– Ну что, ты готова?

Хоро, по-прежнему сидящая в двуколке, подалась вперед, обвила руками шею Лоуренса и кивнула.

– Ты же знаешь, я могу быстрее. Скорость лошади против моей – ничто.

– Да, но это когда ты на своих ногах.

Обычно это Лоуренс цеплялся за Хоро.

Сейчас он нервничал, но совсем не так, как, например, если бы вел торговлю, пользуясь чьими-то чужими деньгами.

Обнимая Лоуренса, Хоро положила голову ему на плечо.

– Что ж, тогда мне остается лишь держаться крепче, да? Как ты всегда делаешь – отчаянно цепляешься, стараясь не заплакать.

– Да ладно тебе, я не плачу…

–Хе-хе-хе.

Дыхание от смешка Хоро пощекотало Лоуренсу ухо.

Он издал долгий, страдальческий вздох.

– Я не остановлюсь, даже если ты начнешь плакать.

– Я не –

Слова Хоро оборвались, когда Лоуренс хлестнул лошадь по спине. Та побежала, и колеса закрутились веселее.

Вопрос, плакала Хоро или не плакала, вероятно, станет впоследствии поводом для многих перепалочек.

***

Поездку можно было описать одним словом: «бодрящая».

На двуколку не поместишь много груза, и по устойчивости она уступает четырехколесным повозкам, зато ее скорость – это что-то чудесное.

Лоуренс нечасто пользовался этаким способом передвижения, но сейчас, когда еду желательно было доставить еще горячей, он был самым подходящим. Сидя на козлах и держа поводья, Лоуренс ощущал, будто правит не двуколкой, но пролетающей мимо картиной.

Хоро сначала нервно прижималась к Лоуренсу, но вскоре привыкла к качке. К тому времени, когда они подъехали к лесу, она уже стояла на дне повозки, положив руки Лоуренсу на плечи и весело смеясь в потоке обдувающего ее воздуха.

Под гнетом слухов о диких псах большинство людей на дороге смотрели настороженно; некоторые из них держали наготове мечи. При виде девушки в двуколке, смеющейся так беззаботно, их, должно быть, охватывало чувство стыда, что они так боялись каких-то там собак.

Лица людей, мимо которых проезжали Лоуренс с Хоро, начинали светиться от улыбок; многие путники махали им руками. Не раз и не два Хоро начинала махать в ответ и, потеряв равновесие, чуть не вываливалась из двуколки. Всякий раз ей приходилось поддушивать Лоуренса, сжимая его шею, чтобы удержаться, но хихиканье выдавало ее с головой, и Лоуренс совершенно не беспокоился.

С учетом ее живого характера было совершено неудивительно, что Хоро была в ярости, когда ей пришлось целый день провести в комнате.

Вдруг из леса донесся вой. Все на дороге застыли и повернулись в сторону деревьев.

Тогда Хоро тоже завыла, точно ожидала этого момента, и люди перевели потрясенные взгляды на нее.

Потом они осознали, видимо, свою трусость, и, словно признавая храбрость девушки в двуколке, завыли вместе с ней.

Лоуренс и Хоро прибыли в деревню Рувай, и поездка эта ни за что не доставила бы Лоуренсу столько наслаждения, будь он один.

Собравшаяся там толпа изумленно уставилась на двуколку, груженную не деталями водяной мельницы, но бутылями, закутанным в одеяла котлом и поверх всего этого – девушкой. Под многочисленными взглядами Лоуренс остановился и помог Хоро сойти. Она была так довольна, что Лоуренс не удивился бы, услышь он шелест хвоста.

Оставив Хоро расставлять вещи, Лоуренс направился на поиски деревенского старейшины – с ним необходимо было договориться. Сунув ему в руку несколько серебряных монет, он получил разрешение продавать в деревне еду, раз уж так вышло, что работники настолько заняты, что им даже воду из реки зачерпнуть некогда.

Как только Лоуренс и Хоро начали продавать ломти хлеба с мясом, вокруг образовалась толпа; здесь были не только торговцы, которые не взяли с собой пищу, опасаясь того, что может выйти из леса и забрать ее, но и простые селяне.

– Эй, вы! Не толпитесь! В очередь, становитесь в очередь!

