Любой человек готов к убийству. Это заложено в нас генетически. Еще со времен мамонтов и Авеля. Но быть готовым морально и физически — суть разные вещи. Морально я была готова, но физически… Джокер играл со мной, как сытая и довольная кошка, осознающая, что мышь никуда не убежит. Мышь измотана игрой, поэтому не будет сопротивляться, когда острые зубы перегрызут ей позвонки. Все так. Он исполнил мое желание. Не прошло и нескольких дней, как Крэш был мертв. Когда менты к нам пришли, то я предъявила им стопроцентное алиби. Не я его убила, но убила его я. Дилемма? Что-то вроде того.
Но затем пришла расплата. Взамен я должна была убрать (любимое выражение Джокера) моего Колю. Иначе убьют меня. Билеты куплены, визы получены, нас ждут в университетах разных городов. И я должна убрать Колю.
Джокер потребовал невозможного. Кошка не рассчитала мышкины силы. У мышки оказались совсем другие интересы, нежели предполагала кошка. Скажи он пристрелить мать, отца, я бы не стала сомневаться: сделка есть сделка, но Епишин?
И я сломалась. Потерять его навсегда — самый сильный страх из всех, которые я когда-либо испытывала.
Сложно принять решение, но когда ты уже сделал выбор, становится легче. Рассказать или не рассказать? Я позвонила Коле, и мы встретились в нашей маленькой тайной квартирке. Я приехала раньше и ждала его, не включая света. Заслышав поворот ключа, напряглась. Сейчас или никогда.
— Барби, ты здесь?
Заслышав родной голос, я бросилась к нему, зарывшись в мокрую от дождя и снега куртку. Слова опережали сознание, мне казалось, что если не поторопиться, то я могу пропустить что-то важное. Коля рассеянно гладил мои волосы и молчал. Презирает? Ненавидит? Отвергает? Сердце, как мячик в пинг-понге скакало то вверх, то вниз, грозясь разорваться.
— Барби… — мое лицо баюкали теплые дрожащие ладони. — Барби… Я должен убить тебя. Джокер…
Все было понятно и так: Джокер — наш палач и спаситель разыграл свою комбинацию. Бывшие любовники убивают друг друга. Мотивов сколько угодно: от ревности до… ревности. И никто ничего не заподозрит.
— Барби, я должен убить тебя… — его руки поспешно расстегивали на мене блузку. Юбка давно уже лежала на полу. Я переступила через нее, словно через свое прошлое. Белье, пуговки, завязки, ленточки, молнии… Его тело было горячим, почти обжигающим. И невыносимо легким. Как мечта или бытие. Каждое движение было прощанием и прощением. Каждый поцелуй — отпущением прошлых грехов. Каждый его удар — обещанием счастья, которое могло бы случиться и обязательно бы случилось, если бы… Как много их оказалось — этих “если бы”. Знаки вопроса и многоточия. — Барби, я должен убить тебя…
— Убей.
— Не могу, не могу, не могу. Если я тебя сейчас потеряю, то уже никогда не найду.
— Ты никогда меня не потеряешь, обещаю.
Он поцеловал меня в глаза, как покойницу. И холод разлуки вновь окутал наши обнаженные, еще сплетенные тела. Я возвратила этот поцелуй. Два палача. Две жертвы. И нет пути назад. В голове бились строчки единственного стихотворения, которое я написала в своей жизни:
Раз, два, три, четыре, пять,
Я иду тебя искать:
По небесным катакомбам,
В лунной горечи миров,
В переулках звездных ромбов,
В подворотнях облаков.
Коля улыбнулся:
Вышел месяц из тумана,
Сиплый, маленький и пьяный,
Он твои следы запутал
пеплом памяти и снов.
Ангелы играли марши,
ангелы сжигали трупы,
А над городом струился
черный дым ночных костров.
— Я еще тогда тебя сказал, что оно не в рифму.
— А я ответила…
— Ты ответила: “Разве стихи всегда должны быть в рифму? У сердца рифмы не бывает. Только ритм. И у каждого он свой””.
— Ты по-прежнему со мной не согласен?
Мне на грудь легла тяжелая сильная рука:
— Теперь согласен. Не плачь, Барби. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно.
Мы ничего не придумали. Бегство — не выход из положения. Вот уже несколько дней, как мы оба должны быть мертвы. Но мы живем, ощущая за спиной дыхания Джокера.
С каждым днем твой голос глуше,
Он давно сроднился с ветром,
Разбивающим неловко
запотевшее окно.
