В Канны он отправился в элегантном костюме, который Пьер Делуар носил в молодости по праздникам. Опрятный, при галстуке, Жоан Дольгут выглядел на все двадцать лет. Мадам Жозефина надушила его одеколоном, заботливо все проверила, будто провожала собственного сына. Пьер-младший отдал ему свои воскресные туфли, которые оказались тесноваты, но в целом результат получился блестящий. Ни убавить, ни прибавить — приличный молодой человек, вполне достойный места официанта в роскошном отеле.

На месте его поджидали служащий, ответственный за наём персонала, и месье Филипп, который при виде Жоана ощутил гордость за своего протеже. В отличие от многих других, мальчишка умел держать себя. Вот так, одетый в белый костюм безупречного покроя, он напоминал голливудского актера тридцатых годов — из тех, что как раз сейчас пользовались бешеной популярностью.

Шеф ресторана пришел в восторг, узнав, что Жоан знает испанский, помимо французского и родного каталанского. Это очень приветствовалось теперь, когда в Канны стали приезжать гости со всего света. Необходимый минимум английского языка он выучит по ходу дела, в общении. Рекомендации, данные Филиппом и пекарем, превозносили Жоана до небес: дескать, мальчик обходительный, воспитанный, сдержанный и ответственный.

С ним заключили контракт, по которому он должен был приступить к своим обязанностям через две недели. График у него будет напряженный, с семи утра до полуночи. Если он действительно хочет здесь работать, то придется из кожи вон лезть, чтобы сохранить за собой место. Жоан Дольгут вышел из отеля, сияя от радости. Грусть вчерашнего вечера затмило предвкушение новой работы. Платить ему будут немного, зато он сможет постоянно учиться всему, что нужно. О такой удаче он и не мечтал.

Следующую неделю он провел в поиске жилья в Каннах, как можно ближе к отелю, поскольку в сутки у него будет всего семь свободных часов, которых только на сон и хватит. Подходящая комната нашлась в близлежащем поселке Жуан-ле-Пен.

К его отъезду мадам Жозефина, как настоящая любящая мать, сшила ему на своей старенькой швейной машинке несколько смен белья и мешок для его скудных пожитков. И в придачу подарила тот самый костюм, в котором он ходил на собеседование. «Для особых случаев», — пояснила она, подмигивая с озорной улыбкой.

Прощаясь с Делуарами, Жоан Дольгут плакал. Эта семья приняла его, чужака, как родного, с деревенским простодушием подарила те немногие мгновения счастья, что ему довелось испытать за последние годы, научила тому, что доброту и любовь можно встретить в совершенно посторонних людях. Уходя, Жоан оставлял брата, Пьера, единственного друга, который у него был.

Скупые тетки, узнав размер его жалованья, до последнего пытались убедить его остаться с ними, завтракать яйцами с сыром и беконом и спать в самой просторной и светлой комнате. Он обещал приезжать на праздники и иногда на выходные, умоляя старух, если придет хоть какая-то весточка от отца, сохранить ее до его визита.

По утрам в отеле на глазах Жоана разворачивалось настоящее представление. Благоговейно вдыхая доносящиеся из кухни восхитительные запахи, от которых слюнки текли, Жоан нежно прикасался к тонким скатертям, легонько сталкивал хрустальные бокалы, извлекая из них эфемерные симфонии, смотрелся в серебряные ложки, как ребенок. Ему нравилось наблюдать и изучать. От миллионеров пахло одеколоном и парижскими духами. На лицах этих людей отражались такие чувства, каких он никогда доселе не видел. Напыщенные денежные мешки держали в своих руках будущее множества людей. Заядлые игроки, готовясь вечером спустить целое состояние в казино, вели беседы с американскими магнатами. Актрисы, чей звездный час давно миновал, не спускали глаз с нью-йоркских певцов, ловя каждый их вздох, каждый каприз. Итальянские жиголо с кошачьими повадками обхаживали скучающих пожилых матрон, облизываясь на их кошельки. Этот мир казался Жоану ожившей кинолентой, и он наслаждался от души. За одно утро он овладел искусством официанта. Ему объяснили, что нельзя смотреть клиенту прямо в глаза, что точно рассчитанный наклон головы и умение вовремя отодвинуть стул — это основы основ. Он научился затейливо сворачивать салфетки, ловко разливать вино, быть невидимым, когда следует, возникать как из-под земли, когда требуются его услуги и неизменно проявлять усердие и благоразумие.

