Литмир - Электронная Библиотека

Сама Перезагрузка была всего лишь измененной реакцией на вирус КДХ. Этот вирус погубил большинство людей, однако на некоторых – сильных и молодых – он повлиял иначе. Перезагрузиться могли даже те, кто умер от других причин, но когда-то переболел инфекцией, вызванной КДХ. Вирус перезапускал организм после смерти и делал его более крепким и выносливым.

Но также – более холодным и бесчувственным. Злым подобием тех, кем мы были раньше, – так говорили о нас люди. Большинство предпочитало умереть безвозвратно, чем стать перезагруженным «везунчиком».

Охранники приказали салагам сесть. Те подчинились мгновенно, благо успели узнать, что за неповиновение заработают пулю.

После этого конвоиры торопливо ушли, дверь за ними с громким стуком захлопнулась. Даже нашим вооруженным стражам бывало не по себе в присутствии такого скопления рибутов.

Смешки и тычки начались сразу после ухода людей, а я невозмутимо вернулась к своему завтраку. Единственным новичком, который меня интересовал, всегда был лишь мой очередной стажер, но до завтрашнего дня нас в пару не поставят. Девяностым номерам нравилось учить новобранцев уму-разуму чохом. С учетом скорости, с которой мы излечивались, я не видела беды в том, что салаг немного помнут. Пусть закаляются с первой же минуты.

Сегодня девяностые вели себя до странности буйно. Когда я положила в рот последний кусок бекона, шум возрос уже до неприятного уровня. Я бросила поднос в мусорный бак и направилась к выходу.

По белому полу пронеслось что-то яркое и через секунду пискнуло у моих ног. Это был салага, которого прокатили по скользкой плитке, словно детскую игрушку. Я чуть не наступила ему на голову и резко впечатала ботинок в пол.

Из носа новичка текла кровь, под глазом наливался фонарь. Длинные тощие ноги раскинулись на полу, а тонкая белая футболка прилипла к костлявому телу. Он явно недоедал в свою бытность человеком.

У парня были коротко остриженные черные волосы и такие же угольно-черные глаза, в которых растворялись зрачки. Наверное, раньше они были карими. После смерти карие глаза обычно приобретают золотистый оттенок, но мне понравилась эта бездонная чернота. Она напрочь не сочеталась с белизной столовой и блеском глаз остальных рибутов.

Теперь, когда он очутился возле меня, ни один не решился подойти к нему, но кто-то выкрикнул: «Двадцать два!» – и расхохотался.

Двадцать два? Не может быть! Уже несколько лет я не встречала никого ниже сорока. Ну да, в прошлом году была Тридцать семь, но через месяц она умерла.

Я пнула его руку, чтобы взглянуть на штрихкод. Каллум Рейес. Двадцать два.

От удивления брови мои взлетели. До Перезагрузки он оставался мертвым всего двадцать две минуты. По сути, он все еще был человеком. Я снова посмотрела на его лицо и с удивлением увидела, что он улыбается. С чего бы это? Для веселья время не слишком подходящее.

– Привет, – сказал он, приподнявшись на локтях. – Похоже, Двадцать два – это я.

– Это твой номер, – ответила я.

Улыбка его стала еще шире. Мне захотелось сказать ему, чтобы прекратил скалиться.

– Знаю. А у тебя какой?

Я подтянула рукав и повернула руку, чтобы он увидел число: «178». Его глаза расширились, улыбка увяла. Я почувствовала удовлетворение.

– Ты Сто семьдесят восемь? – спросил он и рывком встал.

Обо мне даже люди слышали.

– Да, – ответила я.

– Серьезно? – Он быстро окинул меня взглядом. Улыбка вернулась.

При виде его сомнения я нахмурилась, и он рассмеялся:

– Извини. Я представлял тебя иначе… не знаю какой. Повыше, может?

– Я не могу управлять своим ростом, – отрезала я, пытаясь вытянуться на лишнюю пару дюймов. Впрочем, это не помогло бы. Он нависал надо мной, и мне пришлось задрать подбородок, чтобы смотреть ему в глаза.

Он рассмеялся, хотя я понятия не имела из-за чего. Что смешного в моем росте? Его громкий, искренний смех разнесся по залу, где успела воцариться тишина. Это был нездешний смех. И сам он был не из нашего числа, со своими пухлыми губами, которые ухмылялись в неподдельной радости.

