— Не смейте касаться меня, Сенатор, — прошипела разозлённой кошкой. Он покорно убрал руку.

Классически — красивое, холодное личико Леди так и осталось бесстрастным. Бесстрастным, несмотря на деланное волнение в голосе. Когда-то ее холодная красота кружила голову, как и многим другим, пусть недолго, но он был ей увлечён. Когда-то она казалась такой беззащитной, обаятельной и милой, голосок журчал, как ручей по камням, но слишком много с тех пор было сказано и сделано, что б он мог всё так же, улыбаясь не насмешливо, а с грустинкой смотреть на неё.

— Успокойтесь, Леди, — проговорил он, — не стоит так волноваться. Я думаю, все в порядке, просто юноша переутомился.

В комнату влетела охрана, она оторвала медика Оллами от Иланта, увела прочь. Алашавар вздохнул, эти парни, как всегда, оказались оперативней, но следом влетели и медики. Он посмотрел на Леди, бросил взгляд на Юфнаресса, поджал губы, вышел в сад.

— Бардак! — проговорил наедине с собой.

Илант сидел в саду, на мраморной скамье возле фонтана, выбрасывающего в небо струи воды, подкрашенные медленно меняющим окраску светом. Сначала они были жёлтыми, потом свет загустел, позеленел, теперь отливал синью, на воде играли блики, переливались жемчужными отсветами. Он смотрел на маленькую нимфу, прятавшуюся за завесой водяных струй. За их туманом она казалась улыбающейся и живой. Казалось, она наблюдает за ним, так же молчаливо, как он за ней. Менялся свет, и, как будто, менялось выражение на её лице.

— Вот и свиделись, — проговорил юноша, — а я думал, что более тебя не увижу.

Он замолчал, понимая сколь это глупо — разговаривать с каменной нимфой, которая не в состоянии даже оценить обращение. Выглядеть глупо не хотелось, но с другой стороны, он мог себе позволить выглядеть глупо, сад был пуст, или почти пуст. Парни из спецслужб его не беспокоили, зная, что у него, как совсем у немногих есть право находиться в этом саду. Когда-то в садах Сената уединиться было невозможно, туристы ходили по аллеям с утра и до утра наполняя сад своими голосами. Теперь было тихо и пусто, и можно было выглядеть глупо — наедине с самим собой. Всё равно никто не увидит, не узнает.

Он услышал тихие лёгкие шаги. Шёл мужчина, он уже научился распознавать шаги женщин и мужчин по звукам, и потому не сомневался ничуть. Мужчина остановился, не доходя до скамьи и фонтана.

— Отдыхаешь? — спросил негромко. Это был Элейдж.

— Отдыхаю, — отозвался Илант.

Алашавар постоял, помолчал, присел рядом.

— Не сердишься, что в тот день я учинил допрос?

— Я что, ребёнок?

— Хэлан бы сердился.

— Ну, я не Хэлан. — отозвался юноша тихо.

Алашавар вздохнул.

— Ну и как ты?

— Нормально, — ответил Илант, — только скучно у вас тут, и заняться нечем.

— Погибаешь от тоски? — усмехнулся Сенатор.

— Почти что. Впрочем, с Локитой не соскучишься.

Юноша переплёл пальцы рук, вздохнул, проговорил слащаво и манерно, подражая интонациям Локиты:

— Илант, мальчик мой.... Похоже, она всё ещё принимает меня за ребёнка.

— А что ты хотел? — усмехнулся сенатор снисходительно, — Тебе всего-то двадцать лет.

— Да, смешная цифра. — согласился Илант, — Но ведь это только цифра, не правда ли?

Юноша, вздохнув, взглянул на небо, оно было тёмным, практически беззвёздным, подумал, что слезы так некстати подступили к глазам. Последний раз, последний раз он любовался этим небом, этими восходами и закатами еще до бунта, лет шесть назад, когда отец брал их с собой на Софро. Он показывал им, детям, удивительные сады, аллеи, фонтаны, выстреливающие в небо подсвеченные золотом струи воды, водил по музеям. Особо задержав их, мальчишек около сини камней Аюми. Вспомнив его лицо, Илант невольно вздохнул. И Хэлан тоже был очарован и игрой света и тайной, что окружала наследие Странников, их подарок. Координатор сам был похож на мальчишку — избалованного, взрослого мальчишку, так и не повзрослевшего

— А, знаете, — внезапно, облизнув губы, сохшие от волнения, проговорил юноша, — я вас искал недавно, но вы были заняты. Я хотел спросить, мне говорили, будто вы — последний, кто разговаривал с отцом. Это правда?

