Если я не так хорошо распутал узловой вопрос в тех последних бумагах, которые я Вам послал, как это, может быть, я сделал в предыдущих, то уверяю Вас, что так произошло не по недостатку доброй воли: просто-напросто одни предметы легче, чем другие. В одни времена исследования и изыскания удаются лучше, чем в другие. Все же я могу прибегнуть к si quid novisti rectius. Это не для того, чтобы сказать Вам комплимент, но из действительного философского сомнения и любопытства [...]

Ваш самым искренним образом

Д. Юм

Найнуэллс под Бервиком, 10 марта 1751 г.

P. S. Если Вы согласитесь помочь мне поддержать [позицию] Клеанта, то я думаю, что Вам не следует идти далее 3-й части. В самом деле, во 2-й части он признает, что все наши заключения основаны на сходстве действий природы с обычными действиями ума. В противном случае они должны представляться сплошным хаосом. Единственное затруднение составляет вопрос, почему другие несходства не ослабляют этого довода. Действительно, из опыта и ощущений вытекает, кажется, то, что они не приводят к такому ослаблению упомянутого довода, какого мы естественно могли бы ожидать. Чтобы разрешить эту трудность, очень желательно было бы иметь соответствующую теорию [...]

[Джону Стюарту ]⁵

[...] Позвольте сказать Вам, что я никогда не утверждал столь нелепого положения, а именно что какая-либо вещь может возникнуть без причины ^б; я утверждал лишь, что наша уверенность в ошибочности такого положения исходит не от интуиции и не от демонстрации, а из другого источника. Ибо я утверждаю, что такие положения, как Цезарь существовал, существует такой остров, как Сицилия, не имеют ни демонстративного, ни интуитивного доказательства. Сделаете ли Вы вывод, что я отрицаю их истинность и даже несомненность? Существует множество видов достоверности (certainty), и некоторые из них столь же удовлетворяют ум (хотя они, может быть, и не так правильны), как и демонстративный вид.

Когда здравомыслящий человек неверно понимает то, что я имею в виду, я, признаться, сержусь, но лишь на самого себя за то, что выразил свою мысль столь неудачно, что дал повод для этого ошибочного понимания.

Чтобы Вы видели, что я никоим образом не стесняюсь признать свои ошибки в аргументации, я признаю (а это несравненно более существенно) очень большую ошибку и в поступке, а именно в том, что я вообще опубликовал «Трактат о человеческой природе», книгу, посредством которой я стремился внести новое во все самые высокие области философии и которую я создал, когда мне не было еще 25 лет. Прежде всего позитивный дух, который преобладает в этой книге и который можно приписать главным образом пылу юности, настолько мне неприятен, что у меня [теперь] не хватает терпения ее пересмотреть (review). Но какой успех могут иметь те же доктрины, лучше поясненные на примерах и лучше выраженные, ad hue sub judice lis est⁷. Эти доводы были изложены перед миром, и некоторые философы к ним прислушались. Я готов поучиться у общественности, хотя человеческая жизнь столь коротка, что я потерял надежду когда-либо увидеть решение вопроса. Я хотел бы всегда ограничиваться более простыми областями знания, но избавьте меня от подчинения избитым решениям, будь они выражены хоть на древнегреческом [...]

Февраль 1754 г.

Адаму Смиту ⁸

[...] Полагаю, что я уже писал Вам о книге Гельвеция «De l’Esprit». Она стоит того, чтобы Вы ее прочитали, однако не ради ее философии, которую я ценю невысоко, но как приятное литературное произведение. На днях я получил от него письмо, в котором он сообщил, что мое имя у него в рукописи упоминалось значительно чаще, но цензор книги в Париже заставил его вычеркнуть .

Вольтер недавно опубликовал небольшое произведение под названием «Candide, ou l’Optimisme». Оно преисполнено веселой нечестивости и по сути дела представляет собой сатиру на провидение под видом критики системы Лейбница¹ . Подробности о ней я еще сообщу Вам [...]

