- И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира... Но я не зверь Апокалипсиса, Андреа.
Я ощутил его дыхание на своей щеке, и его губы легко коснулись моих.
- Сейчас или никогда. Раньше мне казалось, что Джованни достается все самое лучшее, что отец ослеплен любовью к нему, а он совершенно того не заслуживает. Теперь все меняется... Я очень люблю своего отца, Андреа, и начинаю понимать его замысел. Он доверяет мне гораздо больше, чем Джованни или Хофре, но все, что он делает для меня, он делает постепенно и с осторожностью. Кардиналов трудно обмануть, старики протестуют против решений, хоть в чем-то ущемляющих их права, особенно итальянцы. Когда кардиналами назначили меня и Ипполито д'Эсте, поднялся такой шум, что я думал, они тут же прикончат нас обоих и низложат отца...
- Ипполито едва ли старше тебя, - заметил я.
- Младше. Но за ним стоят силы, которые надо поддерживать. Его сделали епископом в восемь лет. А Джулиано Медичи рукоположили в шесть. Неслыханно, скажешь? Это только политика, и отец знает, как правильно использовать свою власть. К концу недели он объявит в консистории о своем намерении направить меня легатом в Неаполь; посмотрим, как они это проглотят...
- У тебя станет еще больше врагов.
- Я не боюсь их. Когда я вернусь, они поймут, что со мной надо считаться. Недовольным придется смириться или уйти. Что же касается тебя, то я намерен попросить у отца дать тебе должность в апостольской канцелярии. Что скажешь?
Я задумался. Мне казалось, что для служителя канцелярии мне не хватает грамотности, но Чезаре истолковал мое молчание по-своему.
- Может быть, тебе больше по душе карьера священника?
- Нет, конечно, - быстро сказал я. - Но...
Он рассмеялся.
- Ну, солдата из тебя точно не получится. Я мог бы поговорить с Джованни, чтобы ты мог получить назначение в армии, да только ничего хорошего из этого не выйдет. Ты неплохой шпион, мой маленький убийца, мастер тайных поручений, обученный владению шпагой и кинжалами лишь в той мере, в какой это необходимо для тебя. Ты слишком утончен для насилия и грубой войны. Подумай над тем, что я предложил тебе; должность в курии приносит хороший доход.
- Спасибо. Я подумаю.
Я уже знал, что папы делали много для своих избранников, так что порой кардинальские шапки и епископства доставались людям неспособным и недостойным, известным лишь услужливостью или пороками. Темные слухи, ходившие о кардинале Джулиано делла Ровере, упорно утверждали, что благосклонность к нему папы Сикста и стремительный взлет его к вершинам власти объяснялись не умом и заслугами, а плотской связью, которая существовала между ним, тогда еще молодым человеком, и папой. Я не считал себя достойным принять от Чезаре должность подобным образом. Мне казалось, что мой долг перед ним и так чересчур велик, а я уже проявил неблагодарность, полюбив его брата и тем самым предав его самого.
- Спи, - улыбнулся он. - После завтрака мы с тобой прогуляемся за город.
- Надеюсь, мы не будем ловить преступников? - зевнув, спросил я. Он обнял меня и засмеялся, вместо ответа поцеловав в макушку. В его руках было так уютно и спокойно; устроившись поудобнее, я закрыл глаза и прижался к нему, и совсем скоро меня действительно одолел сон.
Наутро после завтрака мы выехали из Рима. Чезаре, одетый в неизменный черный камзол и черную же рубашку, в высоких сапогах со шпорами, на гнедом жеребце, казался веселым и шутливо спрашивал меня, не желаю ли я послужить в кавалерии. Разумеется, он посмеивался надо мной: я плохо ездил верхом, а тяжелая шпага мешала еще больше, так что я почти постоянно чертыхался и несколько раз выронил поводья, пока поправлял ножны. Наконец он сжалился и пристроил мою шпагу так, чтобы она не колотила меня по ногам.
Мы ехали мимо виноградников и полей, я наслаждался свежим ветром, несущим с лугов запахи цветов и меда, глубокой синевой неба в легких облаках, теплом и неторопливым шагом лошади. Навстречу попадались обозы, везущие в Рим товары и продовольствие, всадники, кареты и крестьянские повозки; путники победнее шли пешком, неся свои дорожные пожитки в заплечных сумах. Мы встретили даже трех августинцев-миноритов, по уставу босых и в мешковатых рясах, подпоясанных веревками. Чезаре небрежно бросил им несколько золотых монет и велел помолиться за его душу.
Вскоре я начал догадываться, куда лежит наш путь. Монастырь Святого Сикста, куда накануне уехала Лукреция, был не так уж далеко от города, так что добраться туда можно было за четверть часа. Вскоре мы были уже у монастырских стен. Чезаре спешился и постучал в ворота; вышедший навстречу привратник получил золотой дукат и приказание немедленно проводить нас к сиятельной мадонне Лукреции Борджиа.
Лукреция занимала не самую скромную келью; ее покои больше подходили императрице, чем кающейся грешнице, каковой она представлялась. Она приняла нас в комнате с высокими сводчатыми потолками, выходившей двумя широкими окнами на дорогу, луга и дальние горы. Отослав служанок, Лукреция с радостной улыбкой бросилась на шею брату.
- Боже, Чезаре! Какой сюрприз... Я весь день думала о тебе.
Он ласково взял сестру за подбородок и поцеловал отнюдь не братским поцелуем. Она застонала, обнимая его за талию.
- Зачем ты это делаешь? Я же говорила, что приехала сюда, чтобы подумать о вечном и помолиться в уединении, а ты...
Рука Чезаре легла на ее грудь и потянула вниз ткань платья. Затем его пальцы захватили обнажившийся сосок, легонько сжимая его.
- Мне трудно без тебя обходиться, сестричка. Ну же, мне нужно лишь немного твоего внимания. Разве ты не рада мне?
- Да, хорошо... О, Чезаре, ты заставляешь меня желать того, от чего я решила отказаться. Не искушай меня, потому что мое тело сильнее моей души...
Кардинал обернулся ко мне.
- Андреа, ты знаешь, как я ждал встречи с моей дорогой сестрой. Подойди сюда, мой мальчик.
Я приблизился, избегая смотреть в прекрасные сверкающие глаза Лукреции, и опустился на колени подле Чезаре. Мне достаточно было лишь протянуть руку, чтобы коснуться твердой выпуклости под его штанами.
- Смелее, - прошептал он. - Покажи ей, как я хочу ее.
Я стал ласкать его через плотную ткань, затем ослабил его пояс и осторожно высвободил жестко стоящий подрагивающий член. Задыхаясь, Чезаре притянул к себе Лукрецию и стал целовать, забираясь руками ей под платье. Я слышал их стоны и влажные звуки поцелуев; легко проводя пальцами по напряженной плоти Чезаре, я одновременно начал ласкать самого себя, не в силах справиться с возбуждением.
- Чезаре, довольно, - прошептала Лукреция, пытаясь оттолкнуть брата. - Я уже говорила тебе, что мы не должны...
- Только потому, что ты беременна? Я не откажусь от тебя, милая, да и ты можешь получить удовольствие от любви. Скажи-ка, ведь кроме служанок с тобой приехали поэты, музыканты и твой дворецкий, верно? А ведь они все мужчины, и многие их них молоды и красивы. Неужели тебе никогда не хотелось удовлетворить с ними свои желания?
- Прошу тебя, Чезаре... - Она попыталась отодвинуться, но он принялся медленно снимать с нее платье.
- Твой отъезд очень расстроил меня, отца и Джованни.
- Ты приехал по поручению отца?
- То, что я делаю сейчас, он мне не поручал, - усмехнулся Чезаре, обнажая ее грудь. - Андреа, помоги мне раздеть ее, я уже изнемогаю...
Вдвоем мы быстро раздели Лукрецию и, невзирая на ее слабое сопротивление, отнесли на кровать. Чезаре сбросил камзол и рубашку; его сильное тело казалось отлитым из теплой сияющей бронзы. Лукреция уже не пыталась остановить его, отвечая на его поцелуи и извиваясь под ним. Он опустился на нее сверху, продолжая ласкать, а я лег рядом, молча глядя на них и поглаживая собственный член. Чезаре посмотрел на меня и улыбнулся, и Лукреция тут же широко развела ноги, обхватив поясницу брата и с силой направляя его в себя. Он чуть приподнялся на руках и, качнувшись вперед, проник в нее с тихим стоном.
