службу. Им не вернули тело сына, им было не к чему прикоснуться или поцеловать на прощание. От Кена родителям остались одни воспоминания да сознание, что он служил любимой стране, которая предала его.

Когда они вернулись из храма. Так выглядел постаревшим на сотню лет и едва дышал. Никто бы сейчас не дал ему пятидесяти двух — он казался девяностолетним стариком.

Службу в честь Кендзи Хирохей Танака провели на следующий день. Ему было всего восемнадцать лет, и что бы ни говорили о войне, она в первую очередь истребляла молодых и полных сил. Тадаси отправился в храм вместе с семьей и тихо сидел в продолжение службы между Хироко и Салли. Девочка перестала злиться, она была в отчаянии. После службы она прижалась к отцу, горюя о брате, но Таку недоставало сил поддержать ее. Он не смог бы выйти из храма без помощи Рэйко, и, видя, в каком он состоянии, Тадаси бросился помогать ему. Глубоко сочувствуя Рэйко, он даже помог ей уложить мужа в постель. Такео был совсем болен. Сердце Хироко разрывалось при виде его страданий.