Был я управителем местным и потому совсем скоро забыл, что такое сам труд, а вместе с тем – животом или телом в целом обрастать начал. Понемногу то вначале было, но затем так понесло, что пришлось народу тому, что меня избрал самого, меня же в бочку заколачивать, чтобы не рос в теле я дальше. Прозвали за то меня Диогеном за ту прочность оков бочковых и особо голос индивидуальный, что такого же характера произрастал, исходя из помещения того, куда меня определили.
Бывало, что бочку ту вином заполняли, чтобы хоть на немного высвободить меня из-под гнета оков самих и дать телу тому, как говорится, подышать. Вино со временем испарялось, голову мою будоражило, и через какой-то период я снова в оковах оказывался, чтоб больше не расти и в весе своем в целом не прибавлять. Такова вот моя жизнь была и во многом по правде описана.
В общем, из бочки той я людьми всеми командовал и тем самым запомнился им именно поэтому. При жизни той взрослой мало чего я повидал и даже утехам каким мало предавался из-за обилия тела моего и малой приспособленности к «ходовой» части жизни. По большему счету рассуждать начал я премного и теории какие выдвигать на люди, за что они меня конкретно полюбили, так как я во многом их же труд и провозглашал.
Себя же к жертве не труда того отнес, о чем людям соответственно говорил и ругался на чем свет стоит от того, что кто-то хоть на немного начинал при жизни своей принимать чем-то похожий на меня вид.
Вот тем самым та самая моя жизнь мне и запомнилась, и уж не знаю, от чего так случилось, что те же люди, не поленясь, приписали мне и кое-что другое.
Многие рассуждения мои были, конечно же, записаны иными и, естественно, распространялись по земле нашей. Может, кто и дополнял что, а может по-своему и сочинял. Сейчас не могу знать того, но во многом так получилось, что все те речи приписали мне и от того сам я в истории остался как великий философ какой-то и прижизненный мудрец.
То так одна жизнь моя состоялась, из которой я почерпнул немало и именно то, что всегда нужно за труд тот держаться и воли лени какой не поддаваться. А иначе тело само в упадок придет и во времени спад его свершится, нарушая тем самым все мысленные его стороны, что также от тела во многом творятся по природе самого воздания нашего людского.
Но вот со временем, от того старого освободившись спустя время где-то вековое и в душу новую воплотившись, я совсем по-иному жизнь свою начал и уже больше не предавался глупости той, что когда-то меня в оковы те жизненные загнала.
Стал я по жизни более простым и уже за властью особо не гнался, да и стремление к первенству какому как-то немного поостыло. Очевидно, и здесь сказалось то же, а потому по большей части выражался я простым человеком и к труду простейшему прилагался изо всех своих сил. Лишь несколько было из жизней тех более «удачных» и я вновь занимал, так называемые, кабинетные места. Но и здесь старался избегать подобного сил накопления и время от времени на природу общую прогуливаться выходил, самим трудом непосредственно занимаясь и от того само благо истинное в самом себе прижизненно испытывая.
Вот такие жизни все те мои и многими из них я горжусь, потому как понял истинное назначение жизни той и для себя в том же теле отметил.
– Что же сейчас с этим? – как то строго Бог спросил душу ту, отчего она, глазами потупившись, как-то тускло произнесла.
– Сейчас временно греху предался, но обязуюсь исправиться вскоре, так как самому тяжело от всего того и во многом мысленно сам же страдаю.
– Хорошо, исправляйся, давай, – говорит наш Бог и душу ту, уже более светлую и в гораздо меньших размерах, куда-то в небеса отправляет, что и нам самим не видно.
– Куда понесло её? – справляемся уже мы у Бога, с любопытством на то смотря и вверх голову задирая.
