— Как же ты пережила этот опасный возраст? — взъерошилась Оля.

— К счастью или несчастью своему, встретила Юру.

— И теперь будешь навещать его могилу, где тебя непременно кто-нибудь встретит…

Лена вспыхнула.

— Ты еще пожалеешь об этих словах, — зло сказала она, вскакивая из-за стола.

Ее каблучки застучали по ступенькам лестницы.

— Ну вот! Опять двадцать пять! — ударила ладонью по столу бабушка и, чтобы перевести разговор в другое русло, спросила: — А ты как, Оля? Писателю-то своему звонила или ждешь чего?

— Он согласился мне помочь, даже сам звонит, расспрашивает о жизни Альсино в ином мире.

— Скажи ему, что у них там все не как у людей, — ворчливо посоветовал Сергей Егорыч. — В цивилизованных странах провинившихся или неугодных высылают из страны, а у них наоборот — держат на одном месте.

— Там многое наоборот, — подтвердила Оля.

— Вот именно! — подхватила Ксения Петровна. — Отпускать невесту в иной мир?… — возмущалась она. — Подумаешь — и горло перехватывает! Иной мир!… Это же ужас!… Ни письма написать, ни по телефону позвонить!…

— Мамочка! Ведь я должна была сделать то, что он уже сам не мог. Дело ведь идет не об одной моей или нашей с ним судьбе, а обо всем человечестве. Я его этим к жизни вернула!

— Эка хватила! — сказала бабушка. — Думаешь, выйдет книжка с рисунком твоего Альсино на обложке и мир перевернется? Это, девочка, испробовано. Русский художник Иванов двадцать пять лет писал картину «Явление Христа народу» и был уверен, что все изменится в мире, как только он ее выставит. А люди десятилетиями проходят нынче мимо его творения — равнодушные, занятые своими делишками.

— А надо думать о человечестве! Какое оно у нас, — возмутилась Оля.

— Цивилизованное, — заметила Ксения Петровна.

— Я попала, — горячо начала Оля, — в плен к дикарям, вроде неандертальцев. Но смерть, пусть мучительная, грозила мне одной. А что у нас? «В плен берут» целые города со всем населением и у нас, и в высокоразвитой Европе. Оставляют детей, женщин, стариков, не говоря уж о мужчинах, без пищи, воды, электричества и бомбят или обстреливают снарядами, рушащими все без разбора, уносящими тысячи жизней. И это называется цивилизация?!

Евлалия Николаевна махнула рукой:

— Чего уж там! Одно слово «свобода»… Свобода прежде всего от совести, я вам скажу!

— Дай Бог, ну пусть не картина о явлении Христа народу, а обращение современного нам пришельца помогло бы людям! — вздохнула Ксения Петровна.

Внезапно вернулась Лена с газетой в руках.

— Вот, не угодно ли! Пока вы тут размышляете о пользе народной всех параллельных миров, досужие журналисты уже публикуют выгодные кое-кому объяснения пребывания земных людей на чужепланетном космическом корабле, пилотируемом биороботами.

— Да ты перескажи, что там… — предложила бабушка.

— А то, что Юра был похищен НЛО, как и другие.

— Да не может этого быть! — всплеснула руками Ксения Петровна.

— Они заманивают к себе людей. Еще из Библии известно, что Енох «на небо взят живым». И вернулся, рассказывал о виденном. А других не возвращают. Только в одной Америке, как здесь пишут, статистически установлено, что НЛО похитили не менее пяти тысяч человек. Надо думать, они продают их у себя в тамошние зоопарки.

— В зоопарках, Леночка, зверей показывают. А зачем же людям и вдруг — людей? — возмутилась Ксения Петровна.

— А затем, мамуля, что для них в нравственном отношении мы — чудовища: монстры, которых с ужасом разглядывать можно! Вот так! — отрезала Лена.

— Ну и ну! — заметила бабушка. — А что, Ксенюшка, возразить этим смотрителям инопланетных зоопарков? Дескать, мы такие хорошие? Или доказывать, кто в безнравственности нашей виноват?

— Виновные на виду! — вскипела Ксения Петровна, чего, казалось бы, от нее и ожидать было нельзя. — Те, что радетелей нравственности, пастырей народных в угол загнали, Христовы церкви осквернили, веру запретили и ничего взамен ее людям не дали!

