– Я отнесу ее к себе. Вызови, пожалуйста, «Скорую».
Несколько мгновений – и меня положили на удобный, мягкий диван. После жесткого пола, на котором меня чуть не изнасиловали, это было просто чудесно.
Я вдруг почувствовала резкий запах спирта – и открыла глаза. Громов подсовывал мне под нос вату, смоченную водкой.
– Как вы? – спросил он с тревогой в голосе.
– Десять минут назад вы называли меня на «ты», – я попыталась улыбнуться, но моим губам стало невыносимо больно.
– Тихо-тихо, не делайте резких движений. Я был в шоковом состоянии, извините, – кажется, Громов смутился.
– Ничего. Называйте меня Наташей. В конце концов, вы мне спасли жизнь… ну, или честь… Господи, как у меня все болит…
– Это не удивительно, – Максим Петрович поднес вату к моим губам и, наверное, прикоснулся к ранке – резко защипало. – У вас разбита губа, несколько синяков на груди и… на бедрах… в форме мужских ладоней…
Я приподнялась, и пиджак Максима Петровича упал вниз. То, что я увидела, поразило мое воображение – на груди, плечах и животе было огромное количество красно-черных синяков…
– Жуть, – пробормотала я, совсем забыв, что сижу почти голая перед своим начальником.
Громов поднял пиджак, опять накрыл им меня и сказал:
– До свадьбы заживет. Главное, что он вас изнасиловать не успел. Полиция скоро приедет, врачей мы тоже вызвали. Сейчас попрошу Свету сходить в ближайший магазин за какой-нибудь одеждой, а то от вашей одни лохмотья остались.
Максим Петрович на пару минут вышел из кабинета. Я же в это время откинула пиджак и оглядела себя с ног до головы. Да… лохмотья – это слабо сказано. Я даже не думала, что возможно так разорвать одежду… выборочно… огромная дырка между моих ног доказывала обратное.
Как мне повезло, что Максим Петрович успел… кстати, а как он умудрился? От нашего кабинета до АХО идти минут десять, он же был на месте минуты через полторы.
Этот вопрос я и задала Громову, когда он вернулся. Предварительно завернувшись в его пиджак. Хотя я понимала, что от него-то скрывать мне уж точно больше нечего…
– Да вы себя не слышали, Наташа! – впервые за это время Максим Петрович слабо улыбнулся. – У вас такой голос был… я сразу понял – что-то случилось… ну и побежал что есть мочи. Я вообще бегаю очень быстро, хотя таких забегов у меня давно не было. Я даже не помню, открыл я дверь или плечом вышиб. Судя по тому, что плечо болит – кажется, вышиб…
Минут через пять приехала «Скорая». Врач – седой мужчина лет шестидесяти, – осмотрев меня, сказал, что ничего страшного, жить буду.
– Синяки мажьте вот этой мазью, – он протянул мне листочек с неразборчивой надписью, – растирайте, до лета уж точно исчезнут. И временно воздержитесь от половой жизни, пока синяки на ногах не пройдут. Головой вы не сильно ударились, тоже пройдет, только отдыхайте больше. Спите не меньше восьми часов в сутки.
Закончив со мной, врач осмотрел плечо Громова, при этом что-то тихо говоря ему. С плечом Максима Петровича тоже все было в порядке, но ему рекомендовали в ближайшие несколько дней не таскать тяжести.
– Что он вам говорил так тихо-тихо? – спросила я у Громова, когда врач ушел. – Не про меня?
– Про вас. Говорил, что у вас шок и за вами нужно ухаживать, – Максим Петрович улыбнулся. – И не загружать работой.
– А-а-а, – я опять попыталась улыбнуться, но снова сморщилась, схватившись руками за челюсть.
– Осторожнее! Подождите пока с улыбками. Вот чего я никак не могу понять… Как этот мужик оказался в кабинете начальника АХО?
Я пожала плечами. В этот момент в дверь постучали, а следом вошла Светочка в сопровождении двух полицейских.
– Вот она, – сказала Света, кивнув на меня. Мужчины представились, пожали руку Громову и затем обратились ко мне.
– Ну-с, рассказывайте все с начала до конца. Постарайтесь вспомнить как можно больше, пожалуйста.
Я вздохнула и, обхватив себя руками, начала рассказывать. Как зазвонил телефон Светочки, как я пошла в кабинет АХО и как он на меня напал… Когда я дошла до момента звонка Громову, один из полицейских сказал:
– Вам повезло. Если бы телефон не стоял рядом или он не снял трубку сразу…
– Я это уже поняла…
Закончив рассказ, я спросила:
– Скажите, а где сейчас этот… насильник? И что с ним теперь будет?
– Ничего с ним хорошего не будет, сядет за попытку изнасилования. Он сейчас в кабинете вашего генерального, его допрашивают.
– Он успел вам что-нибудь рассказать? – спросил Громов. – А то мы с Натальей Владимировной никак не можем понять, как он вообще попал в здание…
– Успел, а как же. Ему какая-то тетка дала ключ от задней двери этого кабинета, где он на вас напал. И телефон так близко стоял, потому что это он вам и звонил, попросил спуститься. Эта тетка заплатила ему денег, чтобы он вас изнасиловал.
Я вытаращилась на полицейского. Теперь пазл сложился! И, судя по бешеному взгляду Громова, он тоже понял, что это была за «тетка».
– Скажите, а я могу посмотреть на… этого человека? – спросила я, переводя взгляд с одного полицейского на другого.
– Это зачем же? – удивились оба.
– Мне нужно. Пожалуйста. И… я хотела бы услышать, что он говорит.
Один из полицейских пожал плечами, а затем кивнул.
– Хорошо, пойдемте с нами. Вы оденьтесь, а мы подождем снаружи.
Когда они вышли из комнаты, ко мне подскочил Громов.
– Куда вы собрались? И зачем? И в чем вы собираетесь идти? Мой пиджак толком и не прикрывает ничего…
– Я его сейчас застегну на все пуговицы – будет почти платье. Если вы, конечно, не против.
– Ладно, – вздохнул Максим Петрович. – Только я пойду с вами. На всякий случай.
По пути в кабинет генерального мы никого не встретили, и это было странно. Зная любопытство наших представительниц прекрасного пола, я была уверена, что хотя бы одна из них высунется из кабинета… Видимо, генеральный приказал не выходить из комнат под угрозой увольнения.
Когда я увидела этого человека опять, у меня подкосились ноги. Но упасть я не успела – заметив мое состояние, Максим Петрович крепко обнял меня за талию.
Кроме несостоявшегося насильника, в кабинете сидел еще один полицейский, сам Королев и – я даже удивилась – Петр Алексеевич, начальник АХО. Из всех четверых он был самый бледно-зеленый, и, кажется, я догадывалась, почему – видимо, его уже почти сделали сообщником этого хмыря.
– Наталья Владимировна! Максим! – а вот Королев был в бешенстве. – Вы зачем сюда?..
– В интересах следствия, – отрезал один из полицейских.
И тут заговорил мой насильник. Выглядел он теперь похуже меня – помятый, с подбитым глазом и разбитой губой.
– Дэвушка, дэвушка, – он пытался поймать мой взгляд, – извини, пожалуйста! Я не хотел, понимаешь, я… У меня дочка болеет, шесть лет всего… Денег нет, врачи не принимают без прописки, а тут этот жэнщина денег предлагает… Прости меня, дэвушка…
Наверное, я все-таки сумасшедшая. Так или иначе, а я высвободилась из объятий Максима Петровича и подошла немного ближе к этому мужчине. Что-то такое было в его голосе и взгляде, что… я ему поверила.
– Я уже простила, – сказала я, смотря ему в глаза. – Только скажи: что это была за женщина, как она выглядела?
«Насильник» сглотнул.
– Ну, такая… лет сорок пять… Темный волос, губы красные… и пальто тоже красное. И на груди брошка такая – стрекоза.
Кажется, мой насильник только что подписал Крутовой смертный приговор. Красное пальто и стрекоза – сомнений быть не могло. Я закусила губу – и тут же чуть не вскрикнула от боли – она по-прежнему саднила.
– Можно что-то сделать, чтобы не заводить уголовное дело? Ни на этого человека, ни на его… заказчицу?
Громов, кажется, потерял дар речи. Петр Алексеевич просто обалдел. Полицейские удивленно переглянулись. А вот Королев… он сначала побледнел, затем покраснел и, подойдя ко мне, взял меня за руку.
– Вы уверены, Наталья Владимировна? – спросил он, сжимая мои пальцы.