В одно прекрасное летнее утро, через три месяца безупречной службы, метрдотель доверил Жоану ответственное и почетное дело. Вечером на террасе над морем должен был состояться праздничный банкет по случаю дня рождения дочери одного из наиболее богатых и уважаемых постояльцев отеля. Приготовления проходили в лихорадочной суете. Приехал грузовик из цветочного магазина, доставив такое количество цветов, будто ими собирались усыпать все побережье.

Целая армия официантов — в том числе Жоан — накрывала столы льняными скатертями и украшала террасу гирляндами из шелковых лент и живых роз. Несколько грузчиков тем временем осторожно устанавливали на деревянном возвышении у самого моря концертный рояль, специально заказанный для торжества. Над входом висели две хлопушки, наполненные розовыми лепестками. Жоану и еще одному служащему поручили дернуть за веревочки, когда войдет именинница, чтобы ароматные лепестки осыпали ее на пороге. Управляющий отеля прохаживался по террасе, отдавая распоряжения и следя за каждым шагом подчиненных. Дорогой гость желает потратить свои денежки, и администрация сделает все возможное и невозможное, чтобы ему в этом помочь.

Целый день они то вешали, то снимали отдельные украшения, меняли местами столы и стулья, настраивали и перенастраивали рояль. В последний момент по углам расставили четыре статуи лебедей, сделанные изо льда.

К часу, когда небо окрасилось в красно-оранжевые цвета заката, пляж выглядел как сказочное королевство. Все гости выстроились в два ряда, образуя проход для девочки, прибывшей сюда из далекой страны, чтобы превратиться в юную женщину. Скрипки и рояль, перекрывая шелест волн, нарушили выжидательную тишину, и праздник начался.

Она спускалась по лестнице, облаченная в воздушный наряд, невесомая, едва касаясь пола, — белоснежный ангел с черными как ночь шелковыми волосами. Невероятной силы взгляд обжигал даже на расстоянии. Жоан Дольгут никогда раньше не видал таких красавиц. Она шла с высоко поднятой головой, словно заморская принцесса, под восторженные аплодисменты присутствующих. Сердце замерло в груди Жоана: переступая порог, она чуть-чуть, одними глазами, улыбнулась ему. Потрясенный, он дрожащей рукой дернул свою веревочку, и сотни лепестков разноцветными бабочками затрепетали в воздухе.

В этот день Соледад Урданете исполнилось четырнадцать лет. Родители решили приветствовать ее изумительным вальсом Штрауса. Легкая и грациозная, кружилась Соледад в объятиях отца. Кожа ее источала нежный аромат сквозь муслин платья. Усыпанная лепестками, со счастливой улыбкой на устах, она наслаждалась праздничным весельем в золотых лучах заходящего солнца.

Соледад прибыла в Канны из Нью-Йорка на борту трансатлантического лайнера в сопровождении родителей и кузины. Они путешествовали уже два месяца и на оставшиеся тридцать дней поселились в отеле «Карлтон». Соледад обожала эти летние путешествия. Каждый раз по возвращении семья немедленно начинала планировать маршрут на следующее лето. Школьные учебники и холод Боготы предавались забвению до сентября.

Она уговорила отца, чтобы в этот раз с ними поехала кузина Пубенса, которая, будучи на одиннадцать лет старше, тем не менее стала ее лучшей подругой. Отец не только согласился, но и обещал отныне всегда брать ее с собой, так как сочувствовал своей осиротевшей двоюродной племяннице.

День рождения Соледад впервые праздновался с подобным размахом, и даже привычная к роскоши девушка была поражена таким подарком, в очередной раз подтверждавшим, что родители души в ней не чают.