— Как это не дали! — возмутилась теперь бабушка. — А видение грядущего? А энтузиазм масс? А единство народа, смогшего переломить хребет фашизму? Лучше скажи мне, дорогая, как вы восстанавливаете нынче храм Христа Спасителя, негодяем уничтоженный? Но нельзя забывать, что попы-то, заповедь «не убий» проповедующие, в каждом царском полку солдат на убийство и благословляли! А теперь вы, демократы, на поклон к ним тянетесь: «Помогите мораль поднимать!» Они вам поднимут! Как с болота туман!…

Сергей Егорыч демонстративно встал и, не допив своего стакана, ушел к себе наверх.

Евлалия Николаевна проводила сына взглядом и сказала сокрушенно:

— Ну вот, человеку и чай допить не дали своими разговорами. Уж лучше Оленьку слушать про ее приключения.

— Бабуленька, это только кажется, что со мной невероятное случилось. Вы говорите о куда более невероятных вещах, в которых замешаны миллионы людей, миллионы жизней. Может быть Иванов-художник был увлеченным романтиком, но я верю в то влияние на людей, которое окажет своими записками Альсино.

— Ну и верь! — резко сказала Лена. — Но это вовсе не значит, что тебе надо обратно в его огород забираться!…

— Мне кажется, — робко возразила, опустив глаза, Оля, — что это все-таки решать мне.

— Вот такая нынче молодежь пошла! — вздохнула Евлалия Николаевна.

— Да, не похожая на прежнюю, — согласилась Ксения Петровна.

— Между прочим, — вставила Лена, — я тоже отношу себя к молодежи, но не трясусь на модных танцах, в музыке ценю мелодию, и у моего поколения есть убеждения, можете мне поверить!

— Хотелось бы, — вздохнула бабушка.

— Ладно, девочки, утро вечера мудренее, — примирительно сказала Ксения Петровна. — Вон и месяц уже над деревьями показывается. Так и задержала бы его, чтобы никогда полнолуния не наступило.

Но полнолуние наступило в положенное время…

Лена раздраженно захлопнула за собой садовую калитку. Торопилась на электричку. Отцовская «Волга», которой Лена из принципа никогда не пользовалась, терпеливо ждала Сергея Егорыча, он задерживался из-за проводов Оли.

Лена только что наспех попрощалась с этой сумасбродной девчонкой, которая все еще надеется перебраться в чужой мир, и злорадно подумала: «Как бы тебе там не было тесно, дорогая!…»

И, уже подходя к железнодорожной платформе, продолжала рассуждать про себя: «Как будто нельзя в ее годы еще раз влюбиться, но у себя дома, в нормального человека…»

Она успела как раз вовремя. Подошел поезд, и Лена загадала желание: дверь вагона окажется как раз перед нею.

Так оно и случилось. Лена с довольной улыбкой вошла в вагон.

На дачной веранде заканчивались Олины сборы.

— Мы с тобой здесь и простимся, — говорил уже стоя Сергей Егорыч. — У меня на работе срочные дела… ты уж извини, дочь!

— А я, как встретила на полянке, так и провожу, — заявила Евлалия Николаевна. — Да ты не спеши, торопыга! Присесть надобно перед дальней дорогой.

— Это совсем близко… здесь, — прошептала Оля. Сергей Егорыч послушно сел, как и все, поглядывая на садовую калитку.

— Помолчим, по старому русскому обычаю, — предложила бабушка.

Она и встала первая.

— С собой что берешь? Понятно, не чемодан. Но хоть платьице какое захвати. Не все же тебе там в своей «рыбьей чешуе» расхаживать.

— У меня спортивная сумка. Я взяла самое необходимое.

— Вот и добренько! Отец вон укатил. Занятый он всегда. Прощайся с матерью, а то она слезами изойдет. Скажи ей, еще раз скажи, что наведываться к нам будешь.

— Я верю, верю, — всхлипывая, говорила Ксения Петровна. — Так ведь сердцу-то не прикажешь, как девочка наша своему приказать не может…

Она стояла на веранде, провожая глазами удаляющихся к калитке бабушку и Олю.

— Тоненькая какая! — шепталось само собой. — Тростиночка-былиночка бедненькая…

Полянка с пятью березками была совершенно такая же, как и в день встречи Оли с Альсино. Правда, незабудки и ромашки на этот раз уже отцвели. Но трава поднялась пышная, сочная. И никто не косил ее, чтобы скот кормить…