— Я думаю… Капитан уже вряд ли будет против. Наверно, в сундуке что-нибудь держал.
Из-под тряпки, лежавшей перед порогом и приклеенной к палубе грязью, что объясняло факт ее наличия, Дебрен вынул вычурный плоский ключ. Ключ был магический, но большая часть магии выветрилась и едва-едва ощущалась. Может, поэтому замок поддался уже в самом начале единоборства со скрипящими защелками. А может, не уже, а лишь в самом начале.
— Ну, что мы тут имеем? — радостно поинтересовался Венсуэлли, рассматривая на свет стеклянный сосуд. — Бутыль вроде бы с острова Прикос, с самого юга Свободного Мира. Нет вин слаще, поверь, Дебрен. Интересно, которого года? Я, мэтр, в винах как мало кто… — Он фыркнул, брызнув красными каплями. — Тьфу, зараза! Чтоб его, шкипера-скрягу, удар хватил, чтоб его раки помедленнее обгрызали.
— Вода? — сочувственно покачал головой Дебрен. Он стоял около сундука на коленях, задумчиво почесывая заросшую щетиной щеку. — Сюда море тоже наведывалось. Холера. Чертовы императорские тайные службы. Говорил же я, что вначале надо было изучить приказы и лишь потом сейфик к веревке привязывать и за кормой тянуть. Так нет же, они лучше знают, у них свои методы, тысячу лет совершенствованные. Ну так теперь могут… Нет, я преувеличиваю. — Он стряхнул с пальцев расползающуюся бумагу. — Этим даже подтереться нельзя.
— Нет, капитан все-таки не совсем был дубиной. — Адмирал присел на ведерко, глотнул из бутыли. — Судя по состоянию документов, я вижу, что они пробку хорошо засадили. Да и кислятина, от которой морду воротит, не скверного происхождения. На Прикосе, солнечном острове, изготовлена. Имеет право в марочном сосуде храниться. Только год неудачный. Поспорим, что я назову дату сбора? На пять дукатов?
— Не спорьте с магами, господин Венсуэлли. Некоторые, если честные методы подведут, могут у вас в мозгу покопаться. Велика сила… Нет, язви его! — Он со злостью отбросил листок чего-то серого, заплесневевшего, расползающегося в руках. — Это прочесть невозможно.
— Не человеческий мозг, Дебрен, а? А на три дуката?
— Если вы меня кредитуете, тогда, — он задумался, — и на полдюжины… Нет, все-таки на пять.
— Под какой процент?
— Пусть будет под обычный, банкирский, — хитро усмехнулся Дебрен.
— Ты настолько уверен в своем? Ну, пожалуйста, спорим. Бумаги здесь, вероятно… Ладно, вижу, что нет. Значит, поступим так. Штурман небось карту с собой носил. Верно? Так что, когда на «Ласточку» вернемся, напишем ответы на листочках. Каждый на своем. И сравним, чей ближе. А чтобы ты знал, что оцениваешь, глотни, пожалуйста. Если как следует прочувствовать, то даже недурное вино.
Заклад был серьезный, поэтому некоторое время они молчали и обменивались бутылью. Дебрен слегка загрустил. Ему вспомнился мастерски игравший в кости маримальский торговец, заклинание, которое он тогда приобрел в качестве выигрыша, и обстоятельства, при которых первый и последний раз им воспользовался. Много времени прошло, много воды в Пренде утекло…
— Ну вот, теперь уже лучше. Можно выслушать твой доклад, не падая в обморок. Вряд ли есть у тебя, Дебрен, офицерский патент. Видно же, что ты — чужестранец, а иноземных магов в Бикопулиссе не привечают… Но здесь, похоже, командуешь ты, так что давай докладывай. Не вставай, обойдется.
Дебрен поклонился, концом палочки притянул овальную скорлупку, замеченную за сундучком, раскрыл раковину, пальцем прихватил немного солевого налета с крышки сундука. Натер устрицу, разделил пополам. Половину подал адмиралу. Закусили.
— Заблудились мы сразу за Кариатидами, как вы, вероятно, догадываетесь. Штурман сказал, что за такие гроши он две должности тянуть и первым офицером работать может, но доучиваться не намерен. Ну и слово сдержал. Три дня мы по кругу ходили, а потом он в Бурлящий завел. Шторм начался, как всегда в этом заливе, мы чуть было в берег не врезались, неизвестно даже, в чей, а потом… ну… смыло обоих начальников…
— Что ты хотел сказать своим многозначительным «ну»?
— Конкретно ничего, потому что я… спал… Ну, выворачивало меня тогда, рвало. А если неконкретно, то удивительно хитромудрые морские божки пытались нас прикончить, волна капитана смыла и штурмана, который, первым офицером в тот час будучи, теоретически спать должен был, и ритмового, и буфетчика. Оба последних пользовались более чем средним доверием начальства.
— А может, — медленно проговорил Венсуэлли, — может, оба в пучину бросились с тоски по смытому любимому хозяину? Э?
— Ритмовой был образцовым махрусианином. Удары в барабан сопровождал религиозными причитаниями и перемежал песнопениями, в основном просил Господа ниспослать галерникам хорошее здоровье. Нет, адмирал, этот жизни бы себя добровольно не лишил.
— Догадки, Дебрен, догадки. Косвенные. — Вспышка в карих глазах адмирала сказала о другом. — Есть еще что-нибудь? Потому что на основании сказанного тобою невозможно повесить на рее больше, чем одного, ну, двух… По обвинению в халатности. Какой-нибудь слабый канат, скользкая палуба, ненормативной высоты фальшборт…
— Когда меня вконец… ну, сами знаете, о чем я… то в своей каюте застал боцмана и рулевого. Они утверждали, будто хотели заняться уборкой. Я предпочел их слова на веру принять. Метлу действительно с собой принесли, воду в ведре… Мало, зато освященную. А метла сломана была, обе части хорошо острены, а это заставляет и о плотнике как следует подумать. Темно было, как всегда в полночь, поэтому я не стал спрашивать, откуда взялись две дыры в перине. Тесно здесь, запросто можно метлой о гамак задеть.
— О кости Махрусовы… Ты понимаешь, что говоришь? Это ж открытый бунт!
— Успокойтесь, господин адмирал. Стратегу полагается быть рассудительным и не горячиться.
— Почему ты их сразу же в жаб не превратил? Шучу, шучу, Дебрен, не принимай меня за дурачка… Но припарить кого-нибудь своей палочкой, я думаю, мог. А?
— Корабль и так едва плывет, а с жабой за рулем и второй, которая команде свистки подает, мы бы далеко не ушли. Я их только припугнул.
Венсуэлли отхлебнул из бутылки, закусил остатком устрицы. И погрустнел.
— Пожалуй, адмиральский патент не для меня. Знаешь, Дебрен, во мне близорукий тактик сидит и ногами дрыгает. Душа требует этих сукиных сынов под килем протащить, отделать как следует батогами и на реях рядком развесить. Знаю, что не должен, но руки чешутся.
— Сейчас вы здесь командуете. Надо думать.
— Надо думать?
— Вы видели, что от секретных приказов осталось? Зачем-то ведь нас сюда прислали, а вот зачем — не знаю. Даже не знаю, точно ли сюда: капитан пару раз как-то мимоходом упоминал о Канале, и только поэтому мы на вас наткнулись. А поскольку вы императорский вымпел навстречу подняли, то я и приказал корабль остановить.
Венсуэлли встал, выглянул в выбитое окно. Когда повернулся, у него на губах играла не очень приятная ухмылка.
— Вот думаю я, думаю, и что-то у меня не стыкуется. Шесть дней, говоришь? В Бурлящем заливе, говоришь? Если я знаю жизнь, а я ее знаю, то боцман, рулевой и плотник не одни за уборку брались. В таких случаях вся команда стеной становится. Вся — подчеркиваю. Потому что те, что к стене примкнуть не хотят, за борт отправляются и тонут, как простой кирпич. Это — во-первых. А во-вторых, мне как-то верить не хочется, что переговоры с корабельным магом начались с освященной воды и осинового кола. И уж тем более — плыть по океану без офицеров… Матросы, конечно, не больно-то мудры, но и не вовсе уж глупы. Знают, что дорогу надо найти, от погони увернуться, от бури сбежать. Чародей — это сокровище, никто его так вот запросто не укокошит.
— Я в морской магии не очень силен, — спокойно признался Дебрен.
— Спрошу прямо: ты видел, что готовится бунт?
— Конечно. Вы правы, адмирал. Они пришли ко мне, как только мы повернули к северу. Сразу за Кариатидским проливом.
Венсуэлли не спеша вынул меч. В левой руке неведомо когда появился нож. Криво усмехаясь, адмирал глядел то на Дебрена, то на изъеденную грибком, но все еще выполняющую свою роль дверь.
