Ни одно животное не пострадало при изготовлении этой сигареты, но мне, тем не менее, очень не нравятся ощущения, которые я сейчас испытываю. Мне кажется, что я загрязняю и отравляю себя. Я тушу сигарету, чтобы не успеть передумать, быстро ломаю все оставшиеся пополам. Потом разрезаю ножницами и эти половинки и подметаю мусор в комнате. После этого я включаю компьютер, захожу на свою страницу и начинаю писать.

Одиннадцатое января. По сведениям «Нью-Йорк таймс», почти двадцать процентов самоубийц пользуются ядом, однако среди врачей-самоубийц эта цифра увеличивается до пятидесяти семи процентов. Мои мысли по поводу данного метода: подходит только для трусов, если мое мнение имеет для кого-то значение. Лучше уж хоть что-то успеть почувствовать. Раз пошел такой разговор, поделюсь своими мыслями. Если бы кто-нибудь приставил пистолет мне к виску (ха-ха-ха – пардон за юмор висельника) и заставил бы принять яд, я бы отдал предпочтение цианистому калию. Яд в газообразном состоянии может вызвать мгновенную смерть, но при этом, как я понимаю, человек ничего не успевает почувствовать. Но вы подумайте вот о чем: после всего, что вы успели испытать в своей жизни, может быть, стоит выбрать что-то быстрое и внезапное?

Закончив, я направляюсь в ванную и залезаю в аптечку. Адвил, аспирин, какие-то снотворные таблетки, которые Кейт доставала по знакомству, а я у нее их увел и с тех пор хранил в мамином флакончике из-под какого-то совершенно невинного лекарства. Когда у нас с Эмбрионом зашел разговор о наркотиках, я не наврал ему. Я и наркота – понятия несовместимые. Я столько времени сражался с тем, чтобы научиться управлять собственным мозгом, так что никакие посторонние средства, действующие на мою голову, мне совершенно не нужны.

Правда, таблетка снотворного может понадобиться любому здравомыслящему человеку. Причем никто не может предугадать, когда именно придется прибегнуть к ее помощи. Я открываю пузырек, высыпаю голубоватые таблетки на ладонь и аккуратно пересчитываю их. Тридцать штук. Вернувшись за стол, я выстраиваю их в несколько рядов. Получается крохотная голубая армия.

Я захожу в «Фейсбук» и вижу, что на странице Вайолет какой-то школьник уже написал о том, какая она молодец и чуть ли не героиня, потому что спасла меня от неминуемой гибели. Ниже следуют 146 комментариев. Эта заметка уже набрала 289 лайков. Я задумываюсь над тем, какое же огромное количество людей все-таки радуется тому, что я остался жить, и захожу на свою страничку. Она пуста, и здесь можно узнать только о том, что я признан другом Вайолет.

Я кладу пальцы на клавиатуру и начинаю рассматривать ногти – крупные, аккуратно постриженные, округлой формы. Я провожу подушечками пальцев по клавишам, как будто играю на рояле. Потом печатаю текст: «Обязательный семейный прием пищи отвратителен, особенно если в нем участвует мясо, которое не воспринимается кем-то из участников встречи. Я чувствую, что мы не переживем очередных тяжелых времен. В особенности сейчас, когда больше и делать-то нечего». Цитата взята из предсмертной записки Вирджинии Вулф, которая предназначалась ее мужу, но мне показалось, что эта фраза будет уместна и в моем случае.

Я отправляю послание и жду возле компьютера. Я выстраиваю таблетки в ряды по три штуки, потом по десять, но на самом деле я просто надеюсь получить ответ от Вайолет. Затем я пытаюсь вернуть автомобильному номерному знаку его первоначальный вид. Пишу на листке бумаги: «очередные тяжелые времена» и добавляю их к своей коллекции на стене, где уже полно подобных записей. Сама стена тоже имеет несколько названий. Стена мыслей. Стена идей. Стена моего мозга или просто «Стена» – не путать со «Стеной» группы «Пинк флойд». Моя стена – это такое место, по которому я могу проследить за ходом своих мыслей, я могу вспомнить о тех, которые уже ушли. Сюда записывается все самое интересное, необычное или даже просто то, что приносит мне некое вдохновение.

Через час я проверяю свою страничку в «Фейсбуке». Вайолет написала: «Приведи в порядок все те обрывки, из которых состоит твой путь».

