«Ах, крошка Коннор… натура у тебя боязливая», – всегда говаривала ему матушка.

И все же, при всей своей боязливости, Мэлоун как-то сумел пробиться в Ирландской республиканской армии наверх, став правой рукой Гаалана О’Шэя, заправляющего деятельностью ПИРА на западном побережье Соединенных Штатов. Это должно бы сделать его пугливее зайца, но из колеи Коннора всегда выбивала отнюдь не работа, а понимание, насколько быстро все может полететь к чертям, кончившись для него тюрьмой, а то и пулей в спину.

Но в последнее время он тревожился, как никогда. Незаконная торговля оружием и сама по себе риск немалый, но теперь их договоренности с «Сынами анархии» вовлекают сюда картель Галиндо, а это значит наркотики. Любовь американской культуры к оружию романтична, откуда следует, что многие граждане предпочтут смотреть на нелегальные стволы сквозь пальцы, не слишком тревожась из-за них. Но вот любовь американцев к наркотикам более походит на плотскую похоть, так что они стыдятся своих пагубных пристрастий и тычут пальцем в это дело куда охотнее.

Из Белфаста пришла весточка: сделка принята. Гаалан не доверяет Джексу Теллеру, считая его безбашенным – непредсказуемым – и за нрав, и за склонность к добродетели, которая из него так и прет. Коннору Джекс, в общем-то, по душе, но Клэй Морроу всегда был доступнее для понимания. Мотивы Клэя прозрачнее, они не замутнены сомнениями или нравственными колебаниями.

Джекс Теллер позвонил час назад, и Коннор предложил встретиться в кабинке закусочной «Белая лошадь» – точке рядом с шоссе в Мораде, недалеко от Чарминга. Коннору это заведение всегда нравилось тем, что здесь подают завтрак двадцать четыре часа в сутки, и тем, что усталые дальнобойщики, изнуренные родители и бесноватые детишки даже приглядываться не станут, с кем бы ты ни встречался.

Усердно поглощая юго-западный омлет, Мэлоун то и дело поглядывал на дверь. Чисто рефлекторно он выбрал кабинку в глубине, хотя предпочел бы сидеть у окна. Коннор отнюдь не предполагал, что «Сыны анархии» подкатят к стеклянной стене фасада закусочной и откроют огонь – может, они и чокнутые, но вовсе не дураки, но все-таки осторожность – привычка славная. Из числа тех, что способны уберечь трусоватому ирландцу жизнь.

Он откусил кусочек тоста, отхлебнул чаю, а затем, подняв глаза, увидел Джекса и Пыра, направляющихся к нему через закусочную. Их наряды заставили Коннора нахмуриться – странно видеть их без жилетов; но без знакомой символики САМКРО они не так бросаются в глаза, что пришлось ему по сердцу.

– Коннор, – сказал Джекс, проскальзывая в кабинку, – спасибо, что выбрался.

– Это показалось мне важным, – ответил Коннор.

Пыр огляделся, взглядом отыскивая возможные источники неприятностей, после чего забрался в кабинку, сев рядом с Джексом.

– Привет, Кон.

– Филип, – с кивком откликнулся Коннор.

Пыр окинул взором трапезу на столе не то что бы с улыбкой, а скорее с узнаванием.

– Завтрак три раза в день.

– Мой доктор не рекомендует. Мы уже не так молоды, как были когда-то. Но я время от времени себя балую. Будете заказывать что-нибудь? – спросил Коннор, отправляя в рот очередную порцию омлета.

– Хоть оно и выглядит соблазнительно, у меня к тебе только один вопрос, – ответил Джекс.

– Один вопрос? А по телефону ты его задать не мог?

Пыр метнул на него сердитый взгляд.

– Нет.

Коннор понял. Джекс хотел смотреть ему в глаза, задавая этот вопрос. Мысль, что они воспринимают его как человека, неспособного утаить свои мысли, встревожила Коннора. Может, это и правда – может, он не умеет врать. Мэлоун пообещал себе, что поработает над этим.

– Тогда спрашивай, – кивнул Коннор.

Джекс поставил локти на столешницу, покрытую потрескавшимся линолеумом.

– Как обстоят дела между твоими боссами и русскими?

Коннор снова мысленно услышал голос матери, напоминающий, каким боязливым ребенком он был.

– Толком не разберу, про чего ты спрашиваешь.

– Чушь собачья, – проворчал Пыр, в озабоченном недоумении сдвинув брови. – Не гони пургу, Кон. У нас нет времени.