Они резали и так тонко порезанное мясо вдвое, клали между двух ломтей хлеба и продавали. Только и всего – однако все равно они были слишком заняты, чтобы еще и вежливость проявлять. Причиной было прихваченное ими вино – Лоуренс считал, что его удастся продать за хорошие деньги. Разливать его требовало лишнего времени и усилий – вдвое больше, чем на все остальное. Лоуренсу уже доводилось заниматься подобным пару раз, однако он совершенно забыл об этой маленькой детали.

Они продали примерно половину всего, что привезли, когда сзади подошел мужчина – судя по виду, плотник.

– Мои ребята помирают с голоду, – сказал он.

Хоро, богиня пшеницы, всегда отличалась чувствительностью в вопросах еды. Она взглянула на Лоуренса, безмолвно потребовав, чтобы он пришел на помощь.

В котле еще оставалось мясо. Люди продолжали прибывать в деревню, так что, если Лоуренс останется здесь, он распродаст все довольно быстро.

Будучи торговцем, Лоуренс радовался, когда его товар раскупали. Ему казалось, что идти куда-то еще, чтобы добиться там того же результата, не имеет смысла. Однако затем он передумал.

Поскольку люди постоянно ходят от торгового дома до деревни и обратно, новости о том, что затеяли Лоуренс и Хоро, должны распространиться быстро. А значит, если он сейчас расширит рынок, продав часть еды ремесленникам, это сослужит добрую службу.

Обдумывая все это, Лоуренс погрузился в молчание; однако тут же его вернула к реальности Хоро, легонько наступив ему на ногу.

– Что-то у тебя стало хитрое лицо, – заметила она.

– Я ведь торговец, – ответил Лоуренс. Поместив кусок мяса между двух ломтей хлеба и передав его покупателю, он накрыл котел крышкой и повернулся к ремесленнику.

– У меня осталось человек на двадцать. Достаточно?

***

Работавшие на берегу ремесленники слетелись, точно голодные волки.

Торговый дом Оома, взявшийся за строительство из-за своей безграничной жажды наживы, нанял этих людей, но не обеспечил их ни пищей, ни жильем, поэтому людям пришлось довольствоваться лишь ужином, которым их из добросердечия угостили селяне.

Более того, поскольку работа оплачивалась сдельно и ее следовало завершить к назначенному сроку, ремесленникам не хотелось терять время на то, чтобы идти за едой в деревню. Даже узнав о приезде Лоуренса и Хоро, они лишь коротко и печально посмотрели в их сторону, а потом вернулись к работе. А те, кто занимались внутри здания мельницы – например, устанавливали валы, – даже не выглянули наружу.

Лоуренс взял бутыль с вином, а Хоро – тачку, в которой местные женщины возили тяжелые вещи. Туда она поставила котел и бадью с хлебом. Потом они переглянулись.

Торговать им явно придется стоя.

– Что, и все? Это же страшно мало! – так говорил каждый, кому они продавали хлеб с мясом; однако жалобы всегда сопровождались улыбками.

Любой плотник, за исключением тех, кто жил под крышей мастерской, обожал хвастаться кошмарными условиями, в которых он работал. Поэтому, хотя каждый из них страдал от голода, никто не требовал для себя больше хлеба или мяса.

Более того – они просили Лоуренса накормить как можно больше людей. Чтобы построить хорошую мельницу, требовалось много народу. И если хоть один свалится от голода, худо придется всем – так они объяснили. Хоро провела столько времени, наблюдая за тем, как люди работают в пшеничных полях, что явно прониклась сочувствием.

И она не только сочувствовала. Она получала несомненное удовольствие, болтая с работниками, и Лоуренс не мог не заметить, что она наливает больше вина, чем обычно.

Разумеется, он ничего не сказал.

– Сюда два куска хлеба, пожалуйста! – раздался возглас из одного из зданий, где уже были установлены жернова.

Вокруг все было покрыто тонкой пылью – но это была не мука, а опилки: даже сейчас, когда к мельнице подошли Лоуренс и Хоро, там внутри продолжали пилить доски.

Хоро несколько раз чихнула и решила подождать снаружи. Возможно, ее острое обоняние не перенесло бы того, что ожидало внутри.