Я чувствую, как моя кожа начинает гореть. Она тоже цитирует Вирджинию Вулф. Частота пульса утроилась. Вот черт! Больше я из Вирджинии Вулф ничего и не помню. Я быстро залезаю в Интернет, чтобы в спешном порядке подыскать нужный ответ. Внезапно я сознаю, что нужно было бы больше обращать внимания на Вирджинию Вулф, писательницу, которая до сих пор как-то была мне не слишком нужна. Более того, теперь мне начинает казаться, что я вообще должен был посвятить все свои семнадцать лет на изучение творчества Вирджинии Вулф.

Я печатаю ответ: «Мой мозг для меня является самым непонятным механизмом – всегда жужжит, трещит, рычит, то взмывает ввысь, то пикирует и зарывается в ил. И для чего? К чему вся эта страсть?»

Он отправляется к Вайолет вместе с напоминанием о тех, кто заполняет пустоту, и о том, что все вокруг – не важно. Но вместе с тем это точно про меня – жужжание, треск и рык, вверх и вниз, а потом глубоко в ил, причем настолько глубоко, что мне становится трудно дышать. Фазы отключки и бодрствования, между которыми нет ничего.

Цитата хорошая и настолько удачная, что у меня мурашки по коже пробегают. Я смотрю, как поднялись волоски на руке, и когда снова бросаю взгляд на экран, то вижу, что Вайолет уже ответила: «Когда ты говоришь о таких понятиях, как звезды, наши земные дела, похоже, перестают иметь какое-либо значение».

Теперь я открыто жульничаю, выискивая в Интернете цитаты из Вирджинии Вулф. Интересно, а она подсматривает их или нет? Пишу: «Я хожу корнями в землю, но я теку».

Затем мне хочется поменять ее, и я готов удалить строчку, но тут снова приходит послание от Вайолет: «Вот это мне нравится. Откуда?»

Я отвечаю: «Из «Волн».

И снова – быстрее в Интернет. Нахожу нужный абзац и дописываю: «Я чувствую, тысячи способностей возникают во мне. Меня охватывает игривость, лукавство, потом поочередно одолевает медлительность и меланхолия. Я ухожу корнями в землю, но я теку. Вся золотая, я теку».

Здесь я заканчиваю, потому что мне не терпится узнать – успела ли она ответить.

На это у нее уходит целых три минуты. «Мне нравится вот что: «Это самый восхитительный миг моей жизни. Я трепещу. Я пульсирую. Я устремляюсь с течением, как растение, попавшее в реку. Оно просто плывет вместе с течением, сначала туда, потом сюда. Но корнями я ухожу в землю, чтобы он смог прийти ко мне. «Иди, – говорю я. – Иди».

Теперь не только мой пульс приходит в возбуждение. Я устраиваюсь поудобнее и думаю о том, насколько все это странно, необычно и одновременно сексуально.

Я пишу: «Ты заставляешь меня чувствовать себя так, будто это я весь в золоте и теку» – и тут же отправляю ей, не задумываясь. Я мог бы продолжать и дальше цитировать Вирджинию Вулф – поверьте, дальше идет еще более откровенный текст, – но я решаю, что вместо этого стоит процитировать самого себя.

Я жду ее ответ. Жду три минуты. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Потом захожу на ее сайт, тот самый, который она вела вместе с сестрой, и смотрю, каким числом датирована последняя запись – ничего не изменилось с того времени, как я заглядывал сюда в прошлый раз.

Я вникаю в смысл, я думаю. Ни золота, ни течения. Все остается на своих местах.

Затем появляется очередное послание: «Я приняла твои правила относительно походов и путешествий, но у меня есть условия. В плохую погоду мы не путешествуем. Мы передвигаемся пешком/бегом или на велосипедах. Никаких автомобилей. И мы не удаляемся на большие расстояния от Бартлетта».

Она перешла на деловые отношения. Я отвечаю: «Если мы передвигаемся только пешком (бегом) или на великах, проблем не возникнет. – Вспомнив про ее мертвый и пустой сайт, я добавляю: – Мы должны написать о своих путешествиях, чтобы у нас было что-то, кроме фотографий. В общем, писать, конечно, должна ты, а я буду только улыбаться и чувствовать себя причастным к этому делу».