Ты небрежно, словно листья,
ворошишь шальные души
И к тебе летит навстречу
соблазнительное зло.
Господи, нам нужно продержаться всего лишь несколько суток, а там мы будем в безопасности. Почему же Коля не идет? В компьютерном зале полумрак, работает только мой компьютер. Я вздрагиваю от каждого шороха, но упорно стучу по клавишам. Раскаиваясь ли в чем-нибудь? Нет, ни минуты. Все было так, как и должно было быть, и нет в том моей вине. Епишин! Миленький, родненький, где же ты?
— Барби, Барби, ты все-таки сделала по-своему. — Он входит в зал и аккуратно прикрывает за собой дверь. Мы одни. Из-за полумрака я не вижу его лица, но голос… Черт побери, я знаю этот голос! Вот только не думала, что Джокер такой…
— Конечно, ты знаешь меня, — подтверждает Джокер и подходит ближе. Не может быть! Идиотка! Слеподыра! Все время этот человек был рядом, а я ничего не чувствовала. Иногда цена ошибки может оказаться слишком высокой. Кусочки головоломки, смешанные ранее, вдруг встали на свое место. Ай-да, Джокер! Надо же какую комбинацию придумал. В сердце застыла тупая боль: я понимаю, что Коли уже нет в живых. Или, может быть, ему повезет, и он чуть-чуть припозднится за мной по дороге в рай. Сколько всего я не успела.
Но теперь поздно. Ведь так, мой милый Джокер?
— Поздно! — его губы кривятся в чуть смущенной улыбке. — Извини, но за тобой должок. Обещаю, тебе не будет больно. Может, ты хочешь что-нибудь сказать напоследок?
Круглое дуло немигающее смотрит мне в лоб.
— Спасибо.
— Спасибо? — на его лице мелькает изумление, но палец опережает мысль, нажимая на курок.
Мне казалось, будет вечным
наше призрачное счастье,
И в метель из белых линий
я бросалась за тобой.
Но оно февральским утром
Болью кануло в ненастье,
Ангелы сломали крылья,
Пролетая над судьбой…
Раз, два, три, четыре, пять,
Где же мне тебя искать?!
ГЛАВА 20
Где же мне тебя искать?
Я с трудом освободилась от цепких путанок сна. Тяжелого и неправдоподобно страшного. Пять утра. Понедельник. День откровений и неприятных открытий. Неужели Джокер всерьез полагает, что я вечером зарежу своего сотрудника? Бред какой-то. Женя Субботин, конечно, не подарок, кто бы спорил! Но, даже просуммировав все его недостатки, почему-то не хочется его убивать. Может, во мне проснулся запоздалый гуманист? Представляю заголовки газет на следующее утро и себя, закованную в наручники. Милая картинка, ничего не скажешь!
Что-то тут не так. Своих прежних адресатов Джокер, что говорится, долго проверял на “вшивость”, а со мной поторопился. Время наступает на пятки? Или милиция? В любом случае он задергался. И это уже хорошо. Правда свои проблемы Джокер намеревается решить за мой счет, и это уже плохо.
Возвращаться в скомканные сны не имело смысла: меня трясло от волнения. Я сварила себе кофе и села за компьютер. Хоть над диссертацией поработаю. К тому же и тема довольно подходящая — роль неформального лидера в творческом коллективе (я, наверное, была очень пьяна, когда взяла ее для своего исследования). Для начала неплохо бы разобраться с теорией лидерства. Боже, как скучно! Цитаты, вырванные неизвестно откуда куски текстов, многочисленные теории, претендующие на гениальность. И как во всем этом разобраться? Нет. Я все-таки сумасшедшая: мне к убийству готовиться надо, а я в теориях лидера копаюсь.
Стоп! И правильно делаю, что копаюсь. Лидер… Ну, конечно. Вот, где собака кость погрызла. Для чего Джокер затеял эту игру? Ради убийства? Возможно. Но в основе убийства помимо гнева, аффекта, ненависти, жажды обогащения всегда лежит превосходство одного человека над другим. Желание власти. Стремление к лидерству.
Джокеру нравится управлять людьми, на этом. Собственно, и построена его комбинация. Найти уязвимое место у каждого из участников игры, сплести сеть, а затем сидеть в укромном местечке и дергать за веревочки, завязывать и развязывать узелки страха. Ему нравится наблюдать за всеобщей растерянностью. Он питается этим страхом, словно жирный, но голодный клоп. Он уверен, что контролирует ситуацию, но иногда ситуация выходит из-под контроля. Например, когда он решил ввести в игру меня.