Как они ни взвинчены при своей всегдашней непредсказуемости, эти парни не сделают ничего такого, что расстроило бы их договоренности с ПИРА. Коннор знал это, как и то, что они не отважатся на насилие посреди забегаловки, когда всего в двух столиках от них находятся маленькие дети.

Он это знал, но не знал этого.

Рано или поздно эта неопределенность – эта ярость, клокочущая в душе Джекса Теллера, – доведет до погибели уйму народу. И становиться одним из их числа Коннор не планировал.

– Насколько мне известно, – произнес он, – между нами и ними никакой связи. Во всяком случае, сейчас.

Приподняв брови, Джекс навалился на столик, пронзая его яростным взглядом голубых глаз насквозь.

– Шайка русских столкнула нас с Рыжим с дороги, пыталась порешить при свете дня. Потом нагрянула другая группа и разогнала их. Они убивали друг друга, Коннор, и вытворяли это на американских улицах с помощью нелегальных пушек. Этот конфликт пагубно скажется на бизнесе – и на нашем, и на вашем. Так что подумай над ответом еще разок. Я знаю, что давеча русские засылали делегацию в Белфаст, и хочу знать, если из этого что-то выплясалось. У меня на руках две группировки, шмаляющие друг по другу и по членам моего клуба. Я хочу знать, чью сторону держат ирландцы.

Коннор сделал глубокий вдох. На тарелке стыли остатки омлета, но он потерял аппетит.

– Если это всплывет когда-нибудь, – проговорил Мэлоун, – то мы с вами даже ни разу не говорили.

– Согласен, – кивнул Джекс.

Пыр тоже маленько кивнул, призывая Коннора выкладывать.

– «Братва» наведалась в Белфаст, чтобы напроситься на сделку. Это ты ухватил правильно, – поведал Коннор. – Насколько я слыхал, они были на грани чего-то этакого, что было бы не с руки вам, мужики, но когда до Рорка дошли слухи, что «Братва» раскололась, это поставило на сделке крест. Белфаст не станет путаться с «Братвой», пока борьба за власть не закончится и пыль не осядет.

Джекс недовольно прищурился. Бросил взгляд на Пыра и, вскинув голову, снова воззрился на Коннора:

– Спасибо. Это все, что я хотел знать. Тогда заварилась такая каша, что говночерпалкой не выгребешь, так что, как я понимаю, Рорк и остальные рассматривали альтернативы. Но теперь договоренность между Белфастом и САМКРО в силе. Если русские вернутся, чтобы снова попытаться наехать, как только их ситуация стабилизируется, эта дверь уже захлопнулась.

Коннор поскреб щетину на подбородке:

– Ты меня спрошаешь или мне толкуешь?

– Я говорю, что наша договоренность в ажуре, – ответил Джекс. – Если тема всплывет, уж расстарайся, чтобы Рорк и остальные знали.

– Я не могу так поступить, Джекс.

Пыр положил на стол кулаки, стиснутые так, будто ему хотелось пустить их в ход.

– Почему?

Уронив вилку на тарелку, Коннор откинулся на спинку диванчика.

– Я уже сказал вам, Филип… насколько всем известно, этого разговора даже не было.

Коннор отвернулся, чтобы подозвать официантку подлить еще кофе. А когда снова обратил взгляд к столику, Джекс и Пыр уже уходили. Попрощаться они не потрудились, и Мэлоуна порадовал их уход. Подхватив недоеденный ломоть тоста, он впился в него зубами, стирая последнюю пару минут из памяти.

Дорога Моккасин-роуд пролегла с востока на запад через северный край муниципальных владений Лас-Вегаса, большей частью через серо-бурую полупустыню, где кактусов больше, чем домов. У ее западной оконечности вздымаются холмы каньона Ред-Рок, преображая пустынный инопланетный пейзаж в воплощение истинной красоты. Джекрэббит-ридж – одна из тех затерянных, одиноких дорог, которые Тринити с легкой руки Голливуда ожидала видеть по всей Неваде, – пыльная и обрамленная колючими кустами. Приехав в Неваду впервые, девушка с огорчением обнаружила, что та выглядит куда цивилизованнее, чем она предполагала, но за последние недели узнала, какая большая часть штата остается дикой и негостеприимной. Пусть Лас-Вегас и достаточно близко, чтобы озарять ночь своими крикливыми огнями, но здесь они, считай, затеряны посреди пустыни.