Далее Хунду выпали еще три неприятных открытия. Как будто Семирукой мало было того, что ему уже досталось!

Во-первых, человек этот оказался ненавистным южанином. Во-вторых, они с Хундом были скованы короткой и очень прочной цепью, пристегнутой к их ножным кандалам – к браслету на правой ноге Хунда и к браслету на левой ноге проклятого дикаря, – и на цепи этой болталось тяжеленное ядро. В-третьих, несмотря на то что ссыльный южанин выглядел втрое старше Хунда, старик и дрался втрое лучше. И знал чересчур много подлых приемчиков.

– Не беспокоить, – приказала блистательная дор Зеельмайн ледяным тоном. – Ни! За! Что!

Адъютант вздрогнул и склонился в поклоне. «Старается, паршивец», – довольно подумала Хедвига и с грохотом захлопнула двери. Затем бесшумно заложила на них засов, после чего опять-таки бесшумно поднесла к дверям довольно тяжелую козетку и подперла их изнутри.

Сударыня военный советник Севера подошла к балкону, отворила дверь и бросила беглый взгляд вниз, на крошечный ухоженный внутренний садик. Спрятаться там было практически негде, но сопляки постарались. Один замаскировался под розовый куст. Другой, с не лишенной остроумия выдумкой, изображал садовника, который этот куст подстригает. Ну-ну. Фигурная стрижка кустов среди ночи…

«А вдруг они и в самом деле сумеют Ему помешать? – предположила Хедвига, усмехнулась, отметила, что сердце забилось учащенно, тут же непоследовательно подумала: – Не дай вам Небо, детишки, встретиться с Ним в настоящем бою», – а затем ахнула:

– Да что же я время теряю?

И бросилась в ванную, на ходу срывая с себя кольчугу.

Когда она вернулась в спальню, закутанная в легкий шелк, пахнущая водяной лилией и безупречно свежая, как эта самая лилия, все чувства дали ей знать, что в комнате что-то неуловимо изменилось.

Тень запаха, острого и пряного. Тень шороха одежды или дыхания. Тень жара от разгоряченного чужого тела. Ничего определенного, и вместе с тем…

Хедвига застыла на месте. Перестала дышать. Обратилась в слух, в нюх, в единое восприятие, усиленное настолько, насколько это вообще возможно без магии. Медленно, медленно она поворачивала голову, обводя комнату взглядом, от которого не укроется ничто живое. Вот шевельнулась занавесь…

Он прыгнул на нее с потолка. Рухнул сверху, как ягуар с ветки дерева.

Она успела отскочить, но поздно – хоть он не припечатал ее к полу всем телом, а упал на паркет, его тело тотчас взвилось в новом прыжке, и он схватил ее за плечи, больно стиснул пальцами стальные мышцы и улыбнулся ей в лицо.

Жар его тела мог растопить ледники. Пламя его взгляда сжигало ей душу и заставляло возрождаться вновь.

– Мбо-о, – наполовину простонала, наполовину прошептала Хедвига, прижимаясь к мужчине своих снов.

– Хеди… любовь моя… – срывающимся шепотом прорычал южанин, поднимая женщину на руки и делая шаг к ложу.

Ночь спрятала любовников.

В кабачке «Надежный якорь», что располагался на границе между территорией порта и кварталами нижнего Бедельти, было шумно, чадно и тесно. Всякий, кто забрел сюда случайно, дальше порога обычно не заглядывал – уходил искать место поприветливее, благо, с наступлением темноты призывно зажглось множество сдвоенных фонарей, обозначая питейные заведения. Жаждущим было из чего выбрать. Завсегдатаев же привычная обстановка устраивала, а хозяина «Надежного якоря» вполне устраивали завсегдатаи.

Невысокий южанин с уверенными повадками не был ни случайным посетителем, ни рядовым выпивохой. Он прошел сквозь общий зал, не поморщившись; бросил охраннику у неприметной двери: «Меня ждут» – и оказался на другой половине.

Там было тихо, чисто и немноголюдно. Окна выходили во внутренний дворик. Южанин направился к дальнему столу, за которым уже сидели начальник порта Гайс Геберт и Крандж, капитан прибывшего сегодня трехмачтовика.

– А! – степенно сказал Крандж. – Вот и старина Бван Атен. Наше почтение, шкипер!

