Профессор на самом деле не был профессором. Но любовница у него была. С этой парой Кирилл и Марина познакомились почти в день приезда. Их места были рядом в столовой, а однажды они в одном автобусе ездили на экскурсию. Профессор был всего лишь кандидатом наук, врачом, кожником-венерологом. Любовница у него была молодая, кудрявая, черноволосая-черноглазая, и все говорили про нее:

— Она похожа на вас, будто дочь!

Профессор не обижался. Он был умудренный жизненным опытом человек. С любовницей он ездил на Черное море, а с женой на Балтийское — жена была его ровесницей, и хотя ничем не болела, он заботился о ее здоровье. Больше всего, правда, его супруге нравилось отдыхать в Довиле. На западном побережье Франции даже летом не так уж жарко.

— Почему во Францию с женой, а на Кавказ с любовницей? — как-то поинтересовалась бестактная дочурка, когда они с Профессором случайно остались одни.

— . Потому что любовниц у меня было много, а жена до сих пор одна. Я ценю ее больше, — спокойно ответил профессор, в силу своей профессии считающий, что скрывать что-либо от людей бессмысленно.

— Это безнравственно и нечестно! — сказала Марина, узнав об этом разговоре от дочери.

— Подумаешь! — пожала та плечами.

А Кирилл любовался Медузой. Так в их кругу Марина окрестила Ингу. Марина недолюбливала ее, а Инга держалась беспроигрышно. Всегда улыбчивая, всегда приветливая, со всеми одинаково доброжелательная, она будто говорила своим обликом: «Я любой женщине могу дать сто очков форы». О своем несчастье она вовсе не стеснялась говорить. В первый же вечер знакомства за ужином Инга рассказала компании, что ногу потеряла в первом ее альпинистском походе, где по глупости и по упрямству, не слушая товарищей и инструкторов, попала в расщелину. Она, спокойно улыбаясь, рассказывала, как провела в снегу, замерзая, всю ночь, нога была обморожена, спасти ее не удалось.

— Эффектная травма! — прокомментировала дома дочурка. Кирилл, когда они все возвращались с вечерних танцулек, воспользовался темнотой и спросил:

— Тебе было, наверное, страшно лежать, замерзая в снегу?

— Конечно, страшно. Сначала, — ответила Инга. — А потом у замерзающих развивается эйфория, они ведут себя будто пьяные, они поют, им бывает жарко, они скидывают одежду, и часто бывает, что находят их мертвыми именно по одежде, раскиданной на снегу. К счастью, у меня в камнях застряла только одна нога, и отыскали меня достаточно быстро.

Она восхитительно улыбнулась, а Кирилл, ни слова не говоря, обнял ее за плечи.

«Сколько простоты в ней и мужества! Редкая девушка!» — думал он, и ночью ему в беспокойном движении снились Инга, горы, в которых не был, ледорубы и камни. Он понимал, что Инга где-то рядом в беде, он спасал ее, обнимал, полуживую, в снегу, и они кружились в снежном вихре в каком-то загадочном танце.

«Ей трудно будет найти верного мужа, — передумывала эту историю Марина. — Слишком уж твердая воля у хрупкой девушки. Да и хрупкой ее, пожалуй, не назовешь». Марина в памяти прокручивала эпизоды дня и по-женски оценивала, как выглядит Инга. Гибкая — да! Прекрасно сложена? Да! Красивая? Да. Но не хрупкая. Сильная и привыкшая сопротивляться. Уж кого можно было назвать хрупкой — так это их собственную дочь. Очень длинненькая, очень тоненькая, поверхностно злая, но внутренне добрая, часто застенчивая. Выдержала бы она такое испытание? За дочь Марина была не уверена. Зато уверена за себя.

«Конечно, ужасно всю жизнь без ноги. Но и всю жизнь ходить с этой дурацкой кистой, не зная, будешь ты завтра жить или нет, вот в чем вопрос. Неизвестно, что лучше. А главное, никакого сочувствия. Инга в глазах окружающих — героиня. По собственной дури попала в историю, чуть не погибла сама, могли пострадать и другие люди, осталась калекой и говорит об этом с мягкой улыбкой. И все сочувствуют ей, жалеют, обожают и ценят. Кирилл глаз не сводит. Противно!»

Скорей бы домой! Протянуть две недели, потом сходить к доктору, выйти поскорей на работу и жить так, как раньше. Взбаламутила всех Медуза. Сравнение не в ее, Маринину, пользу. И зеркало показало Марине высохшее лицо с глубокими складками возле рта, тонкие темные волосы, подстриженные под каре, и глаза, в которых можно было отыскать только понимание и усталость. Конечно, это тоже было немало, но лучезарности им не хватало.

— Да! Скорей бы домой!

Она легла. Кирилл уже спал. Она положила ему руку на грудь, как часто делала раньше. Он застонал во сне и, не просыпаясь, отвернулся.