— Да.

— А Локита? Она ничего не говорит, или говорит, что не знает. Я пытался ее расспросить, но она лишь отмахивается....

— Локита была на Ирдале, Илант, — заметил сенатор.

— Как он держался? — спросил юноша негромко, — ведь он тогда уже знал.

Элейдж вздохнул, положил ладонь на плечо юноши, помолчал.

— Вы не хотите отвечать? — вновь проговорил Илант.

— Нет... — Элейдж вздохнул вновь, — дело не в том. Держался он тогда неплохо, не паниковал, если ты об этом, хоть и понимал, что ситуация, в которую он попал — безвыходная. Но изменился сильно, я его не сразу признал. Он посерьёзнел, Илант, и не перекладывал ответственность ни на чьи плечи. Говорил, что виноват в случившемся один. Хотя, конечно же, не бывает, что виноват кто-то один. В общем-то, всё это — стечение обстоятельств. Я, если разобраться, тоже виноват. И Локита, твоя бабка, и Стратеги.

— А Локита распустила Стратегов.

Сенатор вздохнул, покачал головой, рассматривая юношу, отмечая внимание и волнение, серьезность взгляда и разочарование.

— Не распустила, Илант, — ответил сенатор, подумав, — разогнала. Чувствуешь разницу?

Илант кивнул головой.

— Разумеется, чувствую. Но лучше б она этого не делала. Для нас, рэан, лучше.

— Понимаю, возможно, сейчас бы всё было б уже иначе. Но она не позволила Стратегической Разведке даже послать разведдесант. В Сенате об ту пору интересные реверансы делались. Ну, да это не так и важно. Если б Хэлан сумел-таки добраться до Софро, всё тоже было б иначе. Он законный координатор, он мог бы попросить помощи у Лиги. Но она этого не сделала. Она, Илант, боялась, что её не правильно поймут. — Элейдж вздохнул и невесело усмехнулся. В глазах читалась неприкрытая ирония, и что-то такое, что выдавало его истинное отношение к Локите. И это нечто никак нельзя было назвать ни любовью, ни добрым отношением. Скорее это походило на скрытую ненависть или открытую неприязнь, — Ты прости, но вот чего я в толк никак не возьму, так это того только, что она не боялась, что её действия неправильно истолкуют, когда назначала своего сынка на пост координатора Рэны. Он тогда был еще совсем молод. А навести порядок, когда свергнут законный правитель и на планете творится бардак, боится, что это будет воспринято как кровная месть. Это ты понимаешь?

Илант невесело усмехнулся.

— Этого — нет. Я много не понимаю на Софро, раньше, кажется, всё было иначе ...

— Тогда, и впрямь, многое было иначе. Тебе не кажется. Софро изменилась. Весь наш мир стремительно меняется, Илант. На дальних мирах это не так заметно, как на Софро, но меняется не только Софро, меняется всё.

Сенатор вздохнул, замолчал, поднялся со скамьи. Илант поднялся следом.

— Я Вас провожу. — предложил он.

По аллее шли молча и медленно, Илант разглядывал камень под ногами, всплески радужных струй бивших из фонтанов. От непривычной пустоты, от тишины было жутковато и хотелось обернуться и посмотреть, не крадется ли кто-нибудь следом.

— Раньше всё было иначе, — проговорил юноша, неожиданно прервав затянувшееся молчание, — и та Софро мне больше нравилась.

Сенатор медленно повернул голову и посмотрел на него с интересом, которого не счел нужным скрывать.

— Продолжай, — проговорил он.

— Порой, на Рэне, я мечтал, что вернусь сюда победителем. Что мне хватит сил перевернуть ход событий на Рэне, отомстить за отца, и я вернусь сюда. Наверно, всё это — только глупость. Глупые, наивные детские мечты. Наверно, Да-Деган прав, что постоянно напоминает мне, что я глупый мальчишка.

— Твой воспитатель жив?

— Жив, как ни парадоксально. Да и я жив, благодаря ему. У него хватило ума увести нас из города в самом начале восстания. Говорят, в первые три дня было страшно, а потом уже не так. Когда я вернулся, Амалгира перестала быть полем боя. Мне удалось раствориться в ней, смешаться с народом, и хватило ума не говорить, кто я таков есть. Ну, какое дело до меня людям? У всех полно своих забот, а на моем лбу не написано крупными буквами, что я сын координатора. Таких, как я, мальчишек, потерявших всех своих, был полон город.