Южанин обменялся рукопожатием с обоими и сел.

– Что вы пьете, я вижу, – заметил он, кивнув на прозрачный графин с виноградной водкой. – А что вы едите?

– Не знаю, – ухмыльнулся Крандж. – Сударь наш Гайс пришел первым и заказал на всех. Рыбу, надо полагать.

– Рыбу?! – воскликнул Бван Атен. – Я полгода ел рыбу! У меня от нее желудочная колика! Хуже рыбы разве что мясо, сохраненное магическим способом. На вкус и запах оно ничуть не приятнее половой тряпки! Его я тоже ел полгода. Поэтому…

– Поэтому нам принесут нежнейшего ягненка, – перебил его Геберт. – Приготовленного на вертеле, с лимоном, чабрецом и черным перцем. Он родился, прожил свою жизнь и умер во славу чревоугодия при полном отсутствии магии. А насчет рыбы капитан Крандж… эээ… пошутил.

– Спасибо, Гайс, – прочувствованно сказал капитан Атен.

– Да, только на Трех ветрах и можно пожрать как следует, – проворчал Крандж. – Единственное место в мире, где тебе не подсунут вместо кролика магически обработанную кошку.

– Ну, когда-нибудь судари маги придумают амулет, позволяющий обнаружить кулинарную подделку, – предположил начальник порта. – Только вот когда?

– Когда, когда, – проворчал Крандж. – Когда краб наизнанку вывернется!

– О! – оживился Геберт. – То есть никогда! Как изящно. У меня, судари, для подобных выражений есть отдельный раздел. «Неисполнимые условия». Вот, извольте.

Он открыл тетрадь и принялся зачитывать:

– Когда змей развернет свои кольца. Какой змей? Неизвестно. Когда медуза квакнет… а, это ваше, морское присловье… Когда спящие проснутся…

– Почему морское? – перебил его недовольный Крандж. – Это чушь какая-то, вы уж меня простите, Гайс. Кто это вам в море квакать будет? Нет такого выражения! Кто-то над вами подшутил, а вы и поверили.

– Ну да? – огорчился Геберт. – А позвольте, я сейчас посмотрю, за кем же я это записывал…

Он зашелестел страницами.

– Кхм, – вмешался Бван Атен. – Давайте лучше выпьем, судари. И закусим.

Что-то в блеске его глаз наводило на мысль, что он знает, откуда в книжке Геберта взялась эта запись, и Крандж понимающе кивнул южанину. Сударь начальник порта иногда бывал невыносим со своим увлечением.

Беседа была прервана появлением вожделенного ягненка на блюде. После этого некоторое время за столом слышалось лишь чавканье и довольное урчание. Никакие условности не сковывали троих мужчин. Они были знакомы давно, очень давно. Лет двадцать, пожалуй. В те времена молодой Гайс Геберт едва лишь заступил на должность начальника порта, а юный Крандж еще не был капитаном. Геберт и Крандж сильно изменились с тех пор – один ссутулился, другой отрастил солидный живот.

А вот Бван Атен, про́клятый капитан корабля-скитальца, не изменился ничуть. Что ему два десятка лет при его сотнях? Атен любил повторять, что саму императрицу Юга помнит еще девочкой с косичками. Наверное, врал.

Хотя бы про косички.

От центральной площади верхнего Бедельти расходились чистые мощеные улицы, застроенные красивыми опрятными домами. Но если идти по любой из этих улиц достаточно долго, мостовая под ногами постепенно сменялась простой утоптанной дорожкой, а затем и вовсе превращалась в заросшую бурьяном тропу.

Папаша Зайн и матушка Зайн жили в ветхом и скособоченном сарайчике, к которому вела одна из множества тропок, и считались обитателями верхнего Бедельти. Но, само собой, никто приезжий у них никогда не останавливался. Так что они очень удивились, когда кто-то постучал в дверь, выходившую прямо на улицу, – если это, конечно, можно было назвать улицей, потому что ограда вокруг сарая, которая прежде обозначала двор, недавно рухнула, а папаша Зайн ее так и не починил.

– Не открывай, – проворчал он. – Постучат и уйдут.

Но матушка Зайн с кряхтением поднялась, взяла со стола лампу-коптилку и подошла к двери.

– Здравствуйте, – сказала девушка. – Я погощу немного у вас, можно?