А вот прокалывать нижнюю губу и вставлять туда деревянный лоток – знак достижения девушкой совершеннолетия – отказалась наотрез. Превратиться в безмолвную и безропотную тень какого-то индейца, пусть даже такого знатного, как Котлеан – племянник старого Скаутлельта, она не хотела. Шаманить, как мать, не раз уже заговаривавшая с ней о таинствах служения Акану, ей тоже было не по душе. Другой же судьбы у Айакаханн в племени быть не могло. Вот почему, когда на острове появились светлолицые длиннобородые люди, она ушла с ними.

В крепости пришельцев красивая девушка сразу оказалась в центре внимания мужчин: и русских, и алеутов. Сам Медведников положил было на нее глаз. Попытался даже взять силой… Но Айакаханн умела постоять за себя: она никогда не расставалась с кинжалом, еще в детстве подаренным ей матерью… И ухажеры, кто затаив злобу, кто плюнув на туземную недотрогу, мало-помалу отстали. И начальник заселения охладил свой пыл – других забот по горло, да и не все колошенки такие несговорчивые. Один только Котлеан, нет-нет да и появлявшийся возле русского заселения, не хотел отступать. Сильный, отважный юноша. Но разве любят только за это?

Вот и опушка. Девушка отыскала самое высокое дерево. Вскарабкалась и притаилась среди хвои.

Крепостной двор открылся ее взору. Еще совсем недавно служивший выгоном для коров, он сейчас представлял поле битвы. Отхлынувшие после неудачного приступа тлинкиты снова вернулись к укреплению с вязанками хвороста и горящими факелами. Десятка два рослых воинов, прикрываясь круглыми, обтянутыми кожей моржа щитами, притащили к входу в казарму огромный ствол духмянки и, раскачав его, стали бить комлем в окованную дверь. Каждый удар сопровождался торжествующим кличем.

Айакаханн хорошо понимала, что удары приближают победу индейцев, а значит, и гибель бледнолицых. Жизнь в племени научила ее принимать мир и все происходящее в нем таким, как есть. Но сейчас ей очень хотелось, чтобы белые люди из крепости спаслись. Особенно тот, высокий молчаливый юноша, который при встречах так волнующе глядел на нее…

Это желание так завладело девушкой, что, когда, словно кости лося под палицей умелого охотника, хрустнули крепкие дверные доски, неустрашимая Айакаханн закрыла глаза.

Что произошло потом, индианка поняла плохо: вместо победного вопля тлинкитов в казарме раздался вдруг такой грохот, будто Акан опустил небо на землю. Айакаханн сорвалась вниз. При падении она ударилась о камень, но, не чувствуя боли, рывком поднялась и нырнула в чащу.

…Грохот, так напугавший Подругу Огня, был не божьим промыслом, а выстрелом единорога.

Когда нападающие плотной толпой ворвались в казарму, Василий Медведников в разорванной, окровавленной рубахе, взлохмаченный и дикий, поднес факел к запальному отверстию пушки.

Заряд картечи смел не только первые ряды колошей, но и двух алеутов, не успевших отпрянуть в сторону. Грохот выстрела почти слился с предсмертными возгласами индейцев. Но Медведников уже не слышал и не замечал ничего. Он потерял счет и времени, и соратникам, и своим собственным ранам, зная только одно дело – убивать врага. Василий не увидел, как пали, истекая кровью, Тумакаев и Шанин. Не угадал он и собственного смертного часа…

Когда начальник заселения склонился над единорогом, заряжая его очередным картузом с порохом, пришлый матрос Смит хладнокровно выстрелил ему в затылок.

Хорошо начинался для Абросима Плотникова этот денек. Необычный для здешних мест, ясный, погожий. Да к тому же праздничный – воскресенье.

Выйдя в час пополудни из ворот Архангельской крепости, Абросим шагал по тропе, ведущей к речке, и улыбался солнцу – первому после постылых дождей и туманов. Да и все кругом, словно следуя Божьей заповеди, радовалось желанному теплу и свету. Как купола церквей, золотились ледяные вершины окрестных гор. Сочно зеленели обступившие тропу мхи, папоротники, хвощи, так и приглашая прилечь, понежиться.

