Я пожал протянутую мне шершавую тяжелую перчатку Модема и уселся, пристегнувшись к столу, после чего торопливо отодрал от клейкой поверхности стола грушу с выпивкой, надавил на нее и сделал приличный глоток.

– У меня крупные неприятности, – сказал я. – Мы можем при этом человеке говорить откровенно?

Уэллспринг рассмеялся:

– Ты что, шутишь? Это же догтаун! Здесь повсюду понатыкано больше записывающих устройств, чем зубов у тебя во рту, мой юный Ландау! Кроме того, Модем – мой старинный друг. А некоторые необычные возможности его зрения могут оказать нам неоценимую услугу.

– Отлично. – Я принялся объяснять суть дела. Уэллспринг остановил меня и потребовал подробностей. Я начал снова, стараясь не упустить ни одной, самой мельчайшей детали.

– Да-а, дела, – сказал Уэллспринг, когда я кончил. – Держись за свои мониторы, Модем. Сейчас ты увидишь, как слухи перекроют скорость света. Странно, что именно это маленькое бистро станет источником таких новостей, которые всего через пару суток не оставят от ЦК камня на камне. – Он произнес эти слова довольно громко и оглянулся, окинув помещение бара быстрым взглядом. Все клиенты заведения смотрели на нас с отвисшими челюстями; в их открытых ртах дрожали маленькие шарики слюны.

– Значит, Матка отчалила, – все так же громко продолжал Уэллспринг. – И, наверное, уже довольно давно. Что ж, слезами горю не поможешь. Даже жадность Инвесторов, оказывается, имеет свои пределы. Не могли же советники водить Матку за нос до бесконечности. Должно быть, вскоре она объявится где-нибудь еще, найдя себе другое обиталище, больше соответствующее ее эмоциональным запросам. Самое лучшее, что я могу сейчас сделать, – так это вернуться к своим монитором и попытаться свести к минимуму свои убытки, пока биржа не потеряла всякий смысл, – добавил он, но не сдвинулся с места.

Закончив свой спич, Уэллспринг раздвинул ленточки на разрезном рукаве и бросил небрежный взгляд на наручный компьютер. Бар пустел с невероятной быстротой; удирали даже завсегдатаи, влекомые персональными псами. У дверей вспыхнула дикая рукопашная схватка между двумя шейперами-ренегатами, демонстрировавшими самые страшные приемы космического джиу-джитсу. Их псы в драку не вмешивались, равнодушно наблюдая за происходящим.

Очень скоро в баре уже не было никого, кроме нас троих, робофициантов да полудюжины любопытствующих псов.

– Сразу же после моей последней аудиенции у Матки я мог бы побиться об заклад, что она вскоре нас покинет, – спокойно сказал Уэллспринг. – Так или иначе, но Царицын Кластер пережил сам себя и стал бесполезным. Срок, отпущенный ему, истек. Он сыграл свою роль эмоционального катализатора, который вплотную подвел Марс к третьему пригожинскому уровню сложности, после чего, под грузом проводимых советниками бессмысленных программ, ЦК разбил неизбежный паралич. Типичная близорукость, свойственная мехам. Псевдопрагматический материализм. Ну что ж, за что боролись, на то и напоролись.

Подавая робофицианту знак к следующей перемене блюд, Уэллспринг продемонстрировал нам краешек расшитой золотыми нитями нижней манжеты.

– Ты говорил, что советнику пришлось отправиться прямиком в приват? Жаль. Но он – не первый и не последний из тех, кого затопчут в этой свалке.

– Мне-то что делать? – напомнил я о себе. – Ведь я потерял все. И что теперь станет с лигой?

Уэллспринг нахмурился.

– Действуй, Ландау! – сказал он. – Покажи себя. Пришло время не на словах, а на деле проявить постгуманистическую изменчивость форм. Сейчас тебе необходимо унести ноги прежде, чем тебя арестуют и выставят на продажу. Думаю, как раз здесь окажется очень кстати помощь нашего друга Модема.

– Она к вашим услугам! – торжественно объявил Модем. Датчики вокодера были подсоединены прямо к его голосовым связкам, и это устройство синтезировало удивительно красивый, но совершенно нечеловеческий голос. – Наш корабль «Проходная Пешка» послезавтра уходит к Совету Колец с грузом маршевых двигателей для транспортировки лестероида. Проект по созданию среды обитания. Другу Уэллспринга мы будем рады.

