— Меня с утра не было, так что…

«То ли этот полицейский наседает, чтобы поиздеваться, то ли испытывает… Это не настоящий допрос», — говорил себе подросток, стараясь не утратить спокойствия.

— Барышня, вы не подойдёте на минуточку? — крикнул полицейский в сторону кухни.

— Я же сказал! Мы ничего не знаем! — Лицо подростка исказилось от злости.

Коки, с его странными широко расставленными глазами, незаметно появился в дверях гостиной и стоял, уставившись правым глазом на гостя, а левым на подростка, что поразило полицейского, и на его лице впервые отразился испуг.

— Это ваш младший брат?

— Старший. — Подросток коротко и часто задышал. Дым, который полицейский выпускал из носа и рта, заполнил всю комнату, хотелось открыть окно, однако ноги прочно приросли к полу и оторвать их не было никакой возможности, с подростка непрерывно лился пот. Схватив дистанционный пульт от кондиционера, он установил температуру пониже, сделал двадцать градусов по Цельсию.

Полицейский, сидевший с опущенной головой, повернулся к Кёко, которая стояла рядом с Коки.

— Надо бы сказать «хозяин», но пусть будет отец — когда он ушёл из дома, вам известно?

— Я не знаю.

— Не знаете? У вас был выходной?

— Она стала приходить после того, как исчез отец, откуда ей знать? Это что, допрос?

— Допрос ли, вопрос ли — не всё равно? Почему вас это так волнует? Лучше скажите-ка, почему после исчезновения вашего отца вы наняли экономку? Вот это мне хотелось бы знать, объясните! — Полицейский холодно наблюдал за тем, как у подростка трясутся колени.

— А я не признаю ни вопросов, ни чего другого! Разве не подозрительно, что вы самочинно ворвались в чужой дом и всё выпытываете? Давайте-ка отсюда, вон!

— Если полиция этим займётся, будет очень просто задать тебе вопросы по всей форме. Ты ведёшь себя как самый тупой преступник, находящийся под подозрением!

— Бросьте ваши шуточки! Пожалуйста, делайте что хотите, хоть арестуйте меня! Ну-ка, попробуйте!

— Не стоит разговаривать в таком тоне. Ты сам сделал так, чтобы тобой заинтересовались. Теперь уж нам придётся всё проверить, и хорошо, если не обнаружится ничего подозрительного!

Полицейский скривил рот в презрительной усмешке, поднялся и вышел из гостиной. Бросив взгляд на лестницу, он с трудом сдержал желание подняться и осмотреть второй этаж, чтобы позлить мальчишку, но всё-таки медленно вышел в сад.

— Я уже иду! — крикнул он ожидавшему в саду помощнику помоложе.

— На участке ничего подозрительного не обнаружено.

— Если бы что-то было, пришлось бы всё перекопать, — хмыкнул полицейский. — Интересно, в школе Хосэй можно будет навести справки?.. — Он обернулся и посмотрел на дом.

— Говорят, что Юминага — член совета директоров в Хосэй.

— Как это — хозяин патинко в совете директоров?

— Наверно, он пожертвовал деньги на школу. Говорят, что один из корпусов он построил.

— Ну, раз пропал член совета директоров, им нет резона отказаться сотрудничать с нами. Вот тогда и про сынка расспросим.

— Наверное, не мы этим должны заниматься?

— Отдел общественной безопасности всегда еле ворочается…

— На нашем участке это крупное происшествие, скоро начальство не сможет больше его игнорировать.

— Попробовать слить в еженедельные журналы? Мол, не убийство ли, и всё в таком роде…

— Неужели вы действительно подозреваете сына?

— Я уж и не знаю, на что только не способны нынешние детки… Но вряд ли. Хотя вдруг… — За спиной у них послышался звук открывающихся ворот, и полицейские повернули шеи.

В их сторону двигалась девчонка на костылях. Оба одновременно закивали ей и шагнули навстречу. Когда расстояние стало достаточным, девчонка первой заговорила:

— Вы к нам по делу?

— Да, небольшое дело к Кадзуки… Но мы уже закончили. — Оба торопливо вышли из ворот.

— Это, наверное, дочка.

Старший полицейский кивнул и, мысленно выстроив по порядку всех троих отпрысков семьи Юминага, а также молодую экономку, вызвал в памяти их лица.

