Я уже давно взял за правило никогда не грубить понапрасну. Однако, посмотрев в прозрачное лишь с нашей стороны дверное стекло и хорошенько разглядев незнакомку, я почувствовал себя не просто обиженным, но до глубины души оскорбленным за весь противоположный пол. Согласен: навечно сохранить молодость и красоту не может ни одна женщина, но нельзя же забывать умываться, ходить в драном пальто (по меньшей мере – в пальто с оторванной пуговицей) и выставлять напоказ нечесаные седые космы. Стоявшая же на крыльце личность была виновна сразу по всем трем пунктам. Вот почему, когда она снова надавила кнопку звонка, я распахнул дверь и сказал:

– Спасибо, но у нас уже все есть. Попытайте счастья где-нибудь по соседству.

Грубовато, согласен.

– Может, в свое время и попытала бы, Пупс, – заявила неряха. – Лет тридцать назад я была девушкой что надо!

Не могу сказать, чтобы меня это очень вдохновило.

Впрочем, я утешил себя тем, что в конечном счете годы всегда берут свое.

– Мне Ниро Вулф нужен, – пробурчала она. – Что мне – сквозь тебя пройти, что ли?

– Это не так просто, – ответил я. – Во-первых, я сильнее вас. Во-вторых, мистер Вулф принимает исключительно по предварительной договоренности. В-третьих, освободится он только к одиннадцати, то есть более чем через час.

– Хорошо, Пупс, тогда я войду и дождусь его внутри. Я уже и без того до костей промерзла. А тебя, что ли, гвоздями к полу присобачили?

И вдруг меня осенило. Вулф хвастливо уверяет, что всякий раз, когда я пытаюсь подсунуть ему очередную женщину в качестве клиентки, ему достаточно лишь одного взгляда, чтобы понять, чего от нее ожидать; так вот, с помощью этой особы я бы раз и навсегда сбил с него спесь.

– Как вас зовут? – полюбопытствовал я.

– Моя фамилия Эннис. Хетти Эннис.

– Зачем вам понадобился мистер Вулф?

– Это я ему как-нибудь и сама скажу. Если, конечно, язык не отмерзнет.

– Придется вам сначала сказать мне, миссис Эннис. Меня зовут…

– Мисс Эннис.

– Хорошо, мисс Эннис. Так вот, меня зовут Арчи Гудвин.

– Сама знаю. Если, глядя на меня, ты думаешь, что я не смогу заплатить Ниро Вулфу, то ты ошибаешься: получу крупное вознаграждение и поделюсь с ним. Если же я пойду к фараонам, то – плакали мои денежки! Я этим чертовым легавым ни на грош не верю.

– За что вы получите вознаграждение?

– За то, что у меня здесь! – Она пошлепала по своей обшарпанной черной сумке рукой в вязаной перчатке.

– Что у вас там?

– Это я только Ниро Вулфу скажу. Слушай, Пупс, я тебе не эскимоска. Ну-ка, впусти даму!

Это меня не устраивало. Когда она позвонила в дверь, я уже находился в прихожей полностью одетый, в шляпе, пальто и перчатках, готовый идти пешком в банк, чтобы депонировать полученный Вулфом чек на 7417 долларов и 65 центов. Не мог же я уйти, оставив ее одну в кабинете? Конечно, остальные обитатели нашего старенького особняка на Западной Тридцать пятой улице, все в котором принадлежало Ниро Вулфу, кроме мебели и прочих вещей в моей спальне, были дома, но каждый был занят своими делами. Фриц Бреннер, шеф-повар и домоправитель, колдовал на кухне над каштановым супом. Вулф торчал в оранжерее на ежедневном утреннем свидании с орхидеями, ну а Теодор Хорстман, разумеется, составлял ему компанию.

Больше я не грубил. Я предложил на выбор несколько мест неподалеку от нашего дома, где она могла бы пересидеть этот час и согреться, – закусочную «У Сэма» на углу Десятой авеню, аптеку на углу Девятой авеню или ателье «Тони», где бы ей хоть пуговицу пришили – за мой счет, разумеется. Упираться она не стала. Я посоветовал ей вернуться в четверть двенадцатого, пообещав, что попробую уговорить Вулфа принять ее, и она уже собралась было идти, но в последний миг обернулась и, раскрыв свою знававшую лучшие дни черную сумку, достала из нее перевязанный тесемкой сверток в коричневой бумаге.

– Я пока оставлю его у тебя, Пупс, – заявила она. – Не то какой-нибудь любопытный легавый наложит на него лапу. Да не бойся, он не кусается. Только смотри – не вздумай разворачивать! Я могу на тебя положиться?

Я взял у Хетти Эннис сверток, потому что она мне понравилась. Сплошные инстинкты и – ни следа логики! Сами судите: отказалась сказать, что там внутри, но доверила мне сохранить его, хотя и наказав не разворачивать. Истая женщина, до мозга костей; особенно если бы еще причесалась, умылась и пришила к пальто пуговицу. Словом, взял я у нее сверток, напомнил, что жду ее в четверть двенадцатого, и попрощался.

Дождавшись, пока она спустилась по семи ступенькам на тротуар и свернула налево, к Десятой авеню, я запер дверь изнутри и посмотрел на сверток. Прямоугольный, дюймов шесть в длину и около трех в ширину, толщиной в пару дюймов. Приложив к нему ухо, я задержал дыхание, но ничего не услышал. Однако это еще ни о чем не говорило: наука не стояла на месте, а в одном Нью-Йорке у Ниро Вулфа нашлось бы не менее трех дюжин врагов, с удовольствием отправивших бы его к праотцам. Не говоря уж о тех, которым был не по нраву я. Вот почему, вместо того чтобы отнести сверток в кабинет и оставить на моем столе или в сейфе, я принес его в гостиную и запихнул под диван. Если вас интересует, развязал ли я тесемку и развернул сверток, то я в вас разочаровался. Нес же я его, не сняв перчаток.

Уже больше недели, как, покончив с делом Бригема, мы с Вулфом били баклуши, и мои мозги нуждались в тренировке ничуть не меньше, чем ноги и легкие, поэтому по пути в банк, а потом обратно я ломал голову над содержимым свертка. Отбросив дюжину предположений, которые меня мало прельщали, я пришел к выводу, что там находится бриллиант. Великий Могол или Кохинор. Я был настолько увлечен своими мыслями, что, лишь приблизившись едва ли не вплотную к нашему крыльцу, заметил, что оно занято. На верхней ступеньке, словно на насесте, примостилась именно такая женщина, которую Вулф ожидает увидеть, когда я рекомендую ему очередную клиентку.

Возраст, личико, ножки – та их часть, что выглядывала из-под полы меховой шубки, – все идеально соответствовало моему взыскательному вкусу. Мех я не определил – но точно не норка и не соболь. Когда я начал подниматься по ступенькам, женщина встала.

– У вас оригинальная уличная приемная, – проворковала она, – но вот только журнальчиков бы подкинуть не помешало.

Я поравнялся с ней. Верх ее меховой шапочки доставал мне до носа.

– Надеюсь, вы звонили в дверь? – поинтересовался я.

– Представьте – да. Сквозь щель мне сообщили, что мистер Вулф занят, а мистер Гудвин вышел. Должно быть, мистер Гудвин – это вы?

– Вы угадали. – Я извлек из кармана связку ключей. – Я сейчас вынесу вам журналы. Какие вы предпочитаете?

– Давайте зайдем и посмотрим их внутри.

До прихода Вулфа оставалось еще больше получаса, к тому же она разожгла мое любопытство, поэтому я отомкнул дверь и впустил незнакомку в прихожую. Затем, оставив на вешалке шляпу и пальто, ввел ее в кабинет, усадил на одно из желтых кресел, а сам уселся за свой стол.

– В настоящее время у нас свободных должностей нет, – сказал я, – но вы можете оставить номер своего телефона. Только не звоните – мы позвоним сами…

– Очень остроумно! – фыркнула незнакомка. Избавившись от шубки, она положила ее на спинку кресла, явив моему взору довольно изящные формы, хорошо гармонировавшие с лицом и ножками.

– Хорошо, – кивнул я. – Теперь ваша очередь.

– Меня зовут Тамми Бакстер, – промурлыкала она. – Сокращенно от Тамирис. Я еще не решила, какое имя выбрать в качестве театрального псевдонима. Что вам больше нравится – Тамми или Тамирис?

– Это зависит от вашей роли. Для главной роли в мюзикле больше подходит Тамми. А вот в пьесе Юджина О'Нила звучнее, на мой взгляд, Тамирис.

– Скорее я буду девушкой на побегушках в одном из ночных клубов, – улыбнулась она. – Одной из тех, что в решающий миг вскакивают и говорят: «Хватит, Билл, пошли отсюда!» – Она небрежно махнула затянутой в перчатку рукой. – Впрочем, какое вам до этого дело? Почему вы не спрашиваете, что мне от вас нужно?