Я не смог удержаться от истерического смеха:

– Предлагаете сменить шило на мыло? Вернуться на Кольца? Тогда лучше уж мне перерезать себе глотку прямо за этим столом! Куда будет меньше хлопот.

– Не стоит так кипятиться. Пройдешь небольшую операцию: мы подсоединим тебя к одной из наших оболочек, – успокоил меня Модем. – Один омар как две капли воды похож на другого. Под нашей оболочкой ты в полной безопасности где угодно. Если сумеешь держать язык за зубами.

– Ты предлагаешь мне стать мехом? – Я был страшно шокирован.

– Настоящим мехом ты не станешь, – сказал Уэллспринг. – Все равно не получится. А так... Всего-навсего несколько переключении концевых нервов, трахеотомия плюс немного анальной хирургии... Правда, ты потеряешь обоняние, вкус и осязание, зато приобретешь другие органы чувств, охватывающие такой диапазон ощущений, который тебе и не снился.

– Вот именно! – провозгласил Модем. – Ты спокойно ступишь в открытый космос и будешь смеяться!

– Он прав! – воскликнул Уэллспринг. – Шейперы должны гораздо шире пользоваться техникой мехов. Ты куда лучше поймешь свои лишайники, Ганс. Небольшой симбиоз, а? Это расширит твой кругозор.

– Но вы же не полезете мне под череп? – нерешительно спросил я.

– Нет, – небрежно бросил Модем. – Во всяком случае, не должны. Твои мозги останутся при тебе.

Я ненадолго задумался.

– А вы сможете уложиться, – я бросил взгляд на часы Уэллспринга, – в тридцать восемь часов?

– Придется поторопиться, – спокойно ответил Модем, отстегиваясь от стола.

Я сделал то же самое.

«Проходная Пешка» отправилась в путь. Во время стартового ускорения моя оболочка была намертво прикреплена к одной из несущих конструкций корабля. Перед стартом я установил зрение на стандартный волновой диапазон, чтобы в нормальном свете увидеть, как начнет проваливаться вниз мой Царицын Кластер.

Слезы обжигали свежие шрамы моих мертвых глазных яблок на тех местах, куда были вживлены тончайшие проволочки. Царицын Кластер медленно вращался, издали напоминая галактику, опутанную паутиной из драгоценных нитей с нанизанными на них самоцветами. То тут, то там по нитям паутины пробегали яркие вспышки: пригороды уже начали утомительную и скорбную работу, освобождаясь от пут, связывавших их друг с другом и с центром. Царицын Кластер агонизировал и корчился в тисках ужаса.

Я тосковал по уютному домашнему теплу моей лиги, ведь залезть в раковину – еще не значит стать омаром. Они мне оставались по-прежнему чуждыми, эти черные демоны, пригорошня песчинок в галактической ночи, человеческая протоплазма в тусклых панцирях, забывшая о своем происхождении.

«Проходная Пешка» напоминала обычный корабль, вывернутый наизнанку. Ее металлический каркас, к балкам которого, словно гниды, лепились омары, окружал со всех сторон ядро корабля – могучие магнитные реакторы. Неутомимые автоматы бесперебойно кормили эти реакторы горючим. Там и здесь к каркасу крепились купола, где омары могли подключаться к своим странным жидкостным компьютерам и куда они прятались во время солнечных бурь.

Они передвигались по кораблю, скользя вдоль наведенных магнитных полей. Они никогда не ели. Они никогда не пили. Каждые пять лет они, словно змеи, «меняли кожу», подвергая свою оболочку очистке от гнусно воняющей накипи разнообразных бактерий, в великом множестве разводившихся в ровном влажном тепле под этой оболочкой.

Они не знали страха. Они были самодовольными анархистами. Самым большим удовольствием для них было сидеть, приклеившись к каркасу корабля, устремив свои многократно усиленные и обостренные чувства в глубины космоса, наблюдая звезды в ультрафиолетовом или инфракрасном диапазонах или следя за тем, как ползут по поверхности Солнца солнечные пятна. Они могли подолгу просто ничего не делать, часами впитывая сквозь свою оболочку солнечную энергию, прислушиваясь к музыкальному тиканью пульсаров или к звенящим песням радиационных поясов.