Собравшись уйти, я шагнула в сторону, но он поймал меня за руку. Несколько рибутов так и ахнули. Никто и никогда не прикасался ко мне. Никто даже не приближался, за исключением Эвер.

– Не расслышал твоего имени, – сказал он и повернул мою руку так, чтобы рассмотреть надпись, не обращая внимания на дикость своего поступка. – Рен, – прочел он и отпустил меня. – А я Каллум. Приятно познакомиться.

Я пошла к выходу и уже возле двери мрачно оглянулась на него. Как оценить это знакомство, я понятия не имела, но слово «приятно» здесь совершенно не годилось.

День прибытия салаг был моим любимым днем. Утром, войдя с остальными тренерами в спортзал, я ощутила волнение. Я даже почти улыбнулась.

Почти.

Новички сидели посреди просторного помещения на сияющем деревянном полу возле нескольких черных матов. Когда мы вошли, они отвернулись от инструктора и посмотрели на нас, их лица были напряжены от страха. Похоже, никого еще не стошнило.

– Не смотреть на них! – гаркнул Мэнни Сто девятнадцать.

Мэнни отвечал за первые дни муштры. Он занимался этим дольше, чем находилась здесь я, и связано это было, по-моему, с тем, что он жалел об упущенной возможности хоть на минуту стать тренером.

Все салаги уставились на Мэнни – кроме номера Двадцать два, который успел послать мне очередную нелепую улыбочку.

У стены, за спиной Мэнни, выстроились медики КРВЧ, держа наготове свои планшеты и какие-то приборы, в которых я ничего не смыслила. Сегодня их было четверо – трое мужчин и одна женщина, все в неизменных белых лабораторных халатах. Врачи и ученые всегда приходили понаблюдать за новичками, а после уводили их на медицинские этажи зондировать и колоть.

– Добро пожаловать в Розу, – произнес Мэнни, скрестив на груди руки и сдвинув брови, словно хотел напугать. Меня он не обманул ни сейчас, ни в мою бытность двенадцатилетней салагой. – Ваши тренеры заберут вас завтра, – продолжил Мэнни. – Сегодня они будут только наблюдать.

Его голос гулко разнесся по залу. Это было огромное пустое помещение с грязными стенами – когда-то белыми, а теперь сплошь заляпанными кровью.

Мэнни начал перечислять номера, указывая на салаг, чтобы нам было видно, кто есть кто. Высшим номером был Сто двадцать один – накачанный подросток старшего возраста, который, наверное, и человеком выглядел грозно.

В корпорации были охочи до больших номеров. Я знала это не понаслышке. У моего организма было больше времени приспособиться к изменениям, поэтому я регенерировала и выздоравливала быстрее всех в филиале. Перезагрузка происходила лишь после полного прекращения жизнедеятельности. Мозг, сердце, легкие – все должно было отключиться, чтобы начался процесс. Я слышала, что проведенные после жизни минуты называли «отдыхом» – временем, за которое организм перестраивался, восстанавливался и готовился к дальнейшему. Чем дольше отдых, тем лучше рибут.

В тот день все происходило как обычно. Мэнни разбил салаг на пары и велел драться, давая им шанс произвести на нас впечатление. Сто двадцать один быстро увлекся и за считаные минуты превратил своего партнера в кровавое месиво.

Двадцать два пролежал на полу дольше, чем простоял перед своим более низкорослым и более юным напарником. Он был неуклюж и бестолково, без всякой пользы, совал всюду свои длинные руки-ноги. Двигался он как человек, словно вообще не перезагружался. Низшие номера выздоравливают медленнее, да и остаточных людских эмоций у них перебор.

Когда люди впервые начали восставать из мертвых, они назвали это «чудом». Рибуты были спасением от вируса, который выкосил большую часть населения. Они были сильнее, проворнее и почти неуязвимы.

Затем нас прозвали монстрами, когда выяснилось, что рибут переставал быть прежним человеком и превращался в его холодное, искаженное подобие. Люди отгородились от рибутов, повыгоняли их из домов и в конечном счете решили, что единственный выход – истребить их всех до единого.

3
{"b":"258673","o":1}