— Но, матушка Неля, мне очень надо... — жалобно просил парень.

«Матушка Неля?» — поднял брови Сашка. Прежде он такого не слышал. Вообще, контраст между нечетным и бесконечно усталым дядей Женей и энергичной, живой и неукротимой Нелей теперь бросался ему в глаза как никогда раньше. Он пристроился на ковер неподалеку от «матушки» и принялся внимательно наблюдать за происходящим.

Сидящие поджав ноги пациенты, следуя кем-то поданному примеру, называли Нелю не иначе как «матушкой Нелей» или даже просто «матушкой». И Неля выглядела так, словно вернулась на родину после многолетних странствий, и только что не светилась.

«Отчасти понять ее можно, — думал Сашка. — Марго выросла, муж за двадцать лет надоел, и эта новая жизнь для нее — хоть что-то свежее, собственное...»

Но главным, пожалуй, было всё-таки не это.

Сашка смотрел и понимал, что сейчас именно Неля определяет, кого можно допустить к Учителю вне очереди, а какую крашеную сучку и вовсе отодвинуть в никогда не наступающее «завтра». Это было очевидно. И вообще, среди впервые пришедших, а потому еще робких то ли пациентов, то ли учеников именно она решала, кого карать за недостаточную духовность отлучением от Учителя, а кого миловать. И если учесть то, что именно Неля ведет учет приема посетителей и, кажется, даже «разводит» какие-то мелкие — пока — финансовые вопросы... Сашка понимающе цокнул языком: это тебе не на кухне торчать!

— Кончается Кали-Юга, — уже через полчаса благостно оповещала Неля отсортированных и оставленных для краткого инструктажа то ли пациентов, то ли учеников. — И наступает то, что христиане зовут апокалипсисом, а индейцы майя — концом пятого солнца.

Народ терпеливо слушал, украдкой разминая затекающие в непривычной позе конечности.

— И основу нового, высокодуховного человечества заложат те, кто достиг в своей бесконечной эволюции перерождений состояния шестой расы. Именно Человек Духовный, — Неля сделала многозначительную" паузу, — Homo Spiritualis сменит в процессе эволюции человека разумного, человека ментального... Именно мы — свежая кровь Человечества!

Публика напряженно внимала, и Сашка, дабы не оскорблять публику своим скептическим видом, прошел в кухню и прикрыл за собой дверь — он всё это видел, и не раз. Дядька уже закончил прием и сидел на кухонном табурете, сосредоточенно уставясь в пространство.

— Уйди, — отчетливо произнес он.

— Что? — не понял Сашка.

— Уйди, Саша, — так же отчетливо произнес дядька. — Не мешай. Мне и так трудно.

Он проследил направление дядькиного взгляда — тот смотрел в покрытую желтым кафелем стену.

— Ты чего, дядь Жень?

Дядькино лицо внезапно исказилось и превратилось в жуткую маску страдания и злобы. Сашка отшатнулся. И тогда дядька поднялся, медленно взял со стола нож и двинулся на него.

— Ты чего, дядь Жень? — попятился Сашка. — Прекрати!

Дядька злобно выматерился, а затем разразился длинной и страстной речью, почти на русском языке, имеющей совершенно жуткий, насквозь лагерный смысл. Сашка сглотнул, но справился с моментальным испугом и так же медленно двинулся навстречу.

— Тихо-тихо, — произнес он, пытаясь перехватить нож. — Не надо...

И тогда дядька кинулся.

Они схватились, и Сашка, не давая себя ударить, вцепился в держащую нож руку и почти автоматически, как учили, провел подсечку. Дядька упал.

— Всё-всё... — возбужденно дыша, начал он выворачивать дяде Жене кисть. — Успокоились...

Кисть была словно вырезана из дерева. Дядька вообще был весь как деревянный: деревянная маска страдания и злобы на лице, скованные, деревянные движения и деревянная же неподатливость.

Сашка с трудом вырвал нож и отшвырнул его в угол. Дядьку мелко затрясло.

— Неля! — заорал Сашка. — Иди сюда, Неля!

За дверью кухни послышался радостный Нелин голосок:

— Да, Сашенька...

— "Скорую" вызывай!

— Господи!

Неля мгновенно захлопнула дверь, и Сашка услышал, как она с масляными интонациями сообщает ученикам, что на сегодня всё, но что завтра...

— Быстрее же, Неля! — еще яростнее заорал он. — Быстрее!

Дядьку заколотило так сильно, что сидящего на нем Сашку начало подбрасывать.

Пахнуло холодом от открытой входной двери, и Сашка понял, что никакой «скорой» не будет до тех пор, пока Неля, радужно улыбаясь и с соблюдением всех приличий, не распростится с гостями.

— Сука! — чуть не заплакал он.

Дядька дернулся в последний раз, резко согнулся и замер в позе плода, изредка содрогаясь от рвотных позывов, и только теперь Сашка заметил, что лицо у дяди Жени такое же желтое, как этот кафель на стенах.

«Скорая помощь» приехала быстро. Почти одновременно со «скорой» в квартире собрался и костяк группы из наиболее продвинутых учеников. Они попытались было оттеснить врачей и начать исцеление наложением рук, но Сашка обрычал их и, на ходу затягивая зубами бинт на порезанной кисти, выпер в зал.

Дяде Жене прямо здесь, на кухне, что-то вкололи, а затем, когда судорожное оцепенение прошло и тело обмякло, поставили систему. Врач был сосредоточен и внимателен, дотошно расспросил Сашку обо всём, что происходило во время припадка, поинтересовался наследственными болезнями, особенно эндокринного й психиатрического характера, но сам так ничего толком и не сказал.

— А как у него с печенью?

— Откуда я знаю?! — взбеленился Сашка. — Что вы меня спрашиваете? Меня этому не учили!

Врач оскорбление проглотил.

— Надо в стационар класть, — тихо произнес он. — Сейчас придет в себя, и повезем. Может быть, гепатит... в любом случае без серьезного обследования здесь — никак.

— Ладно, простите, — устыдился Сашка. — Просто я перепугался страшно.

Врач кивнул, то ли прощая, то ли показывая, что понимает причины испуга.

Они дождались, когда дядя Женя очнется, и, стараясь не обращать внимания на ревнивые взгляды учеников, перенесли его на диван. Но спустя четверть часа, когда врач добился приемлемого для транспортировки состояния больного, дядька заартачился.

— Никуда я не поеду, — твердо заявил он.

— Дядь Жень, — укоряюще посмотрел на него Сашка. — Не выпендривайся!