Плотников охотно прикорнул бы где-нибудь на солнышке, но уж больно строг начальник – Василий Медведников. Узнает – не сносить головы! Для него что праздник, что будни – все одно: сидеть сложа руки никому не даст. Вот и нынче: баб да девок в лес по ягоды снарядил, промышленных же кого к заливу отправил – рыбу удить, кого оставил частокол городить. А ему, Абросиму, дал наказ особый: проверить на речке запруды, три недели назад порушенные каким-то злоумышленником и с трудом восстановленные поселенцами. Дальше всех отослал, как самого молодого…

Что ж, хотя Абросиму и сподручней было бы в крепости остаться, однако за поручение он на Медведникова обиду не держит. Плотников и в самом деле молод. Не хромого же Кочесова или неторопкого Евглевского посылать.

Тропа пробирается сквозь густые чащи, заваленные буреломом, то и дело утыкается в овраги, поросшие колючим кустарником. Здесь и ловкому, гибкому Абросиму приходится держать ухо востро, чтобы не запнуться за корягу, не напороться на острый сук.

Опять же греет душу то, что коль отправил его Медведников, значит, доверяет! Жаль только, ружье не разрешил взять: ни к чему, мол. С колошами – мир, звери людей сторонятся. А так, без нужды, оружие таскать – баловство одно!..

Все дальше в глубь леса убегает узкая тропа. Гуще сплетаются кроны кедров и елей. Становится прохладнее и темнее. Лес все больше напоминает Плотникову сибирскую тайгу, через которую пробирался он полтора года назад с компанейским обозом. Такие же дебри. Разве что болот там противу здешнего чуть поболе!

В одной из якутских трясин нашел бы Абросим погибель, не подоспей на выручку попутчик – Кирилла Хлебников. С виду такой медлительный парень, тут он не растерялся: протянул Плотникову свою слегу, выволок его из цепкой топи, дал сухую рубаху и онучи.

…После того случая Абросим с Кириллой крепко сдружились. Все долгие месяцы пути не разлучались. Надеялись и на Ситхе быть рядом. Да не напрасно говорят: не загадывай наперед, ежели ты человек подневольный!

Хлебникова определили в Гижигу, в помощь компанейскому приказчику. Абросима же, вместе с десятком набранных по охотским кабакам гулящих людей, на боте «Екатерина» привез к новому заселению помощник главного правителя российских владений в Америке длиннорукий и немногословный Иван Кусков.

Земля обетованная встретила их неласково. Ни теплого угла, ни сытости, ни воли. Работа от утренней зари до темна. Валили лес, таскали на себе огромные бревна, возводили первые строения крепости. Изо дня в день росли стены двухэтажной казармы, «черной» бани, рыбной сушильни.

В дырявых, вечно сырых палатках, опухшие от скорбута и голода, промышленные роптали на беспросветную жизнь, которая ценилась здесь не дороже шкурки морского бобра. Глушили тоску выдаваемой по праздникам «казенкой». Пропивали не токмо причитающиеся им взамен сданной пушнины марки, пили в долг, в залог своего пая в будущих компанейских прибытках.

Абросим Плотников не пил. Хотя общества и разговоров не гнушался. Зелье развязывало языки. Мужики рассказывали, какие пути-дорожки привели их на Ситху. Одни надеялись здесь разбогатеть, другие искали спасения от правосудия, третьим было просто безразлично, где коптить белый свет… Абросим слушал, а про себя – помалкивал. О том, как он попал в компанейский обоз, не знал даже ближайший друг – Кирилла Хлебников.

…Ветки хлестали Плотникова по лицу, хватали за кафтан, травы, как силки, оплетали ноги. Но промышленный, не обращая на то внимания, спешил к заселению.

После того как он заметил индейцев у речной излуки, Абросим, решив сократить путь, бросился к крепости через лес. Места здешние были вдоль и поперек исхожены Плотниковым. Ему казалось, он и с закрытыми глазами дорогу найдет. Вот почему бежал уверенно, убежденный, что не пройдет и четверти часа, как покажется впереди крепостной частокол и выйдет на крыльцо казармы Василий Медведников, похвалит Плотникова за то, что не утратил настороженности, вовремя дал знать о выступлении колошей…