- Джованни...

  - Тише. Если ты согласен подождать, я выпровожу Санчию сразу после обеда вместе с братишкой Хофре, и тогда...

  - Что она значит для вас?

  - Я сплю с ней, разумеется. Ничего личного, просто она слишком хороша, чтобы принадлежать одному лишь малышу Хофре. Чезаре тоже так думает. Он ничего не говорил тебе о ней?

  Я потрясенно посмотрел на него. Ревность была бы неуместна, и все же слова Джованни не могли меня не задеть. Разумеется, мне было известно, что Чезаре не ангел, что у меня не было на него никаких прав, и думать о его верности было бы смешно. Но смириться с мыслью о том, что он скрывал от меня отношения с женой своего младшего брата, было нелегко.

  - Вижу, ты ничего не знаешь, и мне уже жаль, что я тебе сказал. - Он снова прижал меня к себе, поцеловал и отстранился. - Останься здесь, я скоро приду.

  Он сдержал слово, хотя мне пришлось ждать довольно долго. Тени удлинились, свет предвечернего солнца стал золотым. Я рассеянно листал какую-то книгу на испанском языке, не слишком вникая в смысл написанного, а просто любуясь красивыми миниатюрами и титулами. Шаги Джованни были легкими, но я услышал их и поспешно встал ему навстречу.

  Он выглядел потрясающе. Стройный, изящный, в безупречно сидящем костюме из тонкой расшитой золотом парчи с виднеющейся из-под него белоснежной кружевной рубашкой, он заставил меня затрепетать от восхищения.

  - Ты, должно быть, устал ждать, мой мальчик, - улыбнулся он, подавая мне руку. Я прижал ее к губам, целуя пальцы, середину ладони, запястье под пеной кружев.

  - Вас не было так долго...

  - Мы болтали с Хофре. Он сказал, что наша матушка хотела бы повидаться со мной, прежде чем я уеду.

  - Мне сказали, что вы уезжаете, - кивнул я.

  - Да, и притом скоро. Для начала мне хотелось посмотреть Террачину, но задерживаться там надолго я не намерен. До Понтекорво и тем более до Беневенто далеко, а я уже порядком устал от Италии. В Террачине или в Гаэте сяду на корабль, а через неделю буду уже в Валенсии.

  - Вы скучаете по жене? - спросил я, не выпуская его руки.

  - Ну, в Риме девушки не хуже. - Он улыбнулся и привлек меня к себе. - И мальчики, между прочим, тоже хороши. Поцелуй меня.

  Задыхаясь от страсти, я начал целовать его, и он отвечал мне, все больше воспламеняясь. Его бедра прижались к моим, дыхание участилось, руки легли на мою талию и стали гладить ее, забираясь под рубашку.

  - Сними плащ и камзол, я хочу чувствовать тебя... - прошептал он. Пока я выпутывался из рукавов рубашки, он приник губами к моей обнаженной груди и стал ласкать языком сосок. Я засмеялся:

  - Вы ласкаете меня, как девушку.

  - Тебе не нравится?

  - Нет, продолжайте.

  - Скажи мне, ты уже решил, с кем из нас останешься? - спросил он.

  Я опустился на колени у его ног и с благоговением коснулся отчетливой выпуклости на его штанах.

  - Я совсем запутался, Джованни.

  Он застонал, невольно подаваясь мне навстречу.

  - Я люблю Чезаре и многим ему обязан. Это долг, который я должен оплатить, но не только. Вы поймете... Он подобрал меня на улице два года назад и сделал меня тем, кого вы теперь видите перед собой. Я был простым уличным мальчишкой, моя судьба неизбежно привела бы меня или в бордель, или на виселицу. Чезаре дал мне все, что я имею, и я забыл, чего лишился. Но вы... Вы иной. Я не могу думать о вас без смущения. Глупость и стыд, но я действительно влюблен в вас. Если бы вы позволили мне, я отдался бы вам, как девушка, я показал бы, как сильна и великолепна может быть истинная страсть. Я умею очень много...

  - О, в этом я не сомневаюсь. - Он попытался отстраниться, когда я вытащил из штанов его член, но сдался, положив ладони на мои плечи, когда я стал ласкать его языком. - Чезаре обучил тебя многому. Мне нравится то, что ты делаешь, и все же нам придется расстаться. Здесь, в Италии, к любви между мужчинами относятся свободнее, чем в Валенсии. Там это - один из самых позорных грехов.

  Я упорно продолжал ласкать его, не поднимая глаз, чтобы он не увидел слез, катившихся по моим щекам.

  - Боже, как хорошо... - выдохнул он, перебирая пальцами мои волосы. - О, как это чудесно...

  Он надолго замолчал, поддаваясь настойчивым движениям моих рук и губ, я слышал лишь его прерывистое дыхание и тихие вскрики. Наконец он замер, изливаясь с мучительным стоном, и опустился на пол рядом со мной.

  - Ты демон, Андреа, - прошептал он, обнимая меня и прижимая к себе. - Каким колдовством тебе удается заставить меня чувствовать такое блаженство? Я никогда тебя не забуду и вряд ли смогу найти другого мужчину, к которому буду испытывать такие же чувства.

  - Я мечтаю принадлежать вам.

  Он коснулся губами влажной дорожки на моей щеке.

  - Ты плачешь? Неужели ты действительно так меня любишь?

  - Вы не верите мне. Для вас это только игра, а для меня - боль и проклятие. Позвольте мне побыть с вами хотя бы до вечера, а потом я уйду, но лишь затем, чтобы увидеться с вами завтра вновь. Я не могу без вас...

  Джованни улыбнулся своей очаровательной, немного смущенной улыбкой.

  - Оставайся. И еще... - Он коснулся моего напряженного члена. - Что ты намерен делать с этим?

  Я усмехнулся и уверенно накрыл его руку своей.

  - Это не большая проблема. Я все сделаю сам. Просто поцелуйте меня...

  Он слегка сжал пальцы и под моим руководством стал ритмично двигать рукой, проникая языком мне в рот. Это было великолепно. Я вдыхал запах его кожи, терпкий аромат легкого пота и семени, переплетающийся с теплыми нотками благовоний, и отдавался сладостному чувству, волнами пробегающему по моему телу. Еще немного - и я понял, что больше не могу. Наслаждение ослепило меня, лишая рассудка, пронеслось испепеляющим ураганом, и я беспомощно закричал, умирая от невозможного, запредельного счастья. Моя голова склонилась на грудь Джованни, продолжавшего обнимать меня с нежностью и удивлением.

  Потом мы перебрались на диван и тихонько ласкали друг друга, утомленные любовью, в спокойном желании простой близости. Он рассказывал мне о жизни в Испании, о блистательной Валенсии, о воинственных маврах и доблестных идальго, о дамах в строгих платьях и странных жестоких играх, устраиваемых по праздникам для народа. Та жизнь была совсем иной, она казалась мне непривычно суровой, лишенной развлечений и радостей. Я не мог понять, чем она нравилась Джованни. Он говорил, что чувствует себя в Гандии гораздо лучше, чем в Риме. Он спешил уехать, говоря, что в Италии у него накопилось слишком много явных, а еще больше тайных врагов. Я знал, что он прав. Разумом я торопил его отъезд, но сердцем просил остаться. В конце концов, пара дней ничего не решит, а я буду видеть его и говорить с ним еще хоть какое-то время.

  Я ушел от него уже под утро; мы просто разговаривали, хотя он обнимал меня, а я поглаживал его грудь и плечи, чувствуя, что ему приходится делать над собой усилие, чтобы не поддаться моим осторожным ласкам. Мне не хотелось ни к чему принуждать его, я ждал, что он сам попросит меня о большем, - но он лишь слегка прижимал меня к себе.

  О скором отъезде Чезаре в Неаполь стало известно на следующий день. Мой господин явился лишь к вечеру, но весь Ватикан уже обсуждал новость: распутный папский сын едет легатом короновать нового неаполитанского государя, в обход достойнейших и влиятельных кардиналов, только потому, что папа решил снова возвысить его!

  - Почему тебя не было так долго? - спросил я, забравшись к нему в постель, когда он позвал меня спать.

  - У меня были дела, - неопределенно отозвался он и взъерошил мне волосы. - Знаешь, у моего брата потрясающая жена!

  - У Джованни?

  Он засмеялся.

  - Жена Джованни осталась в Испании, я почти ничего о ней не знаю. Нет, я говорю о Санчии, жене Хофре.

  - Ты... спал с ней?

  - Она сама предложила мне, так мог ли я отказать столь прелестной особе?