Михо зашла в гостиную и подозрительно посмотрела на Кёко, потом повернулась к подростку:

— В саду какая-то странная парочка, что за люди?

— Из полиции.

Когда подросток сообщил Михо об исчезновении отца, она не проявила к этому никакого интереса, но кивнула подбородком на Кёко, которая скрылась в кухне:

— А кто эта девочка?

— Экономка уволилась, поэтому я попросил приходить знакомую Ёко.

Подросток сидел, опустив глаза в пепельницу, где дымились сигареты «Хайлайт», но тут вдруг поднял голову:

— Как твоя нога?

— Да так, ничего. А вот ты вроде нездоров. — Под глазами у подростка действительно чернели круги, веки были опухшими. — Я нашла квартиру! — сладким голоском проговорила Михо.

— Ты говорила, что надо пятьсот тысяч, верно?

— У тебя ведь есть?

— Есть.

Опираясь на костыли, Михо направилась в кладовку, попросив Кёко принести в её комнату картона для упаковки.

В дверь постучали, и Михо отозвалась: «Войдите». Она обернулась, посмотрев через плечо. Встретившись взглядом с Кёко, она некоторое время внимательно её изучала. Кёко тоже пристально и серьёзно смотрела на Михо, но затем словно пришла в себя и, опустив голову, молча удалилась. Что это с ней? Если хотела что-то сказать, так говорила бы… Странная какая-то, наверняка девчонка Кадзуки, а ведь ей столько же лет, сколько Михо… Михо собрала из картона коробки и стала их набивать. Пропал без вести… С чего бы ему пропасть, не может такого быть, он наверняка у любовницы. Что ей взять с собой, а что выкинуть? Ну, уж всё школьное точно выкинуть… В тот момент, когда она приняла это решение, ей показалось, что и голову её оторвали и куда-то выкинули… Встав на ноги без костылей, она тут же плюхнулась на кровать. Да его же убили! Кто убил? Михо уставилась в стену. Приклеенный к стене плакат постепенно выцветал и скоро должен был превратиться в чёрно-белый. Некоторое время посидев так, Михо снова принялась разбирать вещи. Ясно же, кто убил. Вот дурак, убивать-то зачем было… У Михо в глазах блеснули слёзы. Но только уж она к этому непричастна, нет, она ни при чём… Нужных вещей оказалось на удивление мало, всё поместилось в три коробки. Лучше всего, если ей доставят их прямо на квартиру…

Хотя она сказала: «Пятьсот тысяч», поджидавший в коридоре подросток передал ей конверт, в котором был миллион иен.

— Спасибо. — Она сунула конверт в сумку, нацепила сандалии, взяла свои костыли, и всё время, пока она не взялась за ручку входной двери, Михо мысленно обращалась к стоящему за спиной и провожающему её взглядом подростку: «Что бы ни случилось, я на твоей стороне, Кадзу-кун, ни за что не сдавайся! Оттого, что не стало его, никому не хуже, а вот если не станет тебя, Кадзу-кун, плохо будет и мне, и Коки».

В тот миг, когда дверь за ней захлопнулась, Михо сразила мысль, что больше она никогда не сможет прийти в этот дом, и она растерянно уставилась на единственный пучок оранжевых лучей заката, который пробился сквозь просвет между облаками.

В такси по дороге к дому Маи подросток представлял себе всё, что произойдёт с момента, как он войдёт, и до того, как покинет её квартиру. И действительно, до самой последней минуты в постели всё шло почти без отклонений и походило на воспроизведение видеозаписи. Но то, что реальность копировала воображение, вовсе не делало её пошлой или скучной. В сексе есть наслаждение от путешествия в неведомый мир, и оно сопровождается открытиями и тревогами, но есть и наслаждение оттого, что всё происходит как представлялось в воображении. Если хочешь всякий раз возбуждать себя по-разному, придётся спать со множеством женщин и ты не сумеешь испытать радость от обладания телом одной-единственной. Тяга ко многим женщинам бывает от недостатка воображения, и пресыщение в любви к одной означает лишь, что воображение иссякло. «Тело Маи — потроха из золота, искусственно усиливающий чувственность гусиный паштет, фуа-гра, и этот деликатес дозволено попробовать лишь тем, у кого есть деньги», — думал подросток, протягивая руку к прикроватному столику, чтобы взять сигарету.