– К таким же, – кратко Бог отвечает и почему-то на нас самих серчает, – давайте и сами исправляйтесь. А то обросли неизвестно чем и время от времени непонятно чему предаетесь. Оттого головы те болят и мысль разную не присоединяют. Ум не растет, а только в силе своей уменьшается. Сейчас душу другую позову. Пусть, уже она о том расскажет, а заодно и тайну кое-какую историческую приоткроет. Полезно знать будет, а то так в неведение и живете, в надежде, что кто-то придет и всё, как говорится, исправит.
– Что за душа? – спрашиваем.
– Увидите. Только подальше отойдите, а то покроет она своим телом, от которого тягостно всем станет и уж не до мыслей каких вообще будет.
– А, что. Душа также тело имеет? – интересуемся мы.
– Узнаете, – кратко Бог отвечает и начинает своими делами заниматься, чтобы душу искомую к нам приблизить и ее исповедь саму выслушать.
И вот действительно, совсем скоро что-то такое, на душу или что в этом роде вовсе не похожее, начало к нам приближаться и по мере движения того, как Бог и говорил, телом своим «мясисто-росистым» (от влажности его) покрывать.
Вначале было все то, как в тумане каком-то темном, а затем начало силой давить, словно действительно у души той мощи телесные имелись.
Но вот Бог развеял ту пагоду, можно сказать, дождевую (так как она по велению его руки почему-то именно в такое в скором времени превратилась), и наружно или для глазу нашего простого иная душа явилась, что заискрила чистотой своей и общей яркой убранностью, что значит, просто чистотой засверкала на свету том большом, где мы вместе с Богом пребывали.
В общем, высвободилась она, как потом уже Бог объяснил и ближе к нам пододвинул, чтобы можно было голос ее услыхать и выводы уже для себя из рассказа того сделать.
Так вот спустя время и услышали мы рассказ тот, и предлагаем всем с ним также ознакомиться, так как интересен он по-своему для многих и кое-что новое для всех представляет.
– Родилась я давно, – начала в свою очередь исповедь душа та, как впрочем, и все остальные, издалека и слегка сожалея о чем-то. – Так давно, что даже уже и не помню, когда то произошло. Зато вспоминаю точно, что то был человек, по-своему богатый и совсем не имел совести, если так можно о нем самом выразиться.
Скуп был беспредельно и жаден до слов разных, словно было то настоящее золото, а не просто людская речь. Слова свои буквально вырывал откуда-то и прямо перекладывал на что-то уже близстоящее. Выдумщиком был великим и слава та за ним и по сей день сохранилась.
Звали его Гомер. Так оно по истории состоялось и во многом правдой отобразилось, если не считать за правду все то, что он же и выдумал. И надо сказать еще, что слеп был он на то время действительно, но до того, как и все, самым, что ни на есть, зрячим ходил.
Во многом преуспевал он и с жадностью своею как мог боролся во время, для него самого более раннее. Но из того ничего практически не вышло и стал он очевидно (что значит, явно) просто богачом, не имеющим ни стыда, ни совести.
Часто друзей своих обманывал и власть ту самую приобрел благодаря тому же. Оттого и слеп стал во времени, так как ослепили его за то, что он творил, но да видно, проку от того мало было и, вину свою не признав, он во все тяжкие пустился, создавая на Земле славу богов тех, что якобы при людях жизненно состояли.
Все те войны между племенами-народами попридумал. Друзей разных именами иными обозначил. Геройства разные выдумал и самих героев или его персонажей описал так, как хотелось только ему в знак особой нетерпимости по отношению ко всему просто людскому.
Создал мифы он сам, да так и запечатлелись они все во времени, предавая историю саму нелепой гласности, и на свет людской абсолютно новые ее черты определяя. Так возникла самая первая и пагубная для всех сейчас историческая подмена, что в конечном итоге привела к разрушению общих ценностей в деле том, сугубо историческом, и создала предпосылку для всеобщего безверия людского.
Ибо, породив своих богов и тем самым их высмеяв по-своему, он предал забвению саму бытность людскую, а вместе с ней и веру в настоящих богов и любовь к ним общую людскую.