Царство умного человека—его собственная душа. И если когда-либо он обращает внимание на что-либо еще, так это на суждения лишь немногих избранных людей, свободных от предрассудков и способных изучить его труд. Ничто поистине не может служить более сильным доказательством ошибочности мнения, чем одобрение со стороны многих (multitude); Фокион¹¹, как Вам известно, всегда подозревал себя в какой-то ошибке, когда ему рукоплескало простонародье [...]

Лондон, 12 апреля 1759 г.

[Бенджамину Франклину ]¹²

Дорогой сэр,

приношу огромную благодарность за то, что Вы были столь любезны и не забыли мою просьбу, а также за точное описание Вашего способа защиты зданий от молнии. С Вашего позволения я сообщил его нашему Философскому обществу¹³. Оно поручило мне обратиться к Вам с просьбой предоставить этот материал в его распоряжение, с тем чтобы обогатить им первый же сборник, который предполагается опубликовать. Согласно установленному в обществе порядку, после того как документ всеми прочтен, он передается одному из членов общества, который на следующем заседании должен зачитать свои замечания в связи с этим документом.

Ваш материал был передан нашему коллеге г-ну Расселу ¹⁴, не отличающемуся быстротой в исполнении дел; только на этой неделе он дал свои замечания. Это и послужило причиной того, что я с таким запозданием выражаю свою признательность в ответ на Вашу любезность. В замечаниях г-на Рассела помимо заслуженной похвалы по адресу Вашего изобретения были высказаны лишь два предложения по его усовершенствованию. Одно из них состоит в том, чтобы в домах, где дождевая вода стекает с крыши через свинцовую трубу, использовать этот металлический предмет в качестве проводника электрического огня и тем самым сократить расходы на изготовление нового устройства. Другое—в том, чтобы протянуть проволоку вниз к фундаменту дома и оттуда отвести ее под землю на глубину, необходимую для обеспечения большей безопасности от несчастных случаев. Я счел нужным передать Вам обе идеи этого столь изобретательного человека, с тем чтобы Вы могли воспользоваться ими в случае, если найдете их достаточно обоснованными.

Письмо Ваше я отправил лорду марешалу¹⁵; он также сочтет себя весьма обязанным Вам. В настоящее время Его Светлость сильно занят улаживанием спора о вечности адских мучений, который привел в смятение маленькую республику Невшатель¹⁶. Я осмелился рекомендовать Его Светлости по возможности сократить эти муки и позволил себе выразить данную просьбу, воспользовавшись Вашим именем и говоря от него, как и от своего. Я сообщил ему, что поскольку мы приложили так много стараний, чтобы защитить его самого и его подданных от небесного огня, то они должны по меньшей мере оградить нас от адского огня. Милорд, будучи в Англии, рассказал мне, что прусского короля сначала нельзя было убедить счесть этот теологический спор важным делом, но вскоре, учтя поднявшуюся там неразбериху, тот пришел к заключению, что такими делами пренебрегать не следует.

Воистину никогда еще святой синод не выглядел более смешным, чем теперь, когда его члены терзают друг друга, имея судьями спора прусского короля и лорда марешала, который будет осмеивать все то, что этим святым людям кажется заслуживающим рвения, страсти и вражды (animosity).

Я весьма сожалею, что Вы намерены скоро покинуть наше полушарие. Америка посылала нам много хороших вещей: золото, серебро, сахар, табак, индиго и т. д. Но. Вы первый философ и воистину первый великий писатель, за которого мы выражаем ей свою признательность. Это наша оплошность, что мы не удержали такого человека. Это свидетельствует о том, что мы не согласны с Соломоном, считавшим, что мудрость дороже золота, ведь мы стараемся никогда не возвращать ни унции золота, которая однажды попала в наши руки.

Вчера я виделся с нашим другом сэром Александром Диком¹⁷. Он просил меня передать Вам свой привет. Все мы с большой досадой думаем о том, что Вы перебираетесь в Америку и, быть может, нам никогда не придется увидеться с Вами вновь.