— А как же мама, папа и Юдзи? Если Япония вступит в войну…

— Они поступят так, как смогут. Но тебе лучше быть подальше от них, с нами. Посмотрим, что выяснится завтра, и тогда я позвоню тебе. А пока успокойся, не паникуй.

Разговор с Таком принес Хироко облегчение, а позже вечером позвонил Питер. Он хотел узнать, все ли в порядке с Хироко, осталась ли она в колледже или вернулась в Пало-Альто. Весь день он волновался за нее и безуспешно пытался дозвониться. Ему не хотелось обращаться к родственникам Хироко, выясняя, как у нее дела, — он боялся признаться, как сильно беспокоится за нее, хотя понимал, что Так и Рэйко обо всем догадываются.

— У тебя все хорошо? — нервно спросил он. Судя по голосу, Хироко перенесла сильное потрясение, и Питер боялся, что с ней что-нибудь случится, если она останется в колледже.

— Все хорошо, Питер-сан, — храбро отозвалась Хироко.

— Ты вернешься домой? Я имею в виду, к Танака?

— Не знаю. Дядя Так хочет, чтобы я осталась здесь. Завтра он все узнает, выяснит, надо ли мне покинуть колледж… и попытается связаться с моим отцом.

— Лучше бы ему поспешить, — хмуро пробормотал Питер. — Подозреваю, послезавтра связь с Японией надолго прервется. — Питер не был уверен, чем это обернется для Хироко. — А как насчет колледжа? Ты сможешь остаться?

Это безопасно?

— Да, здесь все хорошо. Так считает, что я должна остаться, — посмотрим, что будет дальше.

Питер не был согласен с Таком, но не хотел тревожить Хироко. После холодного приема Хироко в колледже вряд ли положение сейчас могло улучшиться, и Питер считал, что ей следует немедленно вернуться в Пало-Альто.

— А что творится в городе, Питер-сан? — спросила Хироко, чувствуя себя словно отрезанной от большого мира.

— Люди сходят с ума. Все в панике. Они уверены, что японцы будут бомбить Западное побережье. — День выдался длинным и трудным для всех. Никто не представлял, что происходит.

Никто из них не знал, что еще ночью ФБР начало аресты подозрительных лиц, обвиняемых в шпионаже. Большинство из них составили матросы рыболовных судов, имеющих на борту коротковолновые передатчики, за другими наблюдали целыми неделями, подозревая их в связи с противником.

— Так или иначе, я вернусь в Пало-Альто в конце недели, — пообещала Хироко. В пятницу начинались рождественские каникулы.

— До пятницы мы еще созвонимся. И еще, Хироко… — Питер смутился, не желая пугать ее, но ему хотелось, чтобы Хироко знала что бы ни случилось, его чувства остались неизменными. — Если что-нибудь случится, постарайся не волноваться и никуда не уезжай. Я приеду и заберу тебя. — Эти слова прозвучали так серьезно и твердо, что Хироко улыбнулась — в первый раз за весь день.

— Спасибо вам, Питер-сан.

Она медленно вернулась к себе в комнату и в эту ночь спала одна. Соседки не пожелали вернуться. Никто не обменялся с ней ни словом. Хироко долго сидела на постели, думая о Питере. А на следующее утро они узнали ответы на все вопросы.

В половине десятого по времени Сан-Франциско президент Рузвельт обратился к конгрессу Выступление заняло шесть минут, в нем президент предлагал объявить войну Японии. Он заявил, что японцы предпочли не только «игнорировать переговоры с их правительством и императором страны, направленные на поддержание мира в Тихом океане, но и намеренно спланировали атаку и разбомбили не только наши военные базы на Гавайских островах, но и Малайю, Филиппины, атолл Уэйк, Гуам, Мидуэй и Гонконг». Атака в Тихом океане совершилась бурно и стремительно. В сущности, война была уже объявлена днем раньше, и теперь Рузвельт лишь хотел, чтобы конгресс подтвердил это. За исключением одного воздержавшегося, конгресс проголосовал единогласно, и к часу дня все документы были подписаны. В ответ к концу дня Япония объявила войну и США, и Великобритании. Америка наконец вступила в войну.

Но прежде чем были разорваны все официальные связи, японский консул из Сан-Франциско передал Таку телеграмму от Масао. Отец хотел, чтобы Хироко пробыла в Сан-Франциско как можно дольше, если это возможно, — особенно теперь, когда Америка и Япония объявили друг другу войну. Масао чувствовал себя спокойнее, зная, что Хироко находится в Америке, и просил Така позаботиться о ней.

Кроме того, в телеграмме было сказано, что Юдзи поступил в военно-воздушные силы и что вся семья желает родственникам всего самого лучшего.

Для США этот день был не только «днем позора», как сказал Рузвельт, но и днем хаоса. Принадлежащие японцам банки, предприятия и газеты были конфискованы, как и рыболовные суда, даже самые мелкие предприятия потребовали закрыть. Было арестовано немало немцев и итальянцев, но больше всего пострадали японцы. Границы закрыли, транспорт прекратил движение, и Хироко так или иначе никуда не могла уехать. По всему Западному побережью была объявлена тревога, а в шесть сорок вечера сирена возвестила о воздушном налете. Все началось с того, что поступило донесение о приближении вражеских самолетов. Люди рассыпались в панике, женщины плакали, подвалы спешно переоборудовались в бомбоубежища, атака все не начиналась, и наконец сирены перестали выть. Все радиостанции прекратили передачу, и, несмотря на предосторожности, принятые в городах, впоследствии все поняли, что остров-тюрьма Алькатрас остался ярко освещенным, словно маяк.

Поздно вечером вновь взвыли сирены, а радиостанции опять отключились. Кроме всеобщей паники, и на этот раз ничего не произошло.

Третий сигнал тревоги был подан в половине второго ночи, и все опять бросились в убежища — в халатах и ночных рубашках, неся на руках детей, увлекая следом домашних животных.

В два часа тревогу отменили, а в три поступило донесение о двух приближающихся эскадрильях противника. Опять-таки эти самолеты никто не увидел и не услышал, хотя на следующий день генерал-лейтенант Джон Девитт настаивал, что они появились с авианосца, но никаких признаков этого судна так и не было обнаружено. Авианосец словно сквозь землю провалился, самолеты-призраки никто не видел, но многие слышали, и на следующий день заголовки газет пестрели сообщениями об угрозах вражеских атак и воображаемых налетах. К девятому декабря весь город изнемогал от усталости.

Следующей ночью страну вновь охватила суматоха — на этот раз не только Сан-Франциско, но и Нью-Йорк, и Бостон. Люди повсюду были перепуганы, угрозы японцев произвели ошеломляющее действие. Никто не мог выдержать постоянное напряжение от повторяющихся сигналов тревоги и сообщений о налетах — в особенности на Западном побережье, где генерал Девитт сумел запугать всех жителей до единого.

Два дня спустя, в четверг, Германия объявила войну США, а японские войска захватили остров Гуам. Казначейство США в Беркли приказало закрыть все предприятия, принадлежащие японцам и конфискованные еще в понедельник. После того как это распоряжение было выполнено, в США не осталось ни одного предприятия, владельцем которого был бы японец.

Эти события отразились и на жизни Хироко. Она почти не покидала свою комнату, соседки избегали ее усерднее, чем когда-либо прежде. Одиннадцатого декабря ее вызвал к себе декан. Хироко не сомневалась, что после недавних новостей ее выгонят из колледжа, и была изумлена, когда исключения не последовало. Декан отнесся к ней на удивление по-доброму, сказал, что не считает Хироко причастной к недавним событиям, — подобно американцам, пострадавшим при бомбежке, Хироко всего лишь невинная жертва. Декан сказал, что вся страна переживает тревожное время, заметил, что до него доходили слухи о том, как недоброжелательно относятся к Хироко студентки, но Хироко так и не рассказала ни о провинностях Шерон Уильямс, ни о холодном презрении Энн Спенсер.

Декан предложил Хироко, как и предполагалось, покинуть колледж на время рождественских каникул вместе с другими студентками, а после Рождества снова вернуться.

— Уверен, к тому времени все уладится, и ты вновь возьмешься за учебу.

Всю неделю Хироко выходила из комнаты только на время экзаменов. Она даже ела в одиночестве, опасаясь встречаться со студентками в столовой. Но училась она прилежно, как всегда, — Хироко считалась в колледже